Два раза в месяц, чтобы не было скучно, курсантов военно-морского училища N... заставляли перекрашивать здание штаба. В натуральную величину. Всю трехэтажную постройку, изнутри и снаружи. В начале и в конце каждого месяца повторялась эта ритуальная пляска в респираторах, когда половина участников выносила на улицу столы, стулья и сейфы, а вторая половина с муравьиным видом лазила туда-обратно и переводила гамму из нежно-розовой в нежно-зеленую и наоборот.
Командованию это не надоедало никогда, а приезжих проверяющих такая оптическая иллюзия даже забавляла. Был штаб розовый - и нате, уже зеленый, вот здорово! А не выпить ли "адмиральского чайку" за это дело? И пили...
Кстати, перед штабом стояла статуя. Когда-то (дела давно минувших дней) она изображала гордого военмора в бескозырке, бушлате нараспашку и клешах. Военмор был с автоматом и рвался в бой. Но после того, как статую бесчисленное количество раз обновили, щедро обливая серебряной краской (это делалось к каждому празднику), военмора узнать стало уже нельзя. Больше всего это напоминало скульптуру: "Снеговик, уставший после Нового Года". Краску пытались отбить, но только превратили автомат в пистолет с прикладом.
К чему это я? Да к тому, что, несмотря на многочисленные прискорбные последствия, энтузиастов в Вооруженных Силах хватает. Вот, например, старшина первой статьи Россомахин. В то время, как штаб красили, он на заднем дворе поспорил на бутылку дефицитного виски, что поднимет "Волгу" начальника училища. Правда, не всю, а за задний бампер.
Виски выставили на поребрик, и эпопея началась. Правда, она тут же и закончилась. Россомахин "Волгу" поднял. В самом деле, чего там поднимать-то? Он крякнул, напрягся и оторвал ее заднюю часть от земли примерно до коленей.
Через две секунды, в торжествующей тишине, оторвался бампер, за который наш герой тянул. "Волга", хрюкнув, упала на рессоры. Что-то заскрежетало, и машина окончательно села вниз. Самая незадача была в том, что из штаба в этот момент как раз вышел товарищ Разумовский, который собирался на "Волге" отправиться по своим неведомым делам. Увидев машину, присевшую, как перед низким стартом, капитан-лейтенант тоже присел и стал очень внимательно ее разглядывать...
Присутствовавшие потихоньку испарялись, пока не остался только один Россомахин, виновато и задумчиво вертевший в руках бампер.
- И кто это сделал? - в полной тишине спросил Разумовский. - Какая писька вялая это сумела оторвать? Чьи седые яйца мне за это целовать взасос? А? Рас-са-махин! Сука!
Да, у начальника училища было очень давнее и близкое знакомство со старшиной, поэтому он продолжал рыть землю копытом.
- Га-а-дон мелкодырчатый! В жопу, в жопу себе этот бампер запихни и там зафиксируй на болт! Стоишь тут... тополь с Плющихи! Отрастил себе члены все... все члены, кроме головы! Старшина! Ну ладно, вот они - ты на них посмотри! Дети скрюченных блядей от хромого папы! Им что хрен, что палец - тут же понеслись, радостно чавкая, как к мамкиной сиське! Но от тебя! Такого! Не ожидал! Свежеотраханный тиранозавр! Ты этот бампер мне на сопли свои приделай... или на слюни! Развесил тут слюни бахромой на бутылку!
Россомахин сопел и клонил могучую шею. Он чувствовал себя виноватым, а поэтому не отвечал. Хотя мог.
Разумовский, который стоял перед ним на цыпочках и махал руками, издалека был очень похож на оперного певца. Потом он отобрал бутылку виски и ушел.
Старшина первой статьи вызвал к себе двух курсантов. Из тех, что с выпускного курса. Он передал им бампер и лаконично сказал:
- Приделать. Вон туда. В полчаса. И свободны до двенадцати ноль-ноль завтрашнего дня. Выполнять.
Обалдевшие от неслыханной щедрости старшины, курсанты постарались. Бампер был приварен намертво, так что теперь "Волгу" можно было поднимать за него хоть башенным краном. С рессорами вышло хуже, но Разумовский все равно уехал по делам - тихим ходом, ласково глядя в окно на Россомахина и улыбаясь чему-то своему.
Тому, впрочем, было уже не до машины. Оставшись без виски, он экзаменовал дикого курсанта-тунгуса Федорова, пойманного, вместо покраски штаба, на турнике. Допрашивал с пристрастием по "Уставу караульной службы". Еле начавшись, тут же все и закончилось.
- Ну? "Часовым называется?.." - навис над Федоровым старшина, словно циклоп над Одиссеем. У тунгуса не было овец, чтоб среди них спрятаться, поэтому приходилось отвечать. Но отвечать он не мог.
- Часовым... называется...
- Ну?
- Часовым...
Через десять минут Россомахин был доведен тунгусом до каления, как Тунгусский метеорит.
- Федоров, ё-ё-ё-ёпт! Ну... выхухоль! Мамонт трелевочный! Иди! Иди вон туда, где "газик" стоит, заберись в кабину и обними ручной тормоз! Понял? Обними и поцелуй... в головку прямо! Это твой папа потому что! Стоять! Па-на-ра-жа-ли! Идиотов! Часовым, Федоров, называется вооруженный караульный, выполняющий боевую задачу по охране и обороне порученного ему поста! Вооруженный! Мозгами вооруженный, а не только хваталками, под метровый х.. заточенными! Ты понял, или тебя прокомпостировать?! Если трудиться головой не можем, будем трудиться всеми руками и остальной жопой!
Старшина поступил просто и гениально. Трудотерапия всегда была его коньком. От всех болезней. Он нашел китайскую пластиковую метлу и с хрустом отломил от нее рабочую часть. Потом насадил ее на здоровенный лом, весом килограммов пятнадцать, и торжественно вручил Федорову.
- На! Это праздник, который всегда с тобой. Аллею видишь? Мети ее до самой караулки, пока чистой не будет. Блатная работенка, это не на турнике крутиться. Потом придешь и доложишь, кто такой часовой и почему это тебя потрясло до глубины души, ясно? Кру-хом!
И Федоров мел.
Долго шевеля про себя губами.
Наверно, вспоминал про часового.
А товарищ Россомахин в тот вечер все-таки нажрался, и крутил на турнике подъемы с переворотом, пока не зашатались столбы, залитые в бетон почти до центра Земли...