Андрей Петрович Мамонтов сидел за компьютером и в муках рожал юбилейный, тысячный креатив. В окна дуло. Смеркалось.
"...на софе томно дремала недавно отминеченная мною сука. Я встал и, потянувшись, потянулся за серебрянным портсигаром работы неизвестного мастера конца 19 в. Выйдя на балкон, мне в глаза открылся вид на анфилады Медного Всадника и Александро-Невской лавры. Красиво, - подумал и выпил клико из граненого бокала. Выйдя в коридор, я одел белоснежные кроссовки от Hugo Boss и вздохнул. Тут ты спросишь меня, дорогой (ха-ха!) читатель..."
Андрей Петрович хлебнул чая из трех спитых пакетиков и тяжко задумался - о чем же его спросит дорогой хаха-читатель. Размышления его прервал негромкий хлопок. Испугавшись, что почил его доисторический компьютер, Андрей Петрович развернулся вполоборота. Однако системный блок все также надсадно шумел архаическими вентиляторами китайского производства. Недоуменно выгнув левую бровь, Андрей Петрович обернулся окончательно и узрел на ковре за спиной неведомо откуда взявшегося карлика, замотанного в простыню.
Карлик, лежавший на животе, как будто пнутый под зад ногой, вид имел странный и прескверный. Простыня, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся тогой, была грязна и нестирана, волосы на голове у лилипута свалялись в комок, а все тело покрывали неаппетитные экземы и ссадины. Впрочем, карапуз не дал как следует рассмотреть себя и, вскочив, бросился к Андрею Петровичу со сжатыми кулачками.
- Убью, сука! Трахну и убью, гнида залупоголовая!
Брызгая слюной, он заколотил ручонками по стареньким кальсонам прозаика. Андрей Петрович изумленно уставился на существо, яростно матерившееся у его ног.
- Ебаный кусок говна! Как ты срешь, если у тебя жопа на плечах? Впрочем, да, как срешь - я знаю, пидорас! Но чем ты думаешь, жопой или башкой своей патологической? Всю жизнь мне испоганил, урод гугнявый...
Андрей Петрович двумя пальцами взял существо за шкирку и поднял, боясь за трещащие штаны. Но карапуз и вися в воздухе продолжал дрыгать конечностями и изрыгать проклятия.
- Ведь, мудак, какую тему ни возьмешь - так обосрешься, что даже говноедов тошнит! Боги, боги не видели такого педрилы, как ты!
- Кто вы? - обалдело спросил Андрей Петрович гостя. Он с детства немного заторможенно соображал.
- Муза я твоя, гондон заскорузлый! Из-за тебя, сракохуй, меня с Олимпа поперли! Иди, говорят, сама со своим мудозвоном разбирайся, а то он все темы так изговнял, что другие музы за них и браться не хотят.
Карлик зарыдал горючими слезами. Андрей Петрович подхватил его на руки и с неожиданной нежностью отнес на старенький диван. Там он положил его на подушку, слегка придерживая на случай новых взрывов ярости.
- А ведь так старалась, такие проекты на балалайке наигрывала по ночам. Взять хотя бы вот долгий путь домой, к истокам. Беспроигрышная тема, слить - невозможно. Нет, блять, ебаный Гомер, этот мудила как сел у бабушкиной могилы, так небеса и застонали от стыда. Надо мной весь цех ржал. Вот и извергли. Ибо ни холоден ты, ни горяч...
- Не утонет в речке мяч! - Андрей Петрович рассмеялся нежданно пришедшей шутке, призванной разрядить атмосферу. Муза под его рукой обмякла и тихо застонала.
Через 15 минут они уже сидели на кухне. Муза, подобрав тоненькие ножки, устроилась в кресле с чашкой чая, Андрей Петрович то садился на шатающийся трехногий табурет, то вскакивал и мерял шагами кафельный пол. Получалось ровно три шага.
- Но ведь публикуют же, - прозаик остановился и пытливо уставился на музу, - И на первых полосах, между прочим.
Карлик, или скорее карлица, закатила глаза.
- Потому и публикуют, что такое феерически тупое, косноязычное, безграмотное говно еще поискать надо. Серую поебень выкидывают, так наперсницы мои вздыхают спокойно. Хоть не увидит этого никто, кроме редактора, которому похуй на все давно. А твою хуергу мне весь Олимп в глаза тычет, скоты.
Муза нервно икнула.
- Ты даже выматериться нормально не можешь, козел, мямлишь, как целка. Тыльная сторона члена, ебть, - карлица булькнула остывшим чаем.
Андрей Петрович отвернулся к раковине и поправил кальсоны:
- Но ведь понимаешь. Ведь бывает же такое... Вот родился человек - и умер. Ну, то есть сначала пожил, конечно. И вот ходишь на работу и там такая скука страшная. Делать нечего... Одиночество, опять же. И хочется заполнить вот эту вот лакуну. И обязательно творчеством, потому что где еще состояться несчастному страннику?
Из кресла раздалось непонятное хрюканье. Андрей Петрович обернулся, улыбаясь, ожидая одобряющего смеха. Муза спала, завернувшись в старый плед, нежданно выигранный прозаиком когда-то на интернет-конкурсе.
Андрей Петрович осторожно поднял карапузиху и отнес на свое холостяцкое ложе. Сам же отправился в соседнюю комнату, не желая тревожить сон гостьи. Компьютера там не было, и он по старинке достал из комода пачку бумаги и сел строчить.
К утру рассказ "Прекрастная незнакомка" был отшлифован до блеска. По крайней мере, по мнению автора. Андрей Петрович бережно сложил два десятка мелко исписанных листов и убрал их в шкаф. За окном вставал рассвет, спать было уже всего ничего, и прозаик решил пораньше прийти на работу. На цыпочках прокравшись в комнату, он поправил плед на спящей музе и, стараясь не щелкнуть замком, затворил за собой дверь.
Уже после обеда Мамонтов, сияя как нагуталиненный ботинок, входил домой. С работы он отпросился сразу после аванса, и в пакете у него празднично мялся торт и звякали бутылки с пивом. Нет, сначала он, конечно, хотел взять вина, но выбор красного оказался для него непосилен из-за богатства ассортимента, а белого он не пил.
- Музонька, я дома.
Про себя Андрей Петрович уже называл существо Музоном и представлял долгие зимние вечера вдвоем. Однако, гробовое молчание было ему ответом. Потоптавшись, Мамонтов разулся и пошел на кухню ставить чайник.
- Ну, что же ты не встречаешь своего звезду? - ласково задребезжал он, шаркая стоптанными шлепанцами по коридору.
Тишина была ему ответом. Не застав музу у компьютера, Андрей Петрович распахнул дверь в соседнюю комнату и по-бабски ойкнул. Муза свисала с люстры на длинном телефонном шнуре. Как она привязала его, осталось тайной. Может быть, она умела левитировать, но тогда сам процесс повешения потерял бы смысл. Оставим это на совести автора.
По всему полу были раскиданы листы со вчерашним рассказом. Андрей Петрович поднял лежавший у его ног заглавный. Буква "т" в слове "прекрастная" была украшена ядовито-зеленой соплей. Мамонтов вышел на кухню, выключил чайник и заплакал.
Весь вечер он просидел, глядя в окно и думая о тщетности бытия. Ночь опять была бессонна. Лишь под утро Андрей Петрович забылся тревожным сном, прижимая к груди старый плед. На пыльном экране монитора светился новый креатив с печальным названием "На смерть друга".