Бог наградил меня жилплощадью, а ума не дал, что порождает время от времени различные ништяки для бомжей, алкоголиков и прочей богемной публики. В основном, конечно, публика приходит постоловаться или отжечь на уик-энд, но иногда какой-нибудь колоритный персонаж нет-нет да и зависнет на подольше.
Началось всё с того, что однажды ко мне на работе подошла девочка, с которой мы были знакомы пару недель до того и спросила:
- Слушай! У тебя же большая квартира? А давай мы у тебя отметим мой день рождения?
Ну я сказала:
- Давай.
И после дня рождения она у меня осталась жить на два года. Впоследствии девочка оказалась блядью и пиздой, но это уже совсем другая история, а я вам лучше про мужиков расскажу.
Первого из них звали Васей, он работал охранником в том же книжном магазине, где подвизалась и я, у него была отличная жопа и большой рюкзак, в котором, как позже выяснилось, умещалась вся его жизнь. Omnea mea mecum porto, а хули. Вася был прекрасным человеком, только местами наглухо ебанутым, как это часто бывает.
- Ты, - сказал он мне, - главное не волнуйся. Я только что из армии и всё умею. Буду у тебя посуду мыть, готовить, убирать. Ремонт сделаем!
- Отлично, - сказала я, - Ебаться не будем.
- Не будем, - согласился он.
Жили мы хорошо. Спал Вася на диванчике в соседней комнате, и совершенно не храпел, что характерно. Посуду он, правда, тоже не мыл, и ремонт, как вы понимаете, мы никакой не сделали, а готовить умел только пельмени. Пельмени вообще в Васиной жизни играли центральную, сюжетообразующую, я бы сказала, роль. В том самом рюкзаке, о котором упоминалось абзацем выше, среди трусов, носков и компьютерных прибамбасов, хранились всегда два килограмма сосисок и пакет пельменей, притом запас постоянно пополнялся и всегда имел примерно константное количественное выражение. Попав в какой-нибудь оазис цивилизации, где имелась микроволновка или плита с кастрюлькой, Вася свой нехитрый харч извлекал, готовил, щедро делился с окружающими и с аппетитом хавал сам. Если микроволновки, плиты и кастрюли не было, ничтоже сумнящеся, он точил это дело сырым. Тягал из рюкзака замороженные пельмени и щёлкал их, как семачки. Быстро, смачно и с довольным лицом. И предлагал всем желающим угощаться. Когда на него косились дико и вертели пальцем у виска, он пожимал плечами и принимался за трапезу с удвоенной силой.
По части же приготовления их он был истинным виртуозом. Пельмени с майонезом, пельмени с маслом, пельмени жареные с луком, с укропом, варёные в кетчупе, тушёные на сале, с картошкой, с макаронами, с яблочным вареньем и плавленым сыром - все эти изысканные деликатесы я попробовала за время нашего общения.
Но главным в Василии были всё же не пельмени, а другое качество. Его потрясающая работоспособность. Смены в наших литературных казематах длились по 12 часов, и все их Вася проводил не просто на ногах, а в постоянном движении. Он бегал между стеллажей, шнырял между покупателями, нарезал круги вокруг касс - его очаровательная жопа мелькала тут и там, производя неизгладимое впечатление на сотрудниц, посетительниц и заезжих пидорасов. Работал Вася без выходных, и по завершении месяца начальство, получив данные по сменам, зарплату ему выдавать отказывалось, аргументируя, что не может человек работать 25 часов в сутки 8 дней в неделю. Но Вася мог - ведь ночные смены считаются за полторы. Впрочем, выдаче зарплаты это не способствовало. Вася пожимал плечами, закусывал парой сырых пельменин и продолжал трудиться. Трое суток без перерыва, день выходной, снова в ночь и так далее. Примерно раз в две недели, когда выходных выпадало два к ряду, Вася уходил в иной мир.
Тут самое время вспомнить о заявленной ебанутости и подтвердить вам её фактами: чувак ложился спать и спал. Двенадцать часов, пятнадцать, двадцать. Двадцать четыре, тридцать. Причём спал вмёртвую - разбудить мы его как-то пытались криками, насилием и поджогом. Ни хуя. Он дышал мелко и ровно, лицо его было спокойно, а тело тяжёлым, как у покойника. Это мы выяснили с подругами, которые постоянно тусовали на той же жилплощади на тему чайку и попиздеть, когда уронили его с дивана. Вася глухо стукнул головой об пол и продолжил спать. Первый раз мы испугались, что это кома, или его душу похитили инопланетяне. Потом привыкли и поняли, что даже если потоп или Вася просыпает свою смену - все попытки его разбудить обречены. И все привыкли, и ели, бухали, общались над Васиным телом, как ни в чём не бывало, по молчаливому соглашению признав его на время сна предметом интерьера. И только однажды, посреди какой-то пьянки, происходившей непосредственно на том же диване, он вдруг открыл глаза, совершенно бешеные, и чётко произнёс:
- Уводите волчат. Я задержу вертолёты.
А расстались мы с моим квартирантом банально. Как-то мы сидели, трепались с девочками всю ночь возле Васиного тела, потом утомились от сплетен и легли спать. Утром меня разбудил Василий, бодрый и с рюкзаком.
- Саша, спасибо за всё, я пошёл.
- А чего случилось-то? - спросила я спросонья недоумённо, - вроде ж всё нормально?
- Понимаешь, - он посмотрел куда-то вдаль, - сегодня утром я проснулся с мыслью, что мне пора побрить ноги. Так что вы тут уж с девочками как-нибудь сами, а я пойду.
Следующий мой сожитель был тоже из охраны, и тоже пезданутый на всю голову. Но даже ещё лучше чем Вася. Звали его, предположим, Павлом.
Павел был мал ростом, шупл, имел огромные, раскосые, ярко-голубые глаза и страшную чеченскую бороду с бритой головой. Впрочем, такой облик он обрёл только когда его бросила жена, а до того был вполне благообразный скромник. Предыдущий виток его карьеры происходил на ниве криминалистики, и рассказы об отрезанных головах, застрявших в водосточных трубах, и берцовых костях в канализации до сих пор будоражат моё воображение по ночам. Но собственно период тесного общения начался у нас как раз с момента его расставания с женой. В какой-то момент мы заметили, что наш охранник с большой охотой остаётся подменять ночного сторожа. Потом - что у него повысилась худоба и волосатость, и наконец, что он характерно попахивает. В результате косвенных и прямых вопросов под коньяк открылась страшная правда: да, жена выгнала его из дома. Да, он живёт в магазине. Спит вон на тех трёх стульях. А хули?
Итак, он приглашён был помыться и остался на пару месяцев. Павел был прекрасен. Пил он так: выпивал 0,5 водки и ни в одном глазу. Потом ещё две третьих следующей бутылки, и тоже был бодр. И наконец, когда остатки литра оказывались внутри его небольшого, но, как показала практика, весьма ударопрочного тела, Павла посещала тоска и демоны. Он начинал страшно вращать голубыми глазами, необычайный разрез которых достался ему, кстати говоря, от бабушки-японки, взятой его предком в плен в 1905 году, рассказывать о злых потусторонних сущностях и биться головой о вертикальные твёрдые поверхности. Со всей дури так ебошить лбом об дерево, стену или холодильник. Но особенной его страстью был сервант, полный хрусталя и стеклянных стаканов. Хуяк! Пашина бошка прилетела в полированный шпон. Бздынннь! Тр-тр-тр-дззззз-пеньк! - запрыгали на разные голоса рюмки и вазочки. Так в нём выражалась любовь к жестокосердной супруге и вся бездна отчаяния, которую настоящему мужику изливать словесно, как известно, западло.
А мужиком он был настоящим, и тут я без всякой иронии говорю. Вечно ввязывался заступаться за обиженных, спасал котят, провожал пьяных баб до парадных, даже если обратно приходилось идти часов пять пешком. В День Победы надевал костюм из уважения к ветеранам, которые, впрочем, всегда от него имели всяческий почёт и посильное вспомоществование. Ввязывался в любое дело, мимо которого обычный обыватель пройдёт, отворачиваясь, а потом будет охать над кадрами в новостях. Как-то раз мы бухали дома, как обычно - он был уже в стадии выяснения прочности головы и серванта, перемежая поединки с вдумчивым лежанием на полу. И тут за окном завопили. Визжала баба, истерично и как в последний раз. В мгновение ока Паша оказался на ногах, и уже в ботинках. И на полдороги на улицу. Мы, конечно, бежали следом и кричали, что не надо ввязываться, как и положено трусливым девкам. Павел сурово велел нам оставаться на местах и вынес в холодный февраль бледный торс полуголого тела. Мы сидели и боялись, он вернулся через 20 минут, зло плюясь.
- Соседка твоя пизданутая, с йобырем выясняет, куда заначка делась. Я сказал, если ещё будет так орать, я её сам пришибу. И изнасилую.
Ещё помню о нём прекрасную историю, как пришёл он как-то на работу с расквашенным ухом. Все, естественно, что да как. Оказывается, Паша стоял вечером на остановке. Мимо ехал троллейбус. Троллейбус остановился, открыл двери, но Паша в них заходить не стал. Там уже стояли два мужика, нетрезвых и с пивом. И, когда троллейбус уже собрался отъезжать и закрыл почти двери, один из этих мужиков в Пашину сторону плюнул. В результате спринтерского забега и ловкого проведения захвата отпизжены были об мужика, пиво, семачки и заодно троллейбус. Ухо пострадало случайно, в результате позднейшего столкновения со столбом.
История же нашего совместного проживания закончилась хеппи эндом к всеобщему восторгу - как-то раз на работу к нам пришла Пашина жена. Красивая, нарядная и полная раскаяния. Они долго говорили на улице, он вернулся один. Мы, конечно, всем бабским коллективом налетели расспрашивать.
- Сказал что подумаю, - сказал он сурово, потом улыбнулся просветлённо, - конечно прощу. Куда она без меня, сумасшедшая. Она ж ещё более сумасшедшая, чем я.
Появлению последнего из квартирантов, с которыми я вас сегодня познакомлю, способствовал так же кризис семейной жизни. У меня был день рождения, и я попросила любимого подарить мне в честь праздника книгу. В назначенный день он явился на празднество красивый, чисто выбритый и с бухим вжопину телом под мышкой.
- Саша, этой мой друг! Ты ведь помнишь, мы когда-то все вместе работали. Его выгнала из дома жена и ему негде жить. Давай его покормим салатом оливье?
Бывший коллега, которого я не видела к тому моменту уже года три, запомнился мне высокой духовностью и тем, что, являясь на работу через четыре часа после начала трудового дня, он ещё какое-то время корчился в углу, зеленея, трясясь и источая перегар, и потом вдумчиво обедал - и после этого мог продать кому угодно и что угодно. Владимира Сорокина благообразной пенсионерке, Дарью Донцову брутальному слесарю. И все при этом оставались в восторге.
Рождать в людях это благородное чувство у него был талант. На моём дне рождения тоже все были в экстазе. Наш друг декламировал Набокова, забравшись на праздничный стол, лапал женщин и под занавес, когда все уже расползлись по домам либо комнатам со спальными местами, скромно обоссал диван. Такой сюрприз был принят мною философски - пока мой любимый купал своего товарища в ванной, я отстирала мебель, уже поняв, что она станет лежбищем прекрасного человека на ближайшее время.
А он был прекрасен, это правда. У него росла густая чёрная борода, такие же длинные волосы, глаза за толстыми стёклами очков смотрели в разные стороны, а футболки и толстовки с надписью "Cannabis Fan Club" и " Sex Pistols" отлично сочетались с красивыми синими мартинсами. На следующий день после дня рождения он мне сказал:
- Я решил бросить пить, и буду очень рад, если мне пока будет можно пожить у тебя. Ты отлично готовишь!
Я сказала:
- Ладно. Месяц, договорились?
Две недели прошли идеально. Он действительно не пил, ходил на работу, которая была какая-то высокоинтеллектуальная и креативная, а по вечерам мы смотрели Футураму и Реквием по мечте. Через две недели день рождения настал уже у него, и он попросил:
- Послушай, давай позовём всех старых друзей. Я куплю продукты, ты приготовишь, повеселимся, как в старые добрые времена.
- Ладно. Только деньги на еду оставь сразу.
Накануне торжества с работы он не вернулся. Я сходила в магазин, приготовила вкусное и тортик. Гости собрались и бухали - ну а хули, пропадать ли, когда банкет оплачен? Во втором часу ночи явился и сам именинник. Всем, конечно, было не до него, но такое положение дел его не устраивало. Он принялся скакать по столами и стульям наподобие взбесившегося шимпанзе, снимать штаны, демонстрировать окружающим хуй и опять-таки цитировать Набокова постранично. От именинника отмахивались устало - водка брала своё. Расстроенный виновник торжества пел громкие песни, ходил жаловаться на судьбу к соседям и катался по полу. Ночь плавно перетекала в утро, и юная Эос застала нашего героя бродящим по коридору в спущенных до лодыжек штанах, печально трясущего всклокоченными волосами и кричащего Господу Богу о несправедливости этого мира и своей решимости выброситься с балкона . Тортик грустно стекал по стене.
На следующий день он ушёл на работу, а вернувшись и найдя свои вещи аккуратно пристроенными возле входной двери, обнял меня за плечи и сказал строго:
- Саша, ты не должна на меня сердиться за то, что я делаю, когда я пьяный. Дело в том, что когда я пью водку, у меня открывается канал в ад и мной овладевают демоны.
В дальнейшем, насколько мне известно, он на какое-то время вернулся к жене, потом лежал в больнице с ножевыми ранениями, потом уехал за Урал, найдя новое семейное счастье в отдалённом сибирском городе. А у меня на память остались несколько фотоснимков, на которых он, весь в бороде и с жутким оскалом, играет на пианино "Собачий вальс".
Вот, как-то так... А про бап я вам потом расскажу, там ещё ХЛМ среди них была, если что.
ego mudachka