Давным давно, ещё пацанёнком, прочёл Пашка забавную книжицу одного питерского писателя. Книга называлась "Едем на Вял-озеро".
Прочёл и навсегда заболел тяжким недугом. Неодолимой тягой к путешествиям. Помотало Павла-Пашку за жизнь, что и говорить. От полюса до полюса, от можа и до можа. Жаркая Африка с носорогами и львами, дождливый Ливерпуль с его афишными Битлами. Сапог с Римом и Пизой с её до сих пор не упавшей башней.
Многое было в жизни, разные страны и континенты открылись для глаз деревенского мальчишки. Но, то далекое Вял-озеро, Кандалакша, Индель и Вильмаламбина, так и остались мечтой из детства. Притягательной и теперь уже не осуществимой.
Списанный подчистую с рыболовецкого корыта, забракованный врачами рыбак и водолаз Павел Ошев пару недель попил брагу. На то она и брага, чтобы её пить. А потом устроился водилой на деревенский автобус "Утюг" с тем, чтобы возить продукты из города в школу, садик и колхозную столовку.
День его не отличается затейливостью. Обычный день обычного труженика, каких много на просторах страны, о них не пишут в важных сводках, теперь уже не пишут. Когда приходит пора, такими закрывают амбразуры, из них мостят дороги на берлины и наводят переправы через Шпрее и Одеры. Пахарь, мужик, электорат, стадо, фарш.
Утро понедельника не предвещало. Да и что оно может предвещать, кроме пятидневки наполненной рутиной. Споров с хитрожопыми кладовщиками на базах, вечной ругани с завгаром на предмет перерасхода топлива, трёпа по телевизору и всеобщей неустроенности. Понедельник, - уже одно слово чего стоит.
Примерно около восьми утра, Паша завёл свой "Утюг", прикурил подаренный соседом Винстон, и, улыбнувшись солнышку, выехал со двора. Тепло, благостно, солнечно. Эх, и хорошо же жить на этом свете, мать его растак!
Впереди него, словно призовой бубка, несся школьный автобус с детворой. На экскурсию поехали пострелята, - подумал Пашка. И то! Лето заканчивается, надо же как-то досуг заполнять.
Потрёпанный жизнью приёмник-магнитофон, настроенный на Авторадио, голосом Анофриева пел добрую шоферскую песню. Пашина душа летела впереди машины указывая путь, нюхая цветы и улыбаясь сусликам попрошайкам, серыми столбиками дежурившим по обочине дороги.
А дорога серою лентою вьется,
Залито дождем смотровое стекло.
Пусть твой грузовик через бури пробьется.
Я хочу шофер, чтоб тебе...
Грунтовка нырнула в перелесок, ещё пару вёрст и большак с асфальтом. Пашка сбросил скорость и, наслаждаясь врывающимся в боковое окно встречным ветром, отдался мыслям.
Сейчас по штатному расписанию хлебозавод, продуктовая база с консервами, вермишелями и прочими киселями. Потом надо заскочить в галантерею, вечером у Риты день рождения. Халат, хороший махровый халат, вот что нужно. Надоело покупать всякие никчемушные дезодоранты.
Последний раз так и вовсе накладка вышла. Откуда ж ему знать? Купил три разных флакончика, один другого краше, а они все трое оказались дезодорантами от запаха пота. Рита, конечно, посмеялась, но смешком сказала: - Видимо от меня настолько сильно воняет, Пал Васильич, что одного пузырька мало?!
Автобус вынырнул из перелеска, а внизу, прямо под Пашкой раскинулась Юсьва, широкая и глубокая в этом месте. Паром стоял метрах в пятидесяти от берега, и что-то там творилось неладное. Паша невольно поддал газу и "катафалк", недовольно рыкнув, прыгнул вперёд.
На берегу суетился народ, в основном бабы с котомками. Рыночницы, понял Паша. Остановив автобус, он выскочил из кабины и тут же получил массу информации в виде криков и воплей.
Школьный автобус с детками, тот, что обогнал старенький "Утюг", успел на паром, но успел зря. Плохо закрепленный, полный озорующих и радующихся свободе ребятишек, ПАЗик сорвался с места и, проломив хлипкое ограждение, рухнул в Юсьву. По недосмотру ли паромщика Платона, или по халатности водилы. Что уж теперь?!
Водитель ПАЗика и паромщик уже вовсю ныряли, глубина в этом месте метров семь с гаком. Бабы на пароме голосили и оптимистично оплакивали трагедию.
Пашка, никогда не отличавшийся тупостью и леностью, сам не заметил, как скинул куртку, брюки и, путаясь в огромных ситцевых семейниках, бросился в воду.
Водолаз, рыбак, профессиональный пловец, он моментально покрыл то небольшое расстояние и через минуту уже нырял в тёмную воду.
Автобус оказался прямо под ним, его даже было видно. Машина встала на лобовое стекло, чудом не разбив и не выдавив его. Вверху, в смысле, на камчатке на задней площадке образовался воздушный пузырь, вся ребятня была там. Не так уж и много, человечков десять тире двенадцать. Все деревенские, выросшие на прудах и на реке, умеющие плавать. Слава богу, хоть так!
Паша, ведь недаром же он Ошев, то есть Медведев, могучим толчком-ударом кулака выбил внутрь одно из окон, моментально пронырнул внутрь и уже через миг всплывал с двумя пацанятами, жалея лишь об одном, - рук всего две штуки. Так он нырял ещё несколько раз. По ходу пьесы дал в глаз мешающемуся под ногами водителю ПАЗика. И когда он доставал последнего детёныша, девчонку, незакрепленный паром повернуло течением и острая кромка понтона, ударила его в висок. Ударила по-фашистски, один раз и насмерть!
Пашка-водолаз ещё успел толкнуть девчонку вверх, к воздуху, к солнцу.
В голове помутилось, вспыхнули разноцветные кляксы и мужик медленно, как в кино, стал погружаться внутрь ПАЗика-катафалка.
И последнее, что увидел в этой жизни мужик, это голубое небо, залив Белого моря, высокий берег с могучими соснами, золотые трёх и пятиповерховые терема. Старинные церквы и стелу с надписью КАНДАЛАКША...
© Евгений Староверов