В армию я идти ни хател, паэтому ришыл аткасить.
- Нельзя мне в армию, таварищ доктор - сказал я лысоватому доктору с моржовыми усами на призывной медкамиссии.
- Это пачимужэ? - поинтирисовался тот атарвафшысь от книшки "Архипилак гулак" и в мнимом удивлении припадняв левую бровь. - Рак мозга? Цэребральный паралич? Чахотка?
- Ссусь савершэнно бизбожно, товарищ доктор. - ответил ему я. - И, эта?. Я там никово не знаю. И ваабще в душе убижденный буддист.
- Ссышься? - пириспрасил усатый доктор.
- Ага, - хмуро аткликнулся я. - Каждый божый день. С самово раннево децтва. Как паследний скот. - и состряпал ебло из серии "за што мне такое наказанье"
- Я хуею с этава запарка. - тиатрально развел руками в стороны усатый доктор. - Ссыкунов развелось как каларатского жука у меня на даче. А там ево немало, я тебе скажу. Ткни пальцем в первово прохожэво - ссыкун. Или дурак 7Б. А если нет, то точно пласкастопщик.
- Я не винават - отвечаю, - что кругом так много развилось биздарных симулянтов, каторые парочат чесное имя настоящих бальных с единственной цэлью избежать почотной военной обязанности. Нам, - говорю, - глубоко нищастным людям, энурезчикам, нет из-за этой швали никакова даверия.
- Ну ладно - ответил усатый доктар чериз некоторое время, пранзительно пасматрев на миня из пад сваих касматых мидвежьих бравей. - Вот тебе направление, ляжэшь на абследование в гарадскую бальницу, в тирапивтическое, блядь, ее атделение, там разбируца, что ты за зверек мангуст. Ха, ссыкун, бля.
Вот так я и аказался в бальнице. Первый рас, кстате, с симилетнево возраста, кагда я абажрался сырых падбирезовиков и падцэпил какую-то хуйню, ат каторой пакрылся крупной сыпью и бизастановочно бливал в тичении трех суток подрят. Бливунчик празвали меня рибята, но вообщето это к делу атнашэния не имеет.
В палате, куда миня апридили на апследование стояло три пустых салдатских кравати, а на читвертой лижал ктото бальшой и аднаногий, ачиртаниями напоминая выброшэнново на берег кита.
- Привет. - сказал я этаму пирату.
- Двести семьсят шесть миллиардоф, васимсот пидисят пять миллионоф, триста двацать семь тысяч, шистисят читыре. - атветил аднаногий.
- Чо? - пириспрасил я.
- Пришлось какую-то библиатеку аграбить за двацать пять рублей. - атветил аднаногий.
- Библиотеку? Какую библиотеку? - недопетрил я.
- Бублио, библио, библио-титечку, библиотечечеку, где много-много книг! - радосно пропел бальной, после чево праявил дивный дар парадиста, начав быстро стучать себя кулаком па грудной клетке и павтаряя: - Пти-ца-га-ва-рун-атли-ча-еца-умом-и-саабра-зи-тельнастью, и саабра-зи-тельнастью.
Я понел, што скучать в этой палате мне точно не придеца.
"Да уш, подфартило с соседиком-то - падумал я. - То-то астальные койки в палате пустые стоят. Неспроста, бля. И ведь не косит жэ, гад, судя па састаянию атсутствия наги. Без наги и косить-то ни надо. И так панятно, что армия атменяеца. Павезло пацану"
Так началась мая, прямо скажэм, непростая жызнь в палате номер 6 (тут я канешно припиздел немного для красново словца, вовсе не номер 6, а очень дажэ номер 3, но в палате номер 6 звучит круче).
Мне выдали двинацать маленьких баночек в каторые я должэн был ссать каждый час на анализы, выписали какието зиленые тоблетки и парекомендовали побольше пить воды для лутшево проявления результатов абследования в виде энуреза. (поначалу я честно пытался саблюдать график ссанья, но потом меня подзаибло пастаянно следить за временем и я начал ссать в несколько баночек сразу.)
- И все? - спросил я у старово калдыря, каторый здесь щитался доктором.
- И все - ответил мне пожылой олкоголик.
Утром следующево дня я, встаф пораньшэ, плиснул на простыню полкрушки придусматрительно загатовлинново с вечера чая и димонсративно размахивая своим бело-жолтым знаменем (дескать Сматрите все - я абассался!) атправился сдавать ево в стирку.
- Только вы абязательно где-нибудь зафиксируйте этот факт вопиющево энуреза, для доктора - сказал я мидсистре Сонечке и улыбнулся ей самой ачаровательной ис фсех сваих улыбок, штоб у нее-то, у красоточки, самнений в том што я здаравее фсех здаровых не аставалось никаких.
Про теоретические шансы по части ебли пиргидрольнобландинистой симнацатилетней Сонечки я накануне вечером распросил аднаво из старожылоф атделения, маладова пацана лет двацати пяти па кличке Соленый.
- Ебеца, как смееца - абрадовал меня Соленый. - Я ее пер на той неделе и врач дежурный пастаянно в працедурной с нею запираеца. Ебливая сучка такая.
- В голову берет? - делавито поинтересовался я.
- Рот рабочий. Сосет как пылесос. - ответил старожыл.
"Замичательно" - подумал я и с этово момента начал активно падкатывать к Сонечке яйца.
Аднаногово идиета звали Веней или Веником, но я сразу празвал ево Джоном Сильвером.
Веник был таким йобнутым всигда. Он весил сто пидисят килаграмм, жыл с мамой, палучал пенсию па инвалидности и походу очень много пересматрел на сваем веку научно-папулярных пиридач.
От этово апстаятельства речь ево была весьма сваеобразной (чем изрядно заебывала). Он не гаварил Радио, он гаварил Радиоточка, не гаварил Тумбачка, гаварил Предмет мебели, не гаварил Укол, гаварил Иньекцыя, и. наверное не гаварил бы бульен, а гаварил Галина бланка не происходи это все в девяносто фтором году.
Вопщем этот инвалид знал столько мудрых слоф, што я паначалу принял ево за чокнутово профессора, поехавшево крышэй ат долгих папыток доказать теорему ферма.
В бальницу Джонсильвер папал тожэ савершенно па идиотски. Прибивая на стену собсвтинаручно нарисованную сабачим калом картину "Белые карлики гатовяца стать матерью", нелофкий и ничиво не умеющий Веня выранил из рук утюг и сламал с ево помощью два пальца на левой ноге.
"Не беда"- сказала ему евойная мама и принялась личить травму прагрэссивным настоем из валшэбной травы мать-и-мачехи и модным в те вримина мышыным гавном мумие.
Результиат личения не заставил сибя долго ждать - черес три недели Веник папал в бальницу с диагнозом Гангрена ноги, где ему оную и отхуярили благопалучно по самый как гаварица карешок, што ту елочку, да еще под такими ликарствами, каторые ему были ну просто катигарически заприщины, всилу имеющевося у нево сахарново диабета, о катором мама (ах, девичья память, девичья память) забыла придупридить дактароф.
А можэт и спицыально не сказала.
Патаму што представляю каково приходилось ей, если всево за три дня это придурок извел меня так, што я искренне возжелал помоч ему покинуть наш жэстокий мир.
Про гаваруна-то не просто пародией, правдой оказалось.
Начинал он в шесть утра. Проснеца, пропердица так аснавательно и давай громко и с выражэнием рассказывать сваи замичательные истории. Например ты ещо спишь, ебеш ва сне ковото симпатичново (можэт дажэ Сонечку), а тут вдруг раздаеца звучный Венин бас:
- Белые шары всигда литят в одном направлении. Красные, в строго пративоположном. Саздаеца эффект магнитной индукции, в ризультате чиво все дети зимли получают вазможность каждый день упатреблять абрикосовый, ананасовый, яблочный, грушэвый, апельсиновый, клюквенный, гранатовый, персиковый, виноградный и другие вкусные и палезные напитки.
Или, што-нибудь типо "У аднаво рыбака над правым глазом паявился Чорный треугольник. У другово рыбака черес четверо суток тоже паявился над правым глазом Чорный триугольник и когда второй рыбак выехал на своем рыболоветческом судне в море, то заметил над водной плоскостью зиленый квадрат? и т.д."
Все истории были очень длинными, да жопы напичканными научными терминами и савершэнно бессмысленными. Я пытался записывать этот гиниальный бред в тетрадку для потомкоф, но быстро падвязал с этим делом ибо паталагически лениф.
Такую галимую пургу Веник мог нисти чисами и заткнуть ево было нивазможно. Кагда начиналась эта шарманка, здаровому сну приходил песдец. Да и нездаровому тожэ. Я затыкал ушы берушами и начинал пытаца воткнуть в книшку, што у меня получалось крайне хуево из-за Вениново жывово радио. Ачивидное-невераятное нон-стоп, бля.
Гдето раз в два часа он прерывал свой паучитильный расскас и начинал у меня што-нибудь долго и нудно выпрашывать, абычно воды. При этом он бисил миня называя каждый раз новыми именами, так и не сумеф запомнить, как меня зовут, как будто это было сложнее чем запомнить слова толеранность или диффузия каторые он пастаянно вставлял в базар к месту и не к месту.
Что-нибудь типо:
- Нектар, дай мне пожалуйста немножко жыдкости.
По неастарожности я в первый день пажалел биднягу и дал ему отдушы напица, о чем тут жэ сильно пажалел, так как усосав литр кипячоной воды, Джонсильвер паступил не по джентильменски, а именно скорчил жабье ебло и начал скоцки блевать на миня и акружающую дийствительность чорной ванючей слизью.
Убирать это гавно за ним пришлось мне. Хуле, бывают в жизни огорченья, просишь хуй, дают печенье. Не делай людям дабро, внучок, гаваривал мой пакойный дедушка Касым-бабай, и оно к тебе дабром не вернецца.
Как жэ я материл этово толстово пидараса Веника. Пидарас, гандон, мудила, хуесос?. А тому допизды, лопочет очом то своем, лопочет. Хуесос.
С тех пор максимум чево он добивался настойчивым получасовым нытьем - это пара глотков, не большэ, причом именно воды, так как все приносимые ему матушкой соки сразу жэ вызывали у Вени страшные блевотные паследствия, паэтому я со спакойной совистью выпивал их сам в качистве маральной кампенсации и в хуй не дул.
Рас в день Вене делали первязку. Кагда мидсистра снимала с тово абрубка, каторый кагда-то был Вениной нагой павязку, по палате разнасилась такое аглушительное тухломясное злавоние, што па-моему дажэ тараканы, каторые днем и ночью дилавито шароебились по памещению и у каторых мне пастаянно хателось спрасить, не мишаю ли я вам, гаспада, сваим присуцтвием, апиративно сваливали в к саседям черес винтиляцыонную ришотку.
Мне жэ приходилось зависать в курилке с книшкой по полчаса и занимаца пассивным курением, хужэ которово на маладой арганизм, как извесно, влияет только пассивное пердение и упатрибление вредных норкотикоф.
Стоит ли упоминать, што кроме этово Веник ригулярно бизбожно ссался и срался, причом пастаянно в разное время, чем аканчательно запутал старушку нянечку, каторой и бес тово приходилось с ним не сладко.
Так как бабушка никак не магла приподнять или хатя бы сдвинуть с места эту полуторацентнеровую тюленью тушу, мне каждый рас приходилось напрягать мышычные валокна и памагать атрывать ево от кравати, штобы Вене сминили ачиридной памперс.
Но хуже всево жырный аднаногий хуй вел себя ночью. Он либо храпел как мамонт, атчево меня падбрасывало к паталку, такие ацкие стаяли вибрации, либо клянчил воды и пажрать используя для палучения оных какие-то савершэнно дикие абизьяньи вопли и гарлавое пение.
Один рас перед сном я дал ему как абычно пару глатков вады (при этом пару минут провидя в яросной барьбе по атбиранию у нево банки с астатками) и паставил банку на тумбочке у кравати. Слехка прикемарив я проснулся черес некоторое время от Сильверовсково натужново пыхтения. Жырдяй умудрился встать на мостик и тянулся к банке сваими карявыми пальцами. Ясен пень из этой затеи вышло то, што должно было выйти. Мудило зацэпил банку рукой, та ебнулась на пол и законамерно расхуячилась.
Асколки само сабой убирал я.
- Нет ли у тебя каково-нибудь вкусново напитка, Рональд? - спросил Веня, кагда я сметал последние куски стикла в савок. - Напитка? - взбисился я, тыкая, прастите за каламбур, веником Венику в бочину - Ты, падла, еще смееш спрашывать у меня про напитки?
- Ну да, Руперт, освежающево вкусново лимонадику хочу - паяснил вридитель.
- А залупу троекуровского пса на варатник не хочеш? Хотя?..Будет тебе сийчас лимонад, пидарас.
С этими славами я слил все двинацать маленьких баночек с анализами в адну бальшую и дал ее в руки Джонсильверу.
- На , пей, жэртва психотропново оружыя.
Веня адним махом выдул садиржымое банки, после чево паморщился и со славами
- Хуевенький у вас аднако лиманад, батенька, - выблевал все абратно, за што тут жэ получил пару звонких пащочин.
В опщем ночами я па большэй части либо тайно съебывал с бальницы дамой, либо причисафшись массажной росчоской и надушись адикалоном "Шыпр" абальщал Сонечку, кагда ана дижурила па отдилению в ночную. Спаивая девчушку самадельным дамашним вином, я гладил ее пухлые каленки и пиздел, пиздел, пиздел.
Слица в экстазе нам мешал злой рок в лицэ дижурново врача, каторый сам пирманентно ебал Соню и был, ханжа, катигорическим пративником тово, чтобы симпатичная мидсистрица принимала в башню вялово у ковото ещо, кроме нево.
Есть такая категория пидарасов: ни сибе (нажреца и дрыхнет в дижурке), ни людям (пастаянно падрывеца и палит, штобы не было криминала)
На третью ноч Сонечкиново дежурства у меня ужэ от взаимново падстольново петтинга так свадило яйца, что терпеть не было никаких сил. Взяф блядь на руки я патащил ее в сваю палату.
- Ты што делаеш, Ренат?- заверещала та. - Анатольич проснеца.
- На хую я вертел твоего Анатольича. - жарко выдохнул я ей я в ухо - Я тебя так хочу, не могу просто. Это любофь наверное, не иначе. Если чо, скажэм за Веником вместе прибирались.
Затащив дивицу в палату, я сразу жэ припер вхадную дверь ближайшэй краватью, завалил на нее Сонечку и начал зверски ее ебать.
Веник, само сабой, не спал. Вниматильно наблюдая за палавыми фрикциями он начал издавать какие-то смишные парадирующие звуки, чмокать губами, имитируя хлюпающие звуки пизды, патом стал подбодрять словами типа "давай-давай", "еще-еще", "опа-опа", а перед самым маментом эякуляцыи вдрук радосно разгоготался, тем самым обломиф этот самый мамент.
- Хуле ты ржош, блядина, клоуна проглотил, што ли?- злобно спесднул на нево я. - Еще один от тебя звук, отпизжу натурально, как сабаку.
Веник притих.
Я решыл, что самое время проверить, действительно ли Сонечка "как пылесос". Разлегшысь паудобней я предоставил ей вазможность прадемонстрировать свае мастерство. Сонечка не абманула маих ажиданий. Уш не знаю, как там это делает пылесос, но сосала она страстно и самоотверженно, как Зоя Касмадемьянская перид смертью.
И вот, в самый разгар минета Веник вдрук как заорет во все горло:
- Соси сука! Соси!
Соня оторвала голову от хуя и отчотливо произнесла:
- Пошол. На хуй. Придурок.
Я жэ подорвался с кравати, падскачил к этому муфлону и со словами:
- Ты чо творишь, лосось! Савсем страх патерял! - нанес ему точный и резкий удар в челюсть. До этово я ево по-настоящему не бил, жалел инвалида, но тут он просто, падла, прибесил. Веник крякнул и отключился.
В это время в палату ужэ ломился Анатольич, разбужэнный воплями толстово бальново.
Кравать сдвинулась, Анатольич просунул в щель свае кобылье ебло, заценил апстановку, состоящую из испуганной полуголой Сонечки, голово яросново меня и лежащево в атключке Вени и сказаф:
- Пиздец тебе, щенок. - удалился.
Так закончилась мая эпопея с закосом от армии. Анатольич видимо перегаварил с главврачом, в моем личном деле паявилась надпись "Здароф" и через полгода я ужэ топтал первые в сваей жызни кирзачи.
О чом , в принцыпе не жалею.
©Ренсон