Когда я училась в школе, у всех классов были свои физиономии. Думаю, сейчас то же самое. Набирали нас по неведомому принципу, но уже через несколько лет из ушастой шумной малышни сама собой формировалась некая общность.
Например, в "А" учились умники и снобы, в "Б" - тряпичники. Девочки-"бэшки", как могли, преодолевали скудость коричневой школьной формы - носили, несмотря на запреты завуча, разноцветные колготки, делали начесы и даже тайно красили губы собственноручно приготовленной помадой. Рецепт до сих пор приводит меня в ужас - кроме вазелина туда входили сверкашки от конфетных фантиков и мелко наструганные грифели цветных карандашей. Модниц излавливали, стыдили, насильно умывали в школьном туалете, но девочки из "Б" в своем стремлении быть красивыми терпели любые лишения. В "В", как нарочно, собрались разгильдяи, и классный руководитель у них был такой же - ленивый, хитрый зубоскал.
Я училась в классе "Г" - и мы были совершенными детьми. Даже в восьмом классе мои одноклассницы носили косы (моя была практически до колен), читали Эдуарда Асадова и играли в куклы. Мальчишки наши даже хулиганили исключительно по детски - кидались в девчонок снежками и строили рожи. И это в 14 лет!
А потом к нам в школу пришла новенькая - девчонка со смешной фамилией Калитка. Веселая, нахальная, беспечная лентяйка - как раз для класса "В", носила дерзкий начес, как "бэшки", задирала нос, как вредины из "А", но попала к нам.
Длинноногая, точеная, она в 14 лет была такой взрослой, что наши мальчишки стеснялись на нее даже смотреть.
Королева, очутившаяся в старшей группе детского сада. Десятые классы (в те годы выпускные) тоже имели свои физиономии, но мы в них по малолетству не разбирались. Нам было достаточно знать, что лучший ученик школы, любимец учителей и надежда советской науки учится в 10-м "А". Левушка, мальчик из хорошей интеллигентной семьи, был прирожденный технарь. Невысокий, застенчивый. Победитель всесоюзных олимпиад по физике, обладатель золотой медали ВДНХ за какой-то прибор, от которого дяди в МГУ закатывали глаза. Понятия не имею, чем он мог заинтересовать нашу Калитку. Но уже в конце первой четверти вся школа загудела: у Левушки сумасшедшая любовь с малявкой из 8-го "Г".
К началу второй четверти Левушка своими руками собрал мотоцикл - и каждый день, после уроков, мы, разинув рты, наблюдали, как сверкающая колесница подкатывает к школьному крыльцу. Оглушительно ревел мотор, солнце бросало грозные блики на почти космический шлем, украшавший Левушкину светлую голову, Калитка, сверкнув зубами, перекидывала через седло великолепную ногу. И без того короткая юбчонка вспархивала, и мотоцикл уносился, оставив на нашей ослепленной сетчатке картинку запредельного, небывалого, какого-то заграничного счастья и свободы.
Родители Левушки, педсовет, директор, учитель физики - все спохватились слишком поздно.
В третьей четверти Калитка была уже беременна. В начале четвертой - ее исключили. Левушка закончил школу с тройками - о золотой медали и МГУ больше не было и речи, на выпускные экзамены он пришел, но ни на один вопрос не ответил принципиально. Сидел, молчал, угрюмо смотрел в сторону - очень взрослый, но уже не свободный человек. На следующий год его забрали в армию.
Калитку я встретила еще один раз - зимой. Я была уже студентка, важная, коса и куклы остались в прошлом, в глаза катила первая, сама сложная сессия. Калитка, подурневшая, угрюмая, толкала коляску по ледяному тротуару. Коляска была красная - девочка. Руки у Калитки тоже были красные, опухшие от холода и почему-то очень детские. Я крикнула ей через улицу что-то веселое, она даже не обернулась.
Но до сих пор, если мне нужно зримо представить себе счастье и свободу, я закрываю глаза - и вижу школьный двор и смеющуюся девчонку в коротенькой школьной форме, легко запрыгивающую на сиденье сверкающего мотоцикла.