Банально конечно, но случилась эта история действительно тогда, когда у нас в стране секса не то что не было, но и слова такого не знали, а соответствующее половое воспитание начиналось, по-моему, с изучением "Анатомии" где-то так в девятом классе. Для недоростков из шестых или там седьмых классов, оставались только скучные пестики и тычинки, ну и конечно басни старших товарищей.
Ну, не совсем наивный, чего-то ожидающий, был всё-таки, неибацца как приятно удивлён, моей начавшейся поросли на половом лобке. Необычайно гордый, поделился я по секрету со своим лучшим корешком Лёхой. Озадаченный Лёха напрасно искал на своих первичных половых органах первые признаки половой зрелости. Может из-за того, что был блондином, и его муде было слишком светлым, а может из-за того, что был меня помладше на один месяц, и ещё не дорос, сынок.
У Лёхи от зависти дрожали губы и навёртывались на глаза слёзы, а я, уже мужик, с мудями длиной в пару миллиметров, похлопывал его по плечу и снисходительно утешал.
Вдруг Лёха выпалил, что это всё полная ерунда, и вообще, самое главное - это длина хуя, а никакой-нибудь там рассадник для мандавошек.
Спор за спор, решили мы меряться, у кого хуй больше. Взяли школьную линейку, и так и сяк, хуй вроде бы у меня был тоже так ничего, но у Лёхи он был какой-то гутапперчивый и растягивался, как резиновый шарик. Короче, Лёха шельмил как мог, и бил сразу все воображаемые рекорды и поэтому, наш спор привёл как бы к ничьей.
Это не устраивало ни меня, "уже мужика", ни его, с его резиновым хуем.
Второй идеей было измерение размера яиц, которое и должно было решить наш спор, в ком же из нас больше мужика.
Задача оказалась не из простых. С линейкой измерять диаметр собственного яйца было довольно таки сложно, штангеля у нас не было, но мы на выдумку были легки. А просто... по примеру измерения толщины пальца для кольца, т.е. совать в какую-нибудь подходящую дырку. После недолгих поисков оказалось, что подходящей дыркой является горлышко обыкновенной молочной бутылки за пятнадцать копеек.
Первым начал Лёха. Обхватив мошонку ладонью так, что только одно яйцо торчало наружу, засунул его в горлышко бутылки. Но то ли видать у него что-то заклинило, то ли забыв суть спора, решил он, по-видимому, завершить своё начинание.
Отпустив мошонку, стал он, почему-то, своё второе яйцо, которое находилось пока ещё на свободе, быстро проталкивать пальцем в теперь уже явно узкое горлышко бутылки. После удачного завершение этого деяния, он так победно посмотрел на меня, типа, слабо? Объясняю, ну и хуле, получается, что его оба яйца оставляют желать лучшего, коли они такие малюсенькие. Опаньки, до Лёхи доходит, что он маху дал не в ту сторону и его цирковые фокусы здесь не проходят.
Лёха морщась и громко ругаясь, подёргал бутылку, пытаясь стащить со своей мошонки, но... яйца были явно не такими пластичными, как его хуй. Они сидели плотно в пузыре и вылазить оттуда совершенно не собирались. Это был капкан.
Между тем, мошонка в бутылке начинала принимать какой-то синюшный оттенок, а Лёхина рожа красноватый.
Попытки подтянуть за кожу мошонки одно из яиц наверх к успеху не привели, потому что зона свободного действия была очень ограниченной. Идея налить на всё это подсолнечного масла и выковырять яйца палочкой из-под мороженного тоже была обречена на провал.
Ситуация становилась серьёзной и непредсказуемой, скоро должна была придти мать с работы. А Лёха, как последний рахит, на полусогнутых, с болтающейся между ног бутылкой с синеватым содержимым, начинал испытывать серьёзные боли, стонал, проклинал всё на свете и становился медленно невменяемым. Предложение сходить к врачу отпадало. Ни трусы, ни штанов Лёха натянуть на себя не мог.
Времени практически не оставалось и поэтому решили провести радикальную ХЕРургическую операцию, то есть разбить бутылку.
Бить бутылки может каждый, только если в ней не находится живой половой орган твоего лучшего друга. Рука, честно скажу, не поднимается, и представляются, блядь, всякие разные страшные картинки из томика судебной медицины.
Приношу батин молоток, расстилаю под Лёхой газеты, целюсь и ебашу по бутылке молотком. Вот оно, озаряет меня, откуда взялось слово МУДОЗВОН. Бутылка звенит, но не разбивается, но при этом, сильно качнувшись, ударяется об Лёхино колено. Лёха вопит, подкашивается и падает. Бутылка звенит опять, на этот раз об пол. Лёха катается по полу, мычит и матерится.
Уговариваю его набраться мужества и повторяю удар ещё раз. Блядская бутылка разбилась где-то около основания дна и стала похожа на розочку. От одного ужасного вида, что у него там, на хую, болтается, Лёхе стало уже совсем нехорошо. Мои шутки, что может быть так всё и оставить, очень ведь практично носить почти холодное оружие там, где никто никогда и не догадается, а при случае, так, типа невзначай, расстёгиваешь ширинку и начинаешь помахивать своим опасным хуем, как нунчаками, Лёху не веселили.
Так и уничтожал я эту бутылку, по кусочкам. Самое трудное было конечно там, где начались яйца. Работа была ювелирная или, скорее всего, ваятельная. Помогая столовой ложкой, подсовывая её в критические места, бил я молотком, как Микеланджело, по Лёхиным яйцам всё смелее и смелее. Осколки стекла летели во все стороны. Чтобы не поранить Лёхин хуй, пришлось нам замотать его чёрной тряпочной изолентой. Картина была что надо: хуй замотанный изолентой, на яйцах прозрачный чехол и всё это перемазано подсолнечным маслом и посыпано стеклянной мелкой крошкой.
Успели вовремя. Лёха, не обращая внимания на намотанную изоляционную ленту, осколки, мелкие порезы и масло, натянул трусы, штаны и молча быстренько съебнул, оставив меня одного убирать весь этот бардак.
Хуями больше мы с ним никогда не мерялись, тема была табу. Зато вскоре успешно начались соревнования, кто кого перебухает. Но это уже другая история.