Зал потихоньку рокотал и устраивал свои окорока на неудобных креслах. В большинстве своем окорока принадлежали теткам в параметрах "тем кому за стодавадцать в обхвате". Мужчин было мало.
На сцене артисты в угорелом экстазе устанавливали последние декорации и бросали косые взгляды в сумрак зала. Зал был полон. Это и радовало артистов и немного страшило.
... На прошлой неделе директору школы удалось договориться с директором клуба, что бы он выделил сцену на один вечер школьному самодеятельному театру. То ли директор клуба еще не полностью прогнал пришедшую к нему накануне белочку, то ли ему уже до икоты надоели еженедельные домогания директора школы, но случилось чудо. На очередную просьбу дать сцену, он вдруг посмотреть жалобно-жалобно и махнул рукой, при этом использовав несколько не театральных выражений. После чего рука безвольно упала на стол и больше не шевелилась.
Летящий на крыльях счастья директор школы несся в учительскую, как будто боялся растерять по дороге случайную эрекцию. По пути он два раза упал ухом в землю, но это не испортило ему настроения.
... Надо сказать, что театр, который "самодеятельный", вовсе и не жаждал славы со сцены поселкового ДК. Одно то, что в труппе были сплошь хулиганы и циничные девочки, говорило о том, что большая сцена им явно не снилась по ночам. А в силу возраста по ночам снилось совсем иное, как раз то, что, по словам директора ДК сделал с его мозгом директор школы.
Но остатки совести все таки присутствовали в творческом коллективе, и теперь он метался по сцене наводя последний лоск перед выступлением. Широкоформатные мамаши и редкие на таких мероприятиях папаши сидели в зале и тревожно смотрели на сцену, ожидая, когда же на ней появится их маленький гений, одаренный ребенок и радость родителей. То, что эта "радость родителей" в данный момент судорожно докуривала "Опал" за кулисами, до этого накатив пол стакана портвейна, мамы-папы, понятное дело не знали.
В проходах расселись одноклассники с целью приобщиться к великому искусству, а если повезет, то и поглумиться.
И вот... На сцену из за кулис, выброшенный дружеским пинком вылетел отличник Дима. Худущий, как стержень от ручки, он имел голосище как у Шаляпина. И такой вот дисбаланс визуального и акустического восприятия всегда благотворно влиял на массы. Особенно у него хорошо удавалось кричать - "Шухер!!!", когда мы где-нибудь пакостили.
Но сейчас, ввиду легкости тела, он не касаясь ногами сцены достиг ее края, торжественно поправил бабочку и объявил - "Ромео и Джульетта. Сцена в саду".
Кроме своих двух выдающихся качеств - феноменальной худобы и громовитого баса, он имел один маленький недостаток. Поэтому когда густой бас объявил - "Сцена в заду", зал как то нехорошо гыгыкнул и зашевелился. Не гыгыкнула только мама Димы. Но зато она так посмотрела на соседку слева, что та превратилась в саксаул до конца спектакля.
Дима, так же стремительно, но уже своими ногами ускакал со сцены, а на его место поползли артисты.
В сельском клубе не было занавеса, поэтому зрители еще пол часа наблюдали, как кто то тащил вырезанный их фанеры куст, судя по виду, какого то наркотического растения и устанавливал его в глубине сцены. Куст был неустойчивый и постоянно падал. Один раз он упал на ногу, и в тишине отчетливо прозвучало нехорошее слово. Мельпомена поморщилась и сплюнула в сторону. Кто то натягивал веревки с висящими на ней зелеными тряпочками. "Густая зеленая растительность" - глядя в зал и тыкая пальцем в зеленые тряпочки, пояснил он для тупых. Зал заулыбался и захлопал в руки.
Я сидел в конце проходя, около двери и резко почувствовал, что простым спектаклем тут дело не кончится.
... Когда сцена была готова из за кулис частично появился отличник Дима, немного подергался но тут же опять скрылся. Затем последовало несколько глухих, похожих на удары ногой по жопе, звуков и тихий, добрый шепот коллег, намекающих, что Дима уже объявлял номер, и что память надо лечить, вот так. Опять раздалась серия звуков от которых зал заулыбался касаясь щек соседей. Мама Димы опять посмотрела по доброму, но уже налево, и теперь сидела окруженная уже двумя саксаулами.
Раздался звук старого катушечного магнитофона и в зал ворвалась прекрасная музыка из "Семнадцать мгновений весны". Я не знаю, где Штирлиц пересекался с Монтеки, а Борман с Каппулети, но постановщик сцены, учитель пения решил так. И на сцену под тревожную, военную музыку выполз Ромео. Ромео был худ как камбала в профиль и лохмат как болонка с бодуна. Под его глазом сияло противостояние двух итальянских кланов. В руках он держал букет цветов изготовленный по спецзаказу нашим учителем труда. Букет был сделан из толстой проволоки и весил, как балкон Джульетты. Вместо лепестков на нем красовались подвязанные разноцветные лоскутки.
Тяжело ступая, Ромео выволок букет на сцену и, подняв голову, заунывно крикнул в грязный потолок - "Любимая, ты где?"
Судя по всему, текст писала учительница английского, которая сама лично перевела его с оригинала.
Зал безмолвствовал. Молчала и "любимая". Ромео тяжело кряхтя переложил непосильную ношу в другую руку и, придав голосу трагичности еще раз повторил воззвание к потолку. С потолка свалился паук и завис напротив лица влюбленного. Ромео поняв, что это не совсем та, любимая, которую он звал, решил отмахнуться от насекомого металлическим веником.
Паук посмотрел в глаза пылкого влюбленного и, прочитав в них что то не хорошее резко начал карабкаться назад, пусть на грязный, но зато безопасный потолок.
Тощий Ромео собрав силы махнул кустиком, но в паука не попал. Зато по инерции сделал три оборота на сцене.
- Не крутись, блин! Не балет!!! - нехорошо шептали из за кулис те, кто уже встал с пола, проржавшись.
Наконец Ромео обрел баланс, остановился и уже по серьезному крикнул в третий раз. Паук поняв, что это не к нему обращаются, успокоился. А из за кулис появилась Джульетта.
Балкона, столь необходимого для классической сцены в зале не было. Да и откуда ему было тут взяться? Никто и не предполагал, что тут когда-нибудь будет разыгрываться бессмертное творение старика Шекспира.
Но в тексте балкон был. И не лишенный креативного мышления учитель труда предложил выход. С помощью различных столярных инструментов и всего двух бутылок водки, он на прошлых выходных сваял некое подобие ступенек, типа крыльца. Ступенек было ровно три. Поднявшись на верхнюю ступеньку, Джульетта оказывалась в метре над землей. Не балкон конечно, но по любому выше Ромео. То, что ступенька высотой как надо, трудовик определил в ходе эксперимента, когда самолично забрался на верх и задумавшись шагнул на отсутствующую четвертую ступеньку. Раздался грохот, но школа устояла. А вот верстаку судьба уготовила иное. Трудовик по сложной траектории спланировал на него как ястреб на мышку и развалил ровно напополам, как свадебный торт, и теперь лежал посередине наблюдая, как перед носом в режиме маятника раскачивается ручка от прикрученных к верстаку тисков.
В общем балкон-небалкон был готов.
... Зрители все еще внимали глазами на сцену, но чувствовалось, что серьезное состояние давно покинуло зал. На сцене тощий Ромео, обливаясь потом под железным букетов взывал в Джульетте, которая почему то задерживалась.
- Приди, Джульетта!!! - как то утробно и с угрозой в голосе завыл влюбленный вперя черные очи в потолок.
- Я здесь... - раздалось кряхтение Джульетты осиливающей последнюю ступеньку.
- Любимая! - тоном подвыпившего мужа рявкнул Ромео, переведя глаза с потолка на объект желаний.
От этого рявка с потолка сорвался светильник, который и так там висел держать непонятно за что, но провод его удержал от падения на сцену.
- Я здесь - заторможено повторила любимая, заворожено глядя как за спиной молодого итальянца совершая красивое и плавное движение, цепляясь из последних сил проводом к потолку несется в его сторону фонарь.
Как пролетающая комета фонарь обдав легким ветерком волосы на виске Ромео пролетел еще пару метров и на секунду завис в мертвой точке.
Но впечатлительному и импульсивному как и все итальянцы, Ромео, этого хватило.
От неожиданности он ослабил пальцы и букет выскользнул из его потных ладоней. Почему то не планируя, а падая резко вниз, букет грохнулся на ногу влюбленному, отчего тот резко поджал ее и теперь стоял на сцене как уснувшая цапля.
В этот момент фонарь полетел назад. Ромео, который был начеку, грациозно, как вратарь поймавший мяч, элегантно увернулся от него, торжествующе улыбнулся сначала Джульетте, потом в зал. А потом он наступил на букет. Странное дело, но на букете не помялась не одна веточка. Зато помялось сознание, когда пылкий юноша сверкнув кедами в софитах с крайним удивлением на лице вбил шатающуюся на сцене доску затылком, на котором, слава режиссеру, была какая то ободранная ковбойская шляпа.
И в этот момент храм искусства огласил такой мат, какого наверное и трудовик не знал. Зал рухнул в истерике, включая двух саксаулов, Джульетта загнувшись на своей трибуне и повернувшись в залу задом что то хрюкала нечленораздельное, за кулисами, завалив декорации катались коллеги-актеры. Трудовик, находящийся до этого в позе "присел до ветру" и внимательно следивший за своей конструкцией так и не смог распрямиться и теперь сидел подергиваясь и плача.
... А на сцене в ковбойской шляпе, на спине, раскинув все четыре конечности и поэтому напоминающий краба, лежал Ромео и несколько саркастически, с малой толикой неприязни, поминал всю режиссерскую группу, понятное дело не называя фамилий.
© serega-kobah