Я поднес стакан водки к губам, и там, в резко пахнущей, но абсолютно чистой и пустой влаге, ограниченной лишь стеклянными рамками, я увидел свою жизнь. Пусть не самую лучшую, пусть не самую яркую и зрелищную, не героическую, не славную, но мою жизнь. Наверное, я не помню первого в своей жизни вдоха. Но навсегда запомню этот последний выдох, после которого я выпил свою жизнь до дна. И сразу как-то стало горько, противно и тоскливо... Я закурил и выпустил струю дыма в пустую комнату. Мой взгляд остановился на столе, на котором передо мной лежал автомат и три рожка к нему. Сегодня я иду убивать людей. Много людей. Смешно, но я никогда не пил кровавую мери, и думаю, что сегодня у меня получится сделать из моей жизни именно этот коктейль.
Я долго готовился к этому дню. Я продал всю мебель, технику, переписал квартиру на тетку. Сжег все документы и избавился от всего, связавшего меня с жизнью, кроме одной фотографии. На ней моя семья. Жена Оленька, и дети - дочурка и уже почти взрослый сын. Еще живые, еще не погибшие в авиакатастрофе, еще живущие где-то там давно и далеко, где-то там, где их папа еще не стал героинщиком, когда ему еще не пришлось пройти курс реабилитации, но остаться после этого законченным психом, не сумевшим пережить, не сумевшим пересилить, не сумевшим начать все сначала. Автомат я кинул в наплечную сумку, рожки направились туда же, фотографию я положил во внутренний карман куртки . Напоследок, перед тем как уйти из этой пустой квартиры навсегда, я посмотрел в зеркало, которое до сих пор хранило отпечатки пальцев детей. Из зеркала на меня взирала мрачная и ссутулившаяся фигура человека, проклятого потерять будущее в своем прошлом и стать узником настоящего. Я захлопнул дверь и уже через минуту растворился в суетливом потоке людей.
Как я ненавижу свою работу, как я ненавижу всех этих людей, как я ненавижу этот маршрут. Уж лучше бы вагоны разгружать, чем работать билетером в троллейбусе. Но бля, иного выбора не было, к тому же устроился, считай, по блату плюс какие-никакие льготы, да и ничего лучше пока найти не получалось. На каких только уебанов не насмотришься за весь день, сколько негатива и отрицательной энергии не впитаешь в себя, а особенно бесят старики. Они как с цепи сорвались, хуй его знает, может это такая защитная реакция их ослабленных старых организмов - быть злобными и недовольными ворчунами. Еще заебали гребаные студенты, нычкующиеся на задней площадке и умоляющих разрешить им проехать одну блядь остановочку. А как заебали алкаши и неадекваты. В общем, полный пиздец. Взять бы автомат да и расстрелять всех нахуй, а еще лучше ебнуть стакан водки. А еще лучше ебнуть стакан водки и всех расстрелять. Я усмехнулся и заметил, как на остановке, к которой мы подъезжали стоял какой-то небритый и потрепанный мужик с сумкой на плече. Казалось бы, мужик ну и хуй с ним. Но что-то блядь в нем резко контрастировало со всем в целом блядь мире. Что-то бросалось в глаза и отводило их одновременно. Мне немного стало ссыкотно, когда он с полностью отрешенным лицом зашел в троллейбус и сел на сиденье у задней площадки. Даже когда приходилось пиздить алкашей, не желающих платить за проезд, или наоборот получать пизды от гопоты или когда приходилось убирать блевотину я так не жалел о том, что работаю билетером, как сейчас, когда мне нужно было подойти и потребовать заплатить за проезд у этого странного мужика. Все мое естесство сопротивлялось и требовало остановиться. Но кто-то должен блядь делать эту работу, как любят говорить пиндосы. Я решил подождать до следующей остановки, хуй с ним, может сойдет. Как раз следующей остановкой был Центральный рынок, и многие там сходят. Ухватившись за эту мысль, как за спасительную соломинку, я прислонился к поручню и не сводил глаз с затылка этого странного мужика, уставившегося в окно и не подающего никаких блядь признаков жизни. Хоть бы носом шмыгнул или пернул там, нет блядь сидит и не шелохнется.
За окном мелькали дома, люди, машины и витрины магазинов. Все, как обычно, как-будто и не было ничего. Как-будто вот оно счастье. Ухватись за него, как троллейбус хватается рогами за провода, и едь, останавливаясь только для того, чтобы терять, но обязательно находить новых людей и ехать с ними по жизни дальше, ехать, ехать... Но на ногу давил автомат, а на сердце фотография, возвращая душу из этого мейнстрима жизни в реальность. Вот троллейбус подъехал к остановке, где толпилось множество разношерстных и так друг на друга не похожих людей. Страждущих, ищущих, грустных, веселых, нейтральных, молодых и старых, но живых людей. Пока живых. Я ухмыльнулся. Все шло по плану. Шумною гурьбою толпа людей с сумками и авоськами ввалилась в троллейбус. Кто-то плюхнулся рядом со мной на сиденье. Я повернул голову и увидел веселое и радостное лицо маленькой девчушки, ухватившейся за руку своей молодой мамы, на лице которой читалась озабоченность и облегчение одновременно. Как мне знакомо это. Наверное, также выглядело лицо моей жены, когда она с детьми оформлялась на посадку в самолет. Такая же радость и веселье было на лице моей маленькой дочурки, усевшейся в кресла самолета, отправляясь в свой первый и последний полет. Пробормотав что-то вежливое типа "садитесь пожалуйста" я встал с места, и поменялся с молодой мамой местами. Поблагодарив меня она взглянула мне в глаза, и что-то колыхнулось вокруг. Может троллейбус наехал на кочку, а может и нет. Я отвел взгляд и довольно-таки невежливо растолкал столпившихся в проходе людей, пробираясь к центральной площадке. На ходу отметил про себя испуганный взгляд билетера, уставившегося на меня и чуть ли не пятящегося при моем приближении. Машинально полез в карман за мелочью, но потом вспомнил, что у меня нет ни копейки. Черт, мог бы взять хоть немного, хотя бы оплатить проезд паромщику. Надеюсь у билетера в барсетке хватит монет на всех.
Блядь, мало того, что этот странный тип не вышел, так более того, он внаглую подошел ко мне и вперился взглядом в мою барсетку. Пока я обилечивал на автопилоте, зашедших на рынке людей, я не спускал с него глаз. Я увидел, как он перекрестился и мне реально стало страшно. Потом он расстегнул сумку, и начал что-то там искать. А вот, теперь, все стало на свои места. Пришло время пить херши и жрать баунти бля. Все-таки надо отдать моей интуиции должное. Он достал из сумки автомат и блядь на глазах охуевших пассажиров, пока еще слабо въезжающих в происходящее, с невозмутимым ебальником вставил рожок. Передернул затвор, развернулся и повернул ствол в будку водителя. Раздался оглушительный грохот. Троллейбус остановился. У меня заложило уши. Когда грохот прекратился стало тихо буквально на секунду. А потом начался ад. Кто упал на пол, кто обхватил голову руками, кто кинулся к дверям, и при этом все кричали и визжали. Один я с открытым ртом, как последний даун, стоял и смотрел, как этот психопат как-будто о чем-то задумался, но потом спустя мгновенье продолжил расстрел. Я видел только дым, пучками отрывающийся от ствола его автомата, испускающего розочки огня и конвульсии тел людей, в которых он попадал. Они беспорядочно дергались и падали, продолжая кричать и биться в двери. При этом на его лице не дергался ни один мускул. Потом он перезарядил автомат и поворачиваясь с бедра прошел очередью по сиденьям в центре троллейбуса, за которыми прятались люди. Клочки ваты вылетали из под старой коричневой дермантиновой обшивки, с треском пропуская смерть в чьи-то жизни. Затем он снова перезарядил рожок и направил дуло автомата на заднюю площадку, где его ждал мой полный ужаса и опизденения взгляд. Какая-то маленькая девочка рядом со мной жалобно пищала, ухватившись за свою мать, накрывшую ее своим телом. Мамаша дрожала и с мольбой смотрела на меня. Но что я мог сделать? Кинуть в него горсть монет? Или сказать "Гражданин, вы нихуя не соблюдаете правила поведения пассажиров в троллейбусах. Пиздячить с автомата людей в нем категорически бля запрещено. А посему не могли бы вы удалиться из него нахуй!?". Он начал что-то бормотать и медленно идти по троллейбусу, отстреливая оставшихся в живых, сиденье за сиденьем, сиденье за сиденьем. И блядь, я увидел на его лице улыбку! Да! Он улыбался...
Отстреляв три рожка, я увидел за окном небо. Я увидел крылья, выросшие из бортов троллейбуса. Я услышал гул двигателей и мелькание аэродромных огней в иллюминаторах. И с каждым моим выстрелом самолет разгонялся все быстрее и быстрее. Салон троллейбуса плавно превращался в салон самолета. Я чувствовал себя как какой-то гребаный стюард, идущий по салону и предлагающий пассажирам напитки. Даже как-то начал улыбаться, как настоящий вежливый стюард и даже замечать вежливую улыбку на лицах мертвых пассажиров. За моей спиной они вставали и садилсиь на места, пристегиваясь и приветливо улыбаясь соседям. Самолет трясло, но все равно было как-то уютно и спокойно. Я подошел к последнему ряду сидений. Я увидел свою жену и детей, дочку Анютку и моего взбалмошного сына-подростка Сережку. Они явно не ожидали меня увидеть тут. Возможно, поэтому я заметил на их лицах рстерянность и испуг. Анютка громко заревела, но Оля прижала ее к себе и начала успокаивать. Серега как-то странно смотрел на меня. Ну правильно, они же не знали, что я полечу вместе с ними, вот и испугались наверное.
-Оля, почему Анютка ревет? Успокойтесь, ребят. Серега, ты чего стоишь, сядь на место. Анютка не плачь. - я принялся успокаивать дочь и откинув автомат за спину, наклонился и обнял ее. Она даже успокоилась, но продолжала всхлипывать. Вдруг Ольга закричала и кинулась отбирать у меня Анютку.
-Не трожь ее, псих! Оставь нас в покое, слышишь!! - она била меня кулаками, и где-то на завдорках сознания я понимал все, но прошлое занимало все больше и больше места в настоящем, и ее голос становился все тише и тише, а удары все слабее и слабее.
Блядь у него башню снесло совсем окончательно, этот псих назвал меня Серегой, отобрал девчонку у мамаши прижался к ней, всхлипывая и что-то бормоча. Поэтому я даже сразу и не увидел как за окном остановился милицейский уазик, и из него выпрыгнули люди в камуфляже. Один из них перебежками подкрался к троллейбусу, двое других с другой стороны. В один момент раздалась громкий хлопок и яркий свет, затем все заволокло дымом... Вскоре я очнулся, лежа на полу, мое лицо омывало лужа крови, теплая и густая. Вдруг по луже хлюпнули чьи-то армейские ботинки. Я понял, что все закончилось и я жив. Блядь, пора менять работу, похуй на все. Мне помогли подняться и я оглянулся. В троллейбусе сновали туда-сюда люди в форме и белых халатах, вокруг троллейбуса столпилась толпа зевак, журналистов, пожарных машин, скорых и все мигало и звенело. Пол троллейбуса был буквально залит кровью и крошками стекла, кое-где еще продолжали лежать трупы пассажиров, я увидел как из будки выволакивают труп водителя. Мое сознание пронзила иголка, я вспомнил про психа. Он лежал, раскинув руки, я узнал его только по автомату, лежавшему около него. От его лица остались только ошметки и рот. И я увидел блядь на том, что осталось от его лица, улыбку!
Вскоре Оля успокоилась, Анютка тоже перестала плакать. Серега сел на место и я начал им рассказывать о том, что в последний момент решил полететь вместе с ними, и еле-еле успел на рейс. И что теперь все будет хорошо, что теперь я с ними. Навсегда.
© Олег