Он был примерно на две головы выше меня. Я смотрел на него, задрав голову. Но это не имело значения, потому что он все равно стоял, а я сидел на скамье в парке. И если бы даже он был ниже меня, мне все равно пришлось бы задирать голову. На нем был теплый - чересчур теплый для конца мая в Кишиневе - костюм, белая рубаха, и у него был портфель. Ясно. Какой-нибудь проповедник сраный. Я хотел было послать его подальше, но у меня не было сил. Я просто сидел и моргал, глядя на него, и чувствуя, как в моих глазах собираются слезы. Так всегда на другой день, если перепьешь. Я попробовал приподнять бутылку с пивом, - два литра, - но у меня ничего не получилось. Он заботливо помог мне придержать пузырек, и нацедил в пластмассовый стаканчик пивка. Я жестом поблагодарил и выпил.
− Вообще-то, - сказал я потом, отдуваясь, - пива я не пью.
− Тем более украинского, потому что украинское пиво это не пиво, а спиртосодержащий напиток с ароматизатором "пиво", - сказал я.
− Но похмеляюсь им с удовольствием, -признался я.
Он принял это за приглашение побеседовать. Все так же стоя надо мной, он спросил:
− Веришь ли ты в Иисуса, брат?
− Ясен хрен, - сказал я, потому что ждал чего-то подобного.
− Только не называй меня брат, - сказал я.
− У меня уже есть брат, и это не говно, типа вас, бездельников-сектантов, а настоящий мужик, нормальный, слышишь, черт тебя побери, - сказал я.
− Вот видишь! - сказал он, и улыбнулся. - Бог есть и Он дал тебе брата!
− Но брат сейчас ДАЛЕКО, - сказал я.
− Как же так получилось, что единственный человек, который меня понимает, находится ужасно далеко, а? - спросил я.
− Кстати, - спросил я, - что ты здесь делаешь? Ладно я работу прогуливаю, но ты-то, ты...
− Я проповедую, - улыбнулся он.
− Открой обзор, - сказал я.
Он присел и я увидел, наконец, небо. Оно было синим, и огромный платан надо мной - ему лет семьдесят, подумал я, не меньше, - перебирал листвой, как карманник серебрянной монетой между пальцами. И таких деревьев в парке было много. Парк был знаком до сантиметра. Я начинал здесь маленьким мальчиком, бегая кроссы в спортивной школе, и закончу от удара во время какого-нибудь особенно страшного похмелья, подумал я. Ох уж эта блядская Долина Роз. Центровое место всей моей жизни, подумал я. И хлебнул еще пива. Проповедник смотрел на меня с интересом.
− Иисус любит тебя, - сказал он.
− Если так, то почему мне так плохо? - спросил я.
− Ты с перепою, - сменил он тон с пафосного на слегка озабоченный.
− Так какого хрена мне плохо, а? - спросил я.
− Все твердят Иисус, Иисус, Христос да Христос, а чтобы взять, да и что-то Сделать, слабо, а? - спросил я.
− Где он, этот Иисус ваш, когда он и ПРАВДА нужен, - сказал я.
− Тебе тяжело? - спросил он участливо.
− А что, не видно? - спросил я.
− Иисус дал тебе пива! - сказал он радостно.
− Думаешь, выкрутился? - спросил я, а он радостно покивал.
− Не считается, - сказал я злорадно.
− Если на то пошло, Иисус ПРОДАЛ мне пиво, - сказал я.
− Ты требуешь чуда, - скорее спросил, чем сказал он.
− Я требую чуда, - сказал я, с сожалением глядя, как бутылка-то пустеет.
Всегда так. Четыре литра взять стыдно, а двух явно не хватает. Никогда.
− Дьявол искушал Иисуса явить чудо, - сказал осуждающе этот богослов сраный.
− Дьявол всего лишь просил его прыгнуть разок со скалы, - сказал я.
− И ты не Иисус, а я не Дьявол, - сказал я.
− Давай поговорим о том, как точно сбылось предсказание в Ветхом Завете о Навуходоно... - начал он.
− Давай не поговорим об этом, - прервал я.
− Чего ты хочешь? - спросил он.
− Чуда, - сказал я.
В это время на аллее появилась тележка, а за ней и жирная тетка, которая стала переворачивать тележку, как столик. Я уж думал, она не придет. У нее всегда можно купить пива. Проповедник глядел на меня вопросительно. Я покачал головой. Конечно, это вовсе не чудо никакое. Тетка могла прийти в парк торговать соком, водой, пивом и воздушной кукурузой, а могла и не прийти. На меня пахнуло молодым потом и я, - насколько мог быстро, - повернулся. Мимо бежали кросс двенадцатиклассницы. К сожалению, я был чересчур не в форме, чтобы подставить ногу одной из них, а потом утащить жертву в кусты. Да и проповедник был не очень подходящей компанией для такого времяпровождения. Я допил пиво, бросил бутылку в урну - попал, к своему удивлению, - и, пробуя силы, приподнялся. Потом встал, и пошел к продавщице пива.
− И все же Господь обязательно явит тебе чудо, - сказал вслед мне этот чудак.
− Непременно, - сказал я.
− Вот увидишь, - крикнул он.
− Обязательно, - сказал я.
− Прямо сейчас! - взвизгнул он.
− На конечно же, - бросил я.
− В сей же момент! - заорал он.
− Всенепременно, - сказал я.
После чего обернулся, чтобы послать его, наконец-то, как следует, но на скамейке никого не было. Если бы я был студенткой филфака и прочитал сто пятьдесят семь раз "Мастера и Маргариту" - а это для них обязанность, вроде как для пограничника уметь бегать с собакой, - то непременно бы вздрогнул. Но это было далеко не первое похмелье в моей жизни. Я знал, что в такие моменты чего только не случается. И никакие дьяволы советского розлива тут не при чем. Алкоголь играет, сказал я себе. И пошел за добавкой, еще поиграть. Но, буквально в двух-трех метрах от столика, хотя все вроде как и продолжало выглядеть обычным, - что-то в атмосфере изменилось. Воздух как будто щелкнул и, судя по тому, как люди в парке продолжали заниматься своими делами, - изменилось лишь для меня. Так что я не стал заострять на этом внимание и купил себе еще пива. Но я уже знал.
Что-то случится.
ххх
И случилось все гораздо быстрее, чем я ожидал.
И никакой подготовки в сиде серного дождя, молний, грома, или еще какой-то этой феерической херни из Ветхого Завета не было. В воздухе просто потемнело и начался дождь. Ну я и спрятался от него под деревом. А там стояла какая-то девушка. Я шел уже на пятый литр, так что можно было и познакомиться. От украинского пива выражаешься всегда выспренно, глупо и провинциально, прям как ведущие светских новостей на ихнем украинском телевидении, так что я начал так:
− Милая незнакомка...
− Милый знакомец, - сказала она, и повернулась.
К счастью, я был уже достаточно пьян. Поэтому не испугался, когда на меня посмотрела Ниночка Приходько. Толстенькая девчонка, - кстати, украинка, - из паралллельного класса, которая была в меня влюблена всю школу. И с которой я трахался, когда поступил в институт и понял, что трахаться нужно со всеми, кто в тебя влюблен, а не строить из себя чистюлю сраного.
Все бы ничего, только Ниночка уже лет десять как была мертва.
Отучилась на бухгалтера, устроилась по профессии и спустя полгода бросилась под поезд из-за какой-то растраты. Помню, все мы дико переживали. Ну, все парни в ее дворе. Ниночка ведь, как и положено всякой Ужасно романтичной в шестнадцать лет девушке, в двадцать пять стала не менее Ужасно доступной. Все это я вспомнил, глядя на нее.
− Сам ты прошма! - сказала Ниночка и улыбнулась.
Но улыбнулась как-то невесело. Ей явно было нехорошо. Алкоголь, подумал я. Какая-то сумасшедшая. Очень похожи.
− Рад, мудак? - спросила она.
− Чему? - спросил я.
− Тому что мне из земли вылезти пришлось ради того, чтобы какой-то мудак уверовал, - сказала она.
− Нина?!!!!!... - сказал я.
− Нет бля, Вася, - сказала она.
И обвела рукой горизонт. Вокруг нас стояло человек двадцать, не меньше, которые, как я точно знал, - посколько не раз напивался до полусмерти на их похоронах, - сыграли в ящик. Но они были. И они стояли. И все говорили мне:
- Привет, привет!
Я отбежал от дерева и бросился из парка.
К сожалению, в городе ситуация была не лучше.
Еще выходе из парка мне улыбнулся другой мой покойный одноклассник, Федя по прозвищу Вертолетчик. Мы прозвали его так за пристрастие к выбрасыванию с девятого этажа кошек с пропеллером, который он забивал в несчастных скотин гвоздем.
У фонтана стоял мой приятель Раду, который в 92 году сбежал из дому, чтобы подносить патроны воинам-освободителям, поехавшим завоевывать Тирасполь.
До фронта он не доехал, потому что попал под "Камаз".
У дороги я замедлил шаг. Там, взявшись за руки, стояла мертвая парочка, о которой даже в "Экспресс-газете" писали. Жили они в нашем же дворе. Сашка и Маринка Соловьевы. Прославились они в узких кругах желтой прессы тем, что - уже после бракосочетания, - поняли, насколько каждый из них ошибался в своих гендерных пристрастиях. Проще говоря, каждый из них оказался педиком. Но они любили друг друга. Тогда Сашка за двенадцать лет службы в каком-то учреждении скопил денег на смену пола, и тайком от Маринки сделал операцию. Ну, чтобы быть с ней лесбиянкой, пусть и несчастной. В глубине души-то он был "голубой". А Маринка сделала ровно то же самое, чтобы быть пусть и несчастным "голубым", но рядом со счастливым Сашкой. Встретившись после операций, они здорово удивились, но дело было сделано. Пришлось им, обменявшись паспортами, - Сашка стал Маринкой а Маринка Сашкой, - жить и дальше, как гетересоксуальная пара. Чтобы хоть как-то обозначить случившиеся с ними изменения, они сменили фамилию на Петуховых. Увы, это ничего не меняло. Но мучились так они, к счастью, недолго. Обоих убил врач, делавший им операцию. Доктор влюбился в Маринку, когда та была еще женщиной, и уже тогда ревновал ее к Сашке. А уж когда Маринка стала мужчиной и Сашкой, чтобы жить с Сашкой, который стал женщиной и Маринкой, чтобы жить с Мариинкой, которая... Доктор понял, что ему проще прирезать их обоих, а не разбираться, кого из них и к кому ему теперь следует ревновать. Жуткая история.
Я бросился от них к ларьку, чтобы купить пива. Но оттуда мне улыбался покойный Хо Ши Мин.
Ну и, наконец, главное чудо.
Мое похмелье исчезло.
ххх
Я даже не удивился, когда на мою попытку вызвать с мобильного "Скорую" ко мне подлетела четверка огненных лошадей, управлял которыми, - стоя в роскошной колеснице, - мой недавний собеседник.
Правда, кроме рук у него были еще и крылья, да и вместо костюма на нем теперь была простыня.
− Туника, а не простыня, дикарь, - сказал он, и подмигнул. - Садись, подвезу.
Я повиновался и мы поехали в парк. Там присели. Он щелкнул пальцами и у меня в руке оказался бочонок пива на пять литров, причем пива хорошего. Ладно. Я нацедил стаканчик. Пока пивко есть, можно и на конец света полюбоваться. Я не сомневался, что Апокалипсис наступил. Иначе на кой вытаскивать мертвяков из могил?
− Ну и как, сын мой, ты уверовал? - спросил он.
− Да как-то так... Ну, в целом... В общем... - замялся я.
− Блядь! - взревел он. - По улицам ходят, между прочим, мертвые!
− У тебя нет похмелья! Мертвяки разгуливают, как живые, - крикнул он трубным гласом.
− И тебе блядь ты такая этого МАЛО?! - разозлился он.
− Нет-нет! - испуганно сказал я.
− Не то, чтобы мало, - сказал я, - просто, ну, как бы...
− Просто, ну, как бы ЧТО? - ждал он.
− Ну, нельзя ли еще какое-нибудь доказательство? - спросил я, в надежде потянуть время, чтобы выжрать все пять литров пивка.
− Говори, что ЕЩЕ? - спросил он устало.
− Ты наверное будешь сердиться, - сказал я.
− Да ГОВОРИ уже, ломака блядь несчастный, - сказал он, и утер пот со лба.
− Клеопатра... - сказал я.
− Что Клеопатра? - спросил он.
− Ну, нельзя ли мне... - сказал я, - ну, Клеопатру...
− Что? - не понимал он.
− Ну, Клеопатру же! - сказал я под его недоумевающим взглядом.
− Что блядь Клеопатру? - спросил он.
− Трахнуть, - пробормотал я.
− ЧТО? - сказал он.
− Ну, нельзя ли мне трахнуть Клеопатру? - спросил я.
− Тогда я точно уверую! - пообещал я.
Всесто ответа он выпустил воздух со свистом - пару платанов сломались, как спички, - и пару минут глядел на меня как-то брезгливо и даже с презрением.
− Значит, БЛЯДЬ, тебе еще и Клеопатру подавай, - сказал он, - наглый ты блядь козел, Фома ты наш неверующий...
− Владимир, - робко поправил я, - Вла-ди-мир.
− Вла-ди-мир хо-че-т вы-тра-ха-ть Кле-о-пат-ру, значит, - издевательски сказал он.
− Если можно, - робко сказал я, - ну, понемножечку, исключительно в качестве подтверждающего экспери...
− Ладно, - сказал он.
− Поражаюсь я своему терпению, - поднял он голову к небесам.
− А ведь Иисус куда терпеливее! - сказал он, подняв палец.
− Верю, верю! - сказал я.
− Верней, вот-вот поверю, - поправился я.
Он досадливо махнул крылом и все куда-то исчезло. Я очутился в сыром холодном помещении, буквально пропитанном сладкими ароматами. Прям восточный базар, подумал я. Откуда-то из под тяжелой ткани, которыми здесь было укутано если не все, то почти все, появилась чрезвычайно смуглая женщина с выдающимися зубами, неправильной формы головой и костлявыми ключицами.
− Что за хрень? - спросил я.
− А-анара барата ме! - сказала она.
− А? - спросил я.
− Бе-бад-езаку-ра! - сказала она.
− Клео, ты? - спросил я.
− Агурда! - сказала она и присела.
Дальше все пошло, как по маслу. Я расстегнулся и она, как это стыдливо именуется в их летописях, сыграла на моей флейте. У меня еще в голове шумело, когда все исчезло, - я только в панике глянул вниз, убедиться, что Клео не прихватила зубами одну мою драгоценность в спешке, - и я очутился перед Гавриилом. Это ведь был архангел Гавриил, я сразу понял..
− Ну, как? - спросил он.
− Ну ничего так, - сказал я.
− НИЧЕГО ТАК? - спросил он.
− Ему, жалкому пьянчужке, делает минет Царица Царей, самая легендарная женщина мира, источник вдохновения, наслаж...
− Брось, - сказал я, - она ж не пылесос, а ты не агент, сам понимаешь, все это реклама.
− Ну, в общем, да, - согласился он, - а ты чего ожидал?
− Ну не знаю, - сказал я задумчиво, - может, чего-то этакого...
− Чего этакого? - спросил он, чуя неладное.
− Ну там, - пробубнил, опустив голову я, - Жанну Д Арк или там...
ххх
Бедняга и правда оказался очень терпеливым.
Я оприходовал Жанну Д Арк. Потешился с той девчонкой, которая позировала для Венеры Милосской. Побывал с царицей Савской, поласкал Зенобию, отдохнул с половиной натурщиц Рембрандта, Ван Гона, и, эксперимента ради, Кустодиева. Кустодивевские, кстати, мне не понравились, потому что все понимали по-русски. Неприятно было услышать:
− Девчонки, опять какой-то озабоченный от Гавриила прилетел трахаться...
Поэтому я переключился на иностранок. Императрицу Еватерину тоже навестил, конечно, она ведь была немка. Гаврюша перебросил меня к ней, еще только когда девчонка заезжала на территорию этой ужасной заснеженной России. Прямо в карету, укутанную мехами. Я скрасил ей путь до столицы. Потом отогрелся с Моной Лизой. Ну и так далее. Я только и делал, что прыгал из одной знаменитой постели в другую.
В общем, карусель получилась недурной. Под конец я едва на ногах стоял. И, когда очутился на скамейке в парке с Гавриилом в виде проповедника, даже был ему благодарен. Хватит уже.
− Ну как? - спросил он, глядя в дешевенькую Библию.
− Супер, - сказал я, отдуваясь, и добавил для него, - ВЕРУЮ.
Хлебнул еще пивка, а потом сказал:
− Ну, я пойду?
− Ага, - сказал он.
− Ну, давай, - сказал я, и пошел.
Ноги двигались, но, почему-то, я стоял на месте.
− Что за фокусы? - спросил я.
− А? - спросил он, отложил книжку, и пояснил, - так тебе ТУДА.
"Туда" оказалось лазом под люком на аллее. Я заглянул. Никаких огней, ничего такого. Я увидел дорожку, которая шла, сужаясь, и конец ее терялся за приятным, в общем-то, горизонтом.
− Почему туда? - спросил я.
− Живу-то я там, - показал я рукой в сторону дома.
− Да ты же умер, - сказал он осторожно.
− Ясно, - сказал я, - предполагал я, что тут дело нечисто...
− Все чисто, - сказал он грустно.
− Ты испил свою чашу и выбрал свою меру, - пояснил он, - умер от удара.
− Еще часа три назад, - уточнил он.
− Какие же вы с Ним... обманщики, - сказал я.
− Наебщики, хотел ты сказать? - спросил он.
− Ага, - сказал я, ведь и правда хотел, но перетрухал, зачем нарываться, я ведь теперь в их власти, подумал я...
− Дурачок, - сказал он ласково, - ты и живой был в нашей власти...
− Это неправедливо, - сказал я.
− Чувак, - спросил он, - неужели ты думал, что живой мужик может и Клеопатру трахнуть и Жанну Д Арк, и царицу Савскую?
− Ну да, - сказал я.
− Они же давно уже УМЕРЛИ, а мертвого трахнуть может только мертвый, - сказал он.
− В глобальном смысле, конечно, - добавил он.
Но мне уже было неинтересно. Туда так туда. Я приподнял люк, спустился и ступил на свою последнюю дорогу. Я подумал, что сказать миру напоследок. Гавриил терпеливо ждал. Я покряхтел и полез. Ничего не придумывалось.
− Да пошли вы бля все - сказал я.
ххх
Идти было приятно. Трава под ногами пружинила. Интересно, подумал я, Бог он как Санта Клаус или как Джигарханян? Сбоку кто-то задышал. Я не поворачивал голову из принципа.
− Чувак, - сказал архангел. - Слушай...
− Слушаю, - сказал я.
− Нам жутко неудобно, - сказал он.
− А почему так рано-то? - спросил я.
− Мне же еще и сорока нет, - сказал я.
− Вернее, не было, - поправился я, - так за какие такие грехи?!
Он только посмотрел скептически. И я заткнулся.
− Дело не в грехах, которых у тебя немеренно, - сказал он.
− Если бы мы каждого мудака брали за жопу за его грехи, вас бы пришлось всех убивать с семи лет, - сказал он.
− Дело в ПРЕДНАЗНАЧЕНИИ, - сказал он.
− Ты свое предназначение исполнил, - сказал он.
− ДА?! - удивился я.
− Помнишь тот рассказ свой, ну, про детей ленинградских, - спросил он, - ты его лет шесть назад написал?
− Смутно, - соврал я, потому что не помнил.
− Ну так это и было твое предназначение, - сказал он.
− А, - сказал я.
− Еще раз прости, - сказал он, - и ОН тоже просил передать, что извиняется.
− Я разочарован, - сказал я.
− Все разочаровываются, - сказал он грустно.
− Да ладно, - сказал я.
− Я вас прощаю, - простил их я.
− Правда? - обрадовался он. - Ну тогда спасибо!
− Прощаемся без обид, - сказал он.
− Прощаемся без обид, - сказал я.
Он пропал, а дорога все длилась. Я прикинул на глаз, получалось, идти несколько дней. Это только то, что видно. А может, у них здесь все так устроено, чтобы идти надо было всегда? В таком случае, надо искать выпить и попутчика.
Хорошо бы это была женщина, подумал я.
КОНЕЦ
Черный Аббат