Колоритный это был мужичок. Я частенько видел его летом сидящим на лавочке в парке, с непременной бутылочкой холодного пива и папироской, зажатой в зубах. Казалось бы, сколько таких мужичков сидит в парках, попивают пиво и задумчиво смотрят на прохожих, выпуская в воздух горький табачный дым. Но этот был другим.
На вид ему было лет сорок, может чуть больше. Лицо усталое, под глазами мешки, а в уголках губ морщинки. Только глаза живые, внимательные, с редкой искоркой настоящего веселья. Одет он был в потрепанные рваные джинсы черного цвета, черную майку с логотипом Ramones и потертую, видавшую лучшие времена косуху с шипами на плечах. Голову мужичка украшал небольшой ирокез из редких, седых волос, а в ухе поблескивало простенькое кольцо из дешевого сплава.
На него странно косились прохожие, а редкие старушки неодобрительно качали головами и, осенив себя крестом, шли дальше, бурча что-то себе под нос. Но мужичок с улыбкой провожал их веселым взглядом и, сделав глоток пива, затягивался папироской и смотрел в небо, думая о чем-то своем. Он всегда сидел один и уходил, когда на небе появлялись первые звезды.
Однажды, выгуливая собаку поздним вечером, я снова увидел его. Он, как и прежде, сидел на любимой лавочке, держа в руке бутылку пива, а рядом с ним стояли два молодых паренька в спортивных костюмах и что-то выговаривали ему на повышенных тонах. Мужичок улыбался, глядя на них, и изредка качал головой, словно что-то отрицая. Подойдя ближе, я услышал лишь обрывок их беседы.
- Слышь! Ты чё лыбишься, дед? - первый парень, одетый в синий спортивный костюм, исподлобья посмотрел на мужичка и колко усмехнулся. - Чё тебе не понятно?
- Все понятно, - улыбнулся мужичок и, чиркнув зажигалкой, вновь зажег потухшую папироску.
- Раз понятно, то чеши отсюда. На возраст не посмотрим, ясно? - спросил его второй. Вздохнув, я приблизился и намотал на руку поводок, держа собаку накоротке.
- Проблемы, парни? - спросил я, заставив их повернуться в мою сторону.
- А тебе чё, не хватает своих? - воинственно спросил первый, но осекся, увидев у моих ног собаку, немецкую овчарку по кличке Руди. - Собакой прикрылся?
- Прикрылся. Отстаньте от человека.
- Тебе какое дело? - тихо спросил второй, опасливо косясь на собаку, которая протяжно заворчала и показала внушительные клыки.
- Двое на одного? - улыбнулся я. - Давай тогда уравновесим шансы.
- Пошел ты! - ругнулся первый и, сделав в мою сторону шаг, тут же отскочил обратно, когда Руди разразился яростным лаем. - С собакой смелый.
- Как и ты с дружком.
- Ладно. Ты нас услышал, дед. Второй раз предупреждать не будем, - второй, будучи благоразумнее, похлопал своего друга по плечу и оба хулигана медленно ушли вдаль, изредка оглядываясь на меня.
- Спасибо, - сказал мужичок, когда мы остались одни, если не считать редких прохожих, и протянул мне руку. - Не стоило тебе ввязываться.
- Стоило, - кивнул я, пожимая его ладонь. На удивление, рукопожатие вышло крепким. Мужичок улыбнулся еще раз и кивнул в сторону Руди, который послушно замер возле меня.
- Можно погладить?
- Руди. Свой, - ответил я и подошел ближе. Мужичок осторожно протянул руку собаке и, когда пес обнюхал его пальцы и лизнул их, вздохнул и почесал его за ухом.
- У меня тоже был немец. В армии, - ответил мужичок. - Сучка. Эльбой звали. Ох, где мои манеры. Позволь представиться. Ваня.
- Сергей, - улыбнулся я и присел рядом, когда мужичок похлопал ладонью по лавочке. - Что тем уродам было надо?
- Что и обычно, - отмахнулся он, делая глоток пива и почесывая Руди за ухом. Пес разомлел и от удовольствия вытащил язык. - Любят они цепляться к тем, кто выглядит иначе.
- Ясно. Обычное быдло. Таких везде полно, - кивнул я.
- Да и я таких много повидал. В юности, в армии, да и сейчас их много. Меняются эпохи, а отдельные виды живее всех живых. Как тараканы, - рассмеялся он. - Сочувствие сейчас редко найдешь. Так что, спасибо, Сергей.
- Не за что, - улыбнулся я и серьезно добавил. - Я часто вас тут вижу. Почти каждый день. Наверное, лучше будет завтра дома остаться.
- Чему суждено случиться, то обязательно случится, Сереж. Запомни, - Иван внимательно на меня посмотрел и усмехнулся. - Но за заботу спасибо. Да и не первый раз кто-то цепляется. Привык уже. Ладно, пойду я. Поздно уже.
- Рад знакомству, - я еще раз пожал его руку и встал со скамьи. - Руди. Домой.
- Беги, дружище. Ты сегодня был крут, - улыбнулся мужичок, почесав пса за ухом напоследок, и повернулся ко мне. - Взаимно рад, Сережа. Ты уж извини за фривольность. "Все люди братья". Сложно от этого вот так избавиться.
- Все в порядке. Хорошего вечера, Иван.
- И вам.
Следующим вечером я, как обычно, вывел Руди на прогулку. Пес радостно носился меж кустов, иногда впивался клыками в молоденькие деревца и радостно лаял, после чего возвращался ко мне с блестящими от восторга глазами. Я всегда гулял с ним не меньше часа, а иногда и больше. После жаркого и душного дня, живительная прохлада зеленого парка освежала и настраивала на позитивный лад. Да и Руди был рад побегать подольше, проведя весь день дома.
Когда пес вдоволь набегался, я кликнул его и, прицепив к ошейнику поводок, повел его к дорожке, ведущей из парка. Но увидев, что возле знакомой лавочки снова стоят вчерашние хулиганы, скрежетнул зубами и быстрым шагом направился к ним. Как раз вовремя.
Тот из них, что был в синем спортивном костюме, замахнулся на улыбающегося Ивана кулаком. Когда удар достиг цели, голова мужичка резко дернулась, и он завалился на лавочку, выронив из рук бутылку с пивом, которая жалобно звякнула и покатилась по асфальту. Я быстро отцепил поводок от ошейника и, указав Руди пальцем на хулигана, резко прокричал "Фас". Овчарка тут же бросилась вперед, вздыбив шерсть на загривке и оскалив клыки. А еще через мгновение Руди врезался в спину хулигана в синем, сбивая его с ног. Второй растеряно замер рядом, когда увидел, что клыки Руди остановились в миллиметре от горла его друга.
- Мужик, ты чё? - жалобно произнес первый, боясь пошевелиться. - Убери его!
- Руди, ко мне! - скомандовал я, и пес послушно отскочил к моим ногам. Он глухо заворчал, когда второй помог подняться своему другу. - Пошли вон!
- Да, да, - первый хулиган затряс головой и, сглотнув, бросился бежать, спотыкаясь на ровном месте. За ним помчался и второй, забыв о том, что на асфальте лежит брошенная свинчатка. Я же, сплюнув на землю, подошел к Ивану, который пришел в себя и, морщившись, держался за голову. Его пальцы были липкими и красными от крови, но в глазах по-прежнему горела искорка веселья.
- И снова ты меня спасаешь, - хрипло сказал он, когда я достал платок и протянул ему. - Спасибо, Сережа.
- Что опять не поделили? - спросил я, надевая целлофановый пакет на руку и поднимая с асфальта свинчатку.
- Тараканы, Сереж. Не по нраву им, что кто-то выглядит не так, как они. Нарушает утопию и рушит стандарты, - ответил Иван. - Только глупые тараканы-то. Улику бросили, морды засветили.
- Сидите, сидите, - буркнул я, положив руку ему на плечо, когда мужичок сделал попытку встать. - Сейчас скорую вызову.
- Да ладно? Сколько раз это было. Нос ломали, ребра ломали, по голове арматурой получал, - рассмеялся он, прижимая платок к голове. Я покачал головой и, набрав на мобильном телефоне короткий номер, сообщил диспетчеру о случившемся. - Они быстро приедут.
- Кто? - не понял я.
- Скорая. Подстанция рядом.
- Уже случалось? - усмехнулся я, доставая из рюкзака бутылку воды и протягивая её Ивану.
- А как же. Я в этом районе родился и вырос, - он кивнул, поблагодарив меня, и сделал внушительный глоток. - Спасибо, Сережа.
- Не за что.
- Есть. Эх, все меняется, но что-то остается неизменным. В юности мы на этой лавке песни под гитару орали, с девчонками обнимались, носы друг другу разбивали, пиво портвейном запивали, с местными дрались, "рок на костях" обменивали, - задумчиво произнес он. - Только вот и вечера не проходило, чтобы к нам кто-нибудь да не прицепился бы. То бабки недовольные, то активисты, то милиция.
- Да, недовольных много, - согласился я, присаживаясь рядом. Иван улыбнулся и ласково потрепал Руди за ухом, который лег возле его ног.
- Ты прав, Сережа. Только недовольные эти в других изъяны искали, вместо того, чтобы в себя посмотреть. Бабки эти в очереди за синей курицей насмерть бились, работяги жен своих лупили после получки и бутылки беленькой, активисты по указке других действовали и своего "я" не имели, но злом были мы.
- А вы?
- А мы свободными были, - усмехнулся Иван. - Песни пели, которые нам нравились. Пили то, что нам нравилось. Дружбой дорожили, любили и смеялись. А нас за это ненавидели. Выбивались мы из серой массы, понимаешь?
- Понимаю.
- А потом... потом выросли все. Повзрослели. Кто-то остался верен идеалам, кто-то прогнулся под общество, а кто-то исчез в печах Перестройки. Я вот в армию попал. Отслужил, вернулся, а ничего и не поменялось. Все так же, Сережа. Чужая воля движет другими, а свое "я" забыто и водкой залито. Стадная музыка, стадное мнение, стадная жизнь. И ничего своего. Печально это. Мало кто со своим мнением живет, и свои идеалы во главу ставит, - он замолчал, когда к нашей лавочке подъехала машина скорой помощи, из которой вышел крепкий, высокий мужчина в белом халате. Он скривил лицо и колко усмехнулся, после чего закурил сигарету и присел рядом с Иваном. Тот в ответ пожал протянутую руку и слабо крякнул, когда доктор резко хлопнул его по спине. - Сёма!
- Чего "Сёма"? - пробасил тот, выпуская в воздух сизый дым. - Так и знал, что тебя здесь встречу, Ванька. Что случилось? С гопьём закусился, старый?
- А то ты не знаешь, - сварливо ответил Иван и, спохватившись, повернулся ко мне. - Знакомьтесь.
- Семен, - представился доктор, протягивая мне руку. Я протянул в ответ свою.
- Сергей. Очень приятно.
- Взаимно. Ты, значит, нашего ветерана нашел?
- Он мне помог, Сёма. Не груби, - встрял мужичок, но доктор лишь рассмеялся в ответ.
- Вот вечно ты находишь таких же, как ты, Ванька. Идейных.
- Ты сам идейный, - перебил его Иван. - Сам в мед пошел, чтобы людям помогать. И плевать тебе было на деньги и все остальное.
- Это точно, старый. Старая гвардия, - доктор улыбнулся и махнул рукой молоденькой сестричке, которая стояла рядом с машиной. - Тань, обработай царапину балбеса этого и поедем.
- А я домой пойду, - кивнул Иван, но Семен зашипел в ответ и погрозил товарищу пальцем.
- Со мной ты поедешь, старый. А ну как сотрясение? - он повернулся ко мне и спросил. - Свинчаткой его?
- Да, - я протянул доктору пакет с тяжелым цилиндром.
- Мир меняется, а средства все те же, - рассмеялся он, пряча пакет в широкий карман. - Надо будет к Коле заскочить. Найдем твоих героев, старый.
- Да я и не сомневаюсь, - улыбнулся Иван.
- Не сомневается он. Панк, он и в старости панк, да, Ваня?
- Да, Сёма.
- Давай, дуй в машину, и поехали, - Семен дождался, когда я пожму руку Ивану, и, проводив товарища взглядом, тяжело вздохнул, после чего посмотрел мне прямо в глаза. - Спасибо, Сергей.
- Не за что.
- Спасибо, что мимо не прошел. Ванька гордый. Знатно его жизнь потрепала. Афган, безработица, братки. А... куча всего была, но старый крепкий, выдюжит, - сказал он, закуривая сигарету. - Никогда он от своих идеалов не отказывается, за это и страдает. Седина уже в волосах, а все туда же: косуха, рванье, кольцо в ухе.
- Старая гвардия, - кивнул я, цепляя поводок к ошейнику Руди. Семен колко усмехнулся и, бросив окурок в урну, поднялся на ноги.
- Верно, Сергей. Старая гвардия. Таких, как он, ветеранов уже не осталось. А ведь мы с ним вместе на этой лавке горлопанили, девчонок лапали, да о революции мечтали. Все изменились, Сергей. Кроме него. У меня вон двое детей, жена, дача за городом, а Ванька, как и прежде, свободен. Музыка, пиво, гитара, косухи и рванье. Не по душе ему нынешние нормы.
- Он ценит свободу.
- Он всегда её ценил, - улыбнулся Семен, пожимая мою руку. - Ладно, пора нам. Сейчас подлатаем его, да домой отпустим. Точно тебе говорю, башка у него чугунная. Не волнуйся. Завтра снова будет пиво тут цедить.
- Спасибо.
- Тебе спасибо, - кивнул он и, повернувшись в сторону машины, крикнул. - Вась, заводи. Поехали.
Я еще немного посидел на старой лавочке, которая помнила вечера, наполненные музыкой, смехом и свободой. Сколько их было, молодых и веселых, отказавшихся от своих убеждений и направившихся тропою обычной жизни. Но только один сохранил свободу в своей душе. Как сказал доктор: "Панк, он и в старости панк".
©Гектор Шульц