И только Василич собрался на телегу забраться, как по плечу похлопали. Старик обернулся. Перед ним стоял солдат - рукав заправлен под ремень, гимнастерка в медалях, нашивки за ранения - все как положено
- Чо? - спросил Василич, глядя в рябое лицо.
- Через плечо, дядя. Скажи-ка, как до деревни Совы добраться.
- А тебе там чего надо, понимаш? - подозрительно посмотрел на солдатика Василич.
Дед Василич был мужиком тертым, чай в Германскую не зря воевал. И бдительным тоже был, за что даже грамоту имел от областного управления НКВД.
Вместо ответа безрукий кивнул на второго солдатика, сидящего на шинели, постеленной на траву:
- Да вот, Илюху до дома доставить надо.
У сидящего не было лица. Розовая, местами в алых трещинах, бугристая кожа. Заплывшие корявыми буграми глаза, вернее, то, что от них осталось. Губы, почему-то, черно-коричневые. Бровей нет, а короткие волосы на голове есть. Черные как смоль.
- Документы-то есть? - спросил Василич, не отводя взгляда от безлицего.
- Дядя, документы я покажу, когда ты мне скажешь, как до ваших Сов добраться.
- Дак я сам оттудова, - ответил старик, сдвинул фуражку на затылок и почесал лоб. - Танкист, что ли, парень-то?
- Танкист. Командир мой. Вместе горели на Висле. Так довезешь лейтенанта до дома?
- Бумаги дай, - буркнул старик.
- Сам-то грамотный? - усмехнулся однорукий.
- До тебя никто не жаловался, - отмахнулся Василич и взял бумаги. Книжка солдатская, билет комсомольский, справки из госпиталя. - Ты, значит, Петром будешь, а это, значит...
Сделал пару шагов. Присел подле безлицего: колени хрустнули.
- Ильхан, ты что ли? Я дед Вася, помнишь?
- Дядя, он говорить не может. Сгорело горло. Дышит, слышит, но не говорит.
- Так башкой пусть кивнет...
Обожженный танкист коротко кивнул.
- Ишь как тебя... Альке-то чо не писал? Измыкалася девка, понимаш.
Танкист опустил голову.
- Ладно, чо. Сидайте в телегу. Вещёв-то много?
- Да какой, два сидора. Илюха, вставай, нашли колымагу.
Ильхан сидел не двигаясь, обняв руками колени.
- Давай, давай.
Шумел рынок, люди торговали всем, на телегу старик и однорукий затаскивали вяло упирающегося безлицего.
-Мннно, стомая! - хлестнул кнутом Василич. Старая кобыла лениво зацокала подковами по грязной мостовой.
- Вот оно че, - вздохнул Василич, когда телега выехала из райцентра. - А чо, как так-то?
- Фриц в бочину шваркнул, не успели мы. Бывает.
- Ага, - согласился Василич. - Бывает. Кем служил-то в танке?
- Наводчиком.
- И не успел...
- Да.
Помолчали. Безрукий достал из кармана гимнастерки пачку сигарет, протянул ее Василичу:
- Не, я газом траванутый, не могу, - ответил дед.
- В германскую?
- В германскую. А какая нынче не германская?
- И то верно.
Безрукий ловко прикурил. Выдохнул ароматно.
- Трофейные?
- А как же.
- Сам-то откудова?
- Новгородские мы.
- А чо как сюда-то, Петя?
- Дак вот, командира привез. Ехать он не хотел, куда, мол, с такой-то физиономией.
- Оно это да, харя не приведи Госпо... - дед осекся и перекрестил рот. А Петр втихаря показал деду кулак и осторожно покосился на Ильхана, лежавшего в телеге, рядом с тюками. Лейтенант закрылся шинелью с головой.
А вокруг оранжевым сосновым ароматом разливался август сорок пятого. Солнышко греет, птички поют, комары кусают - и никто не стреляет. Но старший сержант Петька все вертел головой по сторонам - вот там фрицевский самоход должен стоять, в засаде, а вот оттуда "Тигры" попрут, если что. А сам бы он танкодесант тут с брони сбросил, чтобы фаусты из тех лесных завалов не херачили. А перед мостиком через лесную ленивую речку, Петька начал машинально искать рычаги и педали. Василич это дело заметил, усмехнулся и подстегнул унылую кобылу:
- Тужа - речушка-т называется. Еще две проедем - Пержа и Воя. С райцентра как едешь до нас - запомнить легко - за Тужу, за Пержу и за Вою. И, считай, в Совах и будешь. Семья-то есть?
- Была, убили немцы в сорок третьем, - легко ответил Петька.
- Быват, - пожал плечами дед и хлестнул кобылу, согнав со шкуры слепней. - Мнно!
- Быват, - согласился старший сержант.
- Потом-то куды?
Танкист пожал плечом, поморщился:
- Не знаю еще.
- Убили, понимаш, твоих...
- Сожгли всю деревню.
Кобыла лениво шлепала копытами по сырой лесистой дороге.
- До войны-то кем был?
- Школьником.
- А после?
- Трактористом стал, в Вологде уже.
- Вакуированый?
- А? Да, эвакуировали в сорок первом.
- Тотож, - непонятно сказал старик и замолчал.
На очередной выбоине снова звякнули Петькины медали. В солнечном лесу свистели о своем птицы.
- Ты уж меня прости, за бдительность. Понимаш, у нас тут в сорок втором банда появилась, вот как ты, все в медалях да орденах. Повадились, понимаш, грабить. Выследил я их, да... Понимаш?
- Да, конечно. Только вот что... Илюха вешаться хотел, - сержант понизил голос и непроизвольно оглянулся на лежащего лейтенанта. - Лицо-то вон... Вот и везу его к жене.
- Так с лица воду не пить, - тихо вздохнул старик. - Мнно, стомая! Остальное-то на месте?
- Вроде.
Лошадка неспешно выбралась на пригорок. Вот и деревня. На одном конце церквушка, ставшая колхозным складом льна. На другом конце небольшая мечеть, ставшая сельсоветом. В Совях испокон веку на одном конце православные жили, на другом татары. Бились по праздникам до первой крови, не без этого. И женились только на своих. А как беда - вместе пошли воевать. Все ж русские, даже магометане.
Кобыла послушно остановилась у зеленого, в цвет сосен, дома. Василич крякнул и спрыгнул с телеги.
- Вставай, служивый! - осторожно тронул он Ильхана.
- Лейтенант, подъем. Чилим бар, отмечать Победу будем, - старший сержант накинул сидор на плечи, звякнуло внутри стекло.
Василич усмехнулся:
- Ишь, научил тебя наш татарскому, понимаш, он у нас ушлый был! А чо был, есть! Поди у нас, Петруха, останешься? Мужики нынче в цене. Половина деревни баб голодных. Хушь, наших, понимашь, хушь татарских.
- Мин татарча ек бельмым, бабай, посмотрим по ходу движения, - отмахнулся Петр, - Мало-мало приехали, командир, вставай! Дом твой...
Лейтенант продолжал лежать, накинув на голову шинель.
Дед стукнул кулаком в крашеные ворота:
- Алька! Альфия! Выходи! Мужа тебе привез, нечаянно!
- Вставай, лейтенант! - тормошил командира его наводчик.
Ильхан лежал и не шевелился.
Со скрипом отворились дощатые двери. Со двора вышли женщины - лица непроницаемы, только глаза черные стреляют недобро. Молча подошли к телеге: Василич сделал шаг назад, Петьку просто отодвинула какая-то старуха. Из-за заборов глядели любопытные девчонки, спешили, хромая, мужики. Где-то заорал петух.
Младшая ласковой рукой сдвинула шинель с лейтенанта. Провела пальчиком по бугристым шрамам. Взяла за локоть. Потянула на себя.
Танкист поднялся. Сел. По изувеченному лицу из-под сросшихся век текли слезы. Губы что-то шептали невнятное.
Альфия подставила руки под искалеченный подбородок Ильхана, несколько капель упало на ее ладошки.
Воду с лица не пьют, понимаш.
А слезы?