В том страшном 1943 году батальон капитана Винникова и артдивизион старшего лейтенанта Рудецкого закрепились на плацдарме не далеко от Гомельского товарного узла, где была дополнительная разворотная система паровозов. Объект не бог весть, но стратегически важен, вот и послали ошмётки двух подразделений в сумме 95 человек и три "сорокопятки".
Было жутковато. Основные силы в пятнадцати километрах южнее. По связи ходит предупреждение о постоянных попытках противника выбросить десант или устроить контрудар серьёзными силами. Гомель важен - это понимали и в Берлине и Москве, стратегическое перекрестье.
Ноябрьская грязь, кое-где уже успевшая промёрзнуть хлюпала под ногами.
- Лейзер! К командиру!
Молодой еврейчик, спотыкаясь, побежал к командирской землянке.
- Вообщем так, Наум. - Командиру слова давались явно с трудом, - Дело, которое мы тебе доверяем не совсем обычное, точнее, совсем необычное. Но у нас, кроме тебя евреев нет, а это, можно сказать, дело твоей чести.
В землянку ввалилось здоровенное, мокрое от начинавшегося дождя тело.
- Вот старшина Гаврилюк тебя проводит, заодно всё и объяснит.
- Пидэмо хлопче!
- Я тоби так скажу. - Гаврилюк перешёл на русский с акцентом. - Здеся немец лютовал як ни гди. Жыдоу, прабач, еурэяу, зём тваих, пабиу-парэзау страх! Никого не оставив! Але ж бабка водна внучка малога у подполе схранила. Вин там два года сидел. А как пачалось наступленне, вин возьми да вылезь. Ага. Да тильки мы Гомель две недели брали. Вось хлопче прям на фашыстав и наскочыв. Яны яго и парэшыли, ссуки... Так вось трэба магилу выкапать. Бабка явона труп у сенавале держала, пока мороз был. А вот степлело, надо хоронить.
- А я при чём? - Наум поморщился от перспективки.
- Та вот бабка явона кажа каб магилку яврэй выкапал. Мол так па людску буде, мол как твой народ весь праважае. Ну блаж така у бабки!
На санях, по жидкой грязи, как по снегу, долетели до кладбища. Возница-вестовой сержант Груля скалил зубы в предвкушении возможной халявной выпивки. Возле разрушенного еврейского кладбища их встретила старуха. Молча передала Груле четверть с мутным самогоном, и кивнула головой: "Пошли". Через пару десятков метров старуха, Наум и Гаврилюк остановились у двух свежих могил. Тут же лежала лопата, заступ и два свёртка: побольше, метра полтора, и маленький, с полметра.
Где было указано, Наум начал копать. Земля шла легко - не успела промёрзнуть. Старшина помогал заступом, и отваливал землю. Вдруг бабулька заговорила:
- Здесь родители его лежат. Они тоже прятались, пока не пришли ваши. Потом немецкий десант, оставили за главного полицая местного. Их полицаи прямо на улице и расстреляли. А Гришеньку я ещё неделю прятала. Да он выскочил и на патруль. Те сразу "О, жидяра!" закричали. Поволокли его к командиру. У того рожа красная, сожженная. Вот он у него и спрашивает: "Какой рукой Христа нашего прибивал?" Мальчонке тринадцать лет, что он понимает. Тот ему обе руки шашкой и отрубил. Потом горло перерезал. Будь он проклят!
Вскоре тело закопали, туда же положили и свёрток с руками. Бабушка что-то прочитала на иврите и побрела прочь.
Ночью Науму не спалось. Перед глазами толи в явь, толи в сон стоял еврейский мальчишка и о чём-то просил. Наум поднялся, толкнул похрапывающего рядом Гаврилюка:
- Захарыч, пошли выйдем, подышим, что-то не спокойно. Буквально через десять секунд, как они отошли от землянки, в неё угодила мина, потом вторая. Пошёл немецкий десант. Подразделения держались сколько могли, пока не получили приказ отходить к Гомелю. Наум и Гаврилюк в дальнем окопе держали оборону за "Максимом". АПрорваться к своим не было возможности.
- Беги до лесу, хлопче! Я прыкрою! Если шо, кажы, мов, биуся як мог!
Наум ползком, через болотину, ушёл в лес. Отсиделся три дня и опят вышел на высоту, как раз к еврейскому кладбищу. Возле стоял немецкий мотоцикл, и два полицая, тихонько матерясь, возились в моторе. Третий, капрал, с обожженной рожей курил, и покрикивал на подчинённых. Первая же очередь Наума из ППШ свалила всех. Наум подошёл к пытавшемуся отползти капралу. Тот скулил и о чём-то просил. Не торопясь Наум вынул из его ножен короткий кавалерийский клинок... Руки капрала легли рядом с могилой еврейской семьи. И очень долго Науму ещё слышались последние слова полицая: "Смерти...смерти... Солдат смерти!"
Поползень