Дверь распахнулась без стука и очень резко долбанулась о стену. Так к ней относиться мог только либо один из хозяев блока, либо самоубийца. До мокрухи дело не дошло, поскольку на пороге нарисовался Гундос.
Он влетел в предбанник подобно громкому пуку после горохового супа. Следом за ним, уже гораздо спокойнее, вошли три фемины. Степан, который как раз занимался в ванной постирушкой своих сырков, склонил голову набок и внимательно наблюдал за происходящим.
- Здрасьте, - все три девушки поздоровались почти одновременно.
Они улыбались слегка смущённо, но видно было, что это смущение очень долго валялось на чердаке и уже запылилось. На звук голоса, как цуцык на запах краковской колбасы, мгновннно отреагировал Кривой, выскочивший из туалета одновременно со звуком смываемого унитаза.
Судя по мокрому пятнышку на его трениках, он то и стряхнуть, как следует, не успел. Зато успел плотоядно улыбнуться, поздороваться и цепким взором окинуть три вновь прибывшие фигуры.
Посмотреть, в общем, было на что. Во-первых, было ясно сразу, что девочки не из общаги, поскольку всех своих за три года уже успели изучить практически во всех смыслах. Во-вторых, ими, по крайней мере, двумя, стоило заняться вплотную. Одна была высока, стройна с красивым лицом, обрамлённым длинными чёрными волосами. Вторая малость попроще и пониже, но тоже очень даже ничего. Последняя только слегонца подгуляла в смысле привлекательности, но ведь не бывает в жизни полного счастья?
Гундос стал докладывать диспозицию. Всё оказалось просто до банальности. Девушки оказались студентками мединститута, пришедшими к своей школьной подруге с бутылкой вина, дабы отпраздновать День Студента. То ли подруга их кинула, то ли что-то ещё, но она уехала на выходные куда-то в Ебуличи к родителям. Эти три бедняжки стояли внизу возле столовой, соображая, что же им теперь делать, и на своё несчастье попались на глаза Гундосу.
Тот проявил себя с лучшей стороны и, моментально выяснив все подробности, предложил попраздновать в своём блоке. Девушкам это предложение понравилось (Гундос, когда было надо, мог запудрить мозги кому угодно своей обходительностью и шармом).
Праздник начинался просто замечательно. В холодильнике, помимо бутылки водки, оказалось на удивление много продуктов питания. Света, как звали длинноногую красавицу, достаточно быстро нажарила картошки с тушёнкой, а Таня с Мариной (страшненькой) настрогали пару каких-то салатов. Венцом стала большая тарелка, которую Кривой водрузил на праздничный стол со словами:
- Хороша закуска - квашена капустка! И подать не стыдно, и съедят - не жалко!
Ну и понеслось...
Всё действо проходило по стандартной отработанной схеме. Степан блистал остроумием, рассказывая всяческие анекдоты и приколы из жизни. Кривой играл мышцой из-под майки, а Гундос лабал на гитаре Крематорий и Розенбаума. Девушки млели от удовольствия и заботливо подливаемого в рюмки алкоголя. Впрочем, последний достаточно быстро закончился.
Поскольку первая бутылка водки принадлежала Степану, то бежать за добавкой пришлось Кривому. Вместе с ним покинули блок Гундос, сваливший на празднование юбилея к своему дядюшке и страшненькая Марина, понявшая, что на этом празднике жизни она - абсолютно левый пассажир.
Для того, чтобы описать дальнейшие события, необходимо схематично представлять себе план комнаты. Слева от входа находился диван, в своё время упёртый Кривым из медпункта. Напротив, у противоположной стены, стоял стол, одновременно выполнявший роль как учебного, так и обеденного.
Чуть дальше за ним располагалась огромная кровать. Сделана она была общажным гением очень оригинально из двух больничного вида коек. Вместо нормальных ножек панцирные сетки покоились на пивных ящиках. Далее поверх этих сеток был заботливо укреплён настил из сбитых друг с другом трёх дверей от встроенных шкафов. Двери эти были наглым образом спизжены из ещё пустующей комнаты на другом этаже в начале учебного года. Ну и сверху настил был покрыт тремя матрасами. Застеленная покрывалом такая конструкция выглядела очень презентабельной огромной двуспальной кроватью - сексодромом, коим, в общем, то и являлась. (Конец лирического отступления).
Оставшийся временно один с двумя барышнями Степан, ловко врубил магнитофон с альбомом Криса Айзека, так как девушкам захотелось потанцевать, и улёгся поперёк кровати. Он подпёр щёку рукой и масляными пьяненькими глазками принялся наблюдать за танцами двух подружек.
Они сначала было пытались поставить его туловище вертикально и придать его ногам и рукам шарнирную инерцию в такт музыке, но это у них естественно не вышло. Когда они бросили эти явно бесплодные попытки, Степан откинулся назад, подложив под голову подушку, и мечтательно закрыл глаза.
Сначала ничего особого не происходило. Минут 15 девчонки танчили, перетирали о своём, а Степан вставлял в их разговор свои пятачки. Но вдруг его чуткое ухо уловило одну странную фразу:
- Тань, а давай его изнасилуем, - смеясь, произнесла Света.
Не открывая глаз, Степан загыгыкал и утвердительно задёргал головой, показывая, что шутка была им оценена по достоинству. Все ещё немного посмеялись и, из-под прищуренных глаз, Степан увидел, что Таня обходит кровать, склоняется над ним лежащим и, обняв за шею, начинает нежно целовать. Это его несколько удивило, но понравилось, и он с удовольствием ответил.
Следующее, что он почувствовал, были Светкины руки, аккуратно расстёгивающие его джинсы. Степан слегка обалдел, но виду не подал. Штаны были аккуратно стянуты до колен, моментально за этим тот же недолгий путь проделали и трусы.
"Хорошо, что помылся сегодня и бельишко сменил", - пронеслось в голове. И тут Степан чуть не откусил Тане язык, которым она умело манипулировала у него во рту. А всё потому, что он почувствовал, что с его принявшим задорную боевую стойку членом творится что-то неладное. Впрочем, это не совсем верное слово. Творилось-то как раз ладное: Света плотно обхватила его ртом и, ухватившись нежно за яйца, выдала такой класс чупа-чупса, что Степан аж застонал от непередаваемых ощущений. Он быстренько расстегнул Танину блузку и поймал руками две восхитительные сиськи, не опошленные никакими мерзкими лифчиками. Думал в этот момент он исключительно междометиями.
Неожиданно сквозь туман наслаждения послышался скрип открывающейся двери.
На пороге комнаты выросла фигура Кривого с двумя бутылками апельсинового ликёра в руках. Его рот открылся, обнажив все 32 зуба без признаков камней. В глазах читался пиздец.
Степан с сожалением выпустил из рук Танькину грудь и знаками показал: "Закрой дверь, мудак, и быстро сюда, один не справляюсь!!!"
Кривой никогда не был в армии и не собирался там оказаться ни под каким видом, однако любой старшина дисбата был бы доволен той скорости, с которой он скинул с себя на пол всю одежду.
Дальнейшие три часа просто не поддаются никакому вменяемому описанию. Сначала Степан трахал с остервенением Свету, а Кривой Таню. Потом они поменялись партнёршами. То, что девчонки выделывали в постели, было если и не высшим пилотажем, то однозначно серьёзной заявкой на выход в финал. В те минуты, когда Степан и Кривой сползали с кровати и усаживались на диван, чтобы покурить и хряпнуть по рюмашке, девчонки ублажали друг друга.
Ничто не вечно под луной и наступило время расставания. Девчонки ушли, оставив свои адреса и заверения в реальности продолжения знакомства. Настроение немного подпортил Гундос, припёршийся с юбилея. Он с легко читаемой на лице завистью выслушал отчёт о происшедшем. Естественно ему было обидно, ведь девчонок нашёл он. Но делать нечего, и Гундос, отобрав у Степана свежую простыню, улёгся спать на диване, недовольно бурча себе под нос.
Через пару дней рано утром Степан проснулся от какого-то шума в предбаннике. Сквозь сон он слышал громкие маты Кривого, но, не придав им никакого значения, встал и на автопилоте попёрся в туалет. Когда весёлая струйка мочи ударилась о стенку унитаза, его сон прошёл и вместе с диким криком, вырвавшимся из лёгких, пришло понимание утреннего недовольства Кривого.
Я полагаю, мне нет смысла описывать уважаемым читателям основные болезненные симптомы гонореи?
(с) Злобный