Плакаль..

Задумывался ли кто-нибудь из вас о тотальной свободе, о полном, последнем и окончательном ее проявлении? У меня лично такие мысли всегда будут ассоциироваться с великим гуру раскрепощения и похуизма ? Валерой.

Валера был единственным бомжом в нашем дачном кооперативе, а потому являлся одиозной фигурой местного значения. Трезвым его никто никогда не видел. В одной из наших с ним бесед он охарактеризовал свою жизнь: ?Я просто убиваю время, шляясь по пыльным дорогам?, а затем окинул меня цепким взглядом, вычисляя, понял ли я его мысль.

Его не сложно себе представить: пропитое на корню лицо с синяками под глазами, белая вытянутая майка, впалый живот (по выражению одного из сверстников ? ?без внутренностей?), штаны на подтяжках, старые кеды, и бутылка в кармане. Обычно это была пластиковая емкость из под лимонада или сока объемом от 0,5 до 0,7 литра, в зависимости от той тары, которой в данный момент торговала Зинка, одинокая старуха, большая выдумщица на различные сорта и рецепты самых сногсшибательных напитков, которые мог себе позволить каждый, даже Валера. Впрочем, по большей части он кормился у нее в долг.

Его было принято обходить стороной: за исходивший от него запах, за внешний вид, за его речи. Своим взглядом из-под копны немытых и нечесаных волос он мог напугать бешеную собаку, и с тем же успехом развеселить расплакавшегося ребенка. Одним из немногих одушевленных предметов, с которыми ему удавалось полемизировать, был я, единственный, кто его не презирал за его ядреный образ жизни.

Однажды он шел мимо меня, размахивая внеочередной порцией какого-то пойла, заботливо залитого в бутылку из-под ?Пепси-Колы? с ?Терминатором-3? на этикетке. Спросив у меня сигаретку, он присел рядом и достал две стопки:

- Будешь?

- Что это? ? поинтересовался я.

- Это ? ?Пищевая ароматика?! ? не без известной доли гордости заявил Валера.

- Новый рецепт?

- Ага! На карамельках ?Раковая шейка?.

- Опомнись, Валера, их давно не производят.

- Зинка сохранила, вот умница, правда? Я наливаю?

- Погоди, дай-ка сначала понюхаю.

Валера недовольно пробурчал что-то о недоверии к нему, и о том, что надо пить, а не нюхать. Я решил, что жизнь дается раз, и попробовать стоит все.

Не помню, как оказался дома. Сестра орала, что я когда-нибудь обязательно ослепну от своих идиотских экспериментов со спиртным, а я стыдился заблеванных одеял и простыней, которые ей придется стирать. Кроме того, я съел все таблетки, которые лежали на дверце в холодильнике, чем значительно усугубил свое положение. Неделю я провалялся в кровати, принимая соболезнования от друзей и знакомых. Валера не пришел, он стеснялся заходить в дом. Потом он сказал мне, что страшно переволновался за меня, и что это он во всем виноват.

О его прошлом мы ничего не знали, хотя понарассказывать о нем был готов каждый. Об одном его странном животе, который был неестественно впалым, ходило множество историй. Кто-то говорил, что Валера дистрофик, и что желудку было нечего есть, вот он и съел сам себя; кто-то уверял, что Валера сам вспорол себе живот и удалил себе оттуда все, чтобы есть не хотелось; кто-то клялся, что Валера выпил какую-то промышленную жидкость, и она сожгла все внутри. Его самого я никогда не спрашивал ни о чем, касавшемся его прошлого, наверное, ему было что скрывать.

Валеру нередко путали с мертвецом проезжающие мимо автомобили, когда он в беспамятстве валялся посреди дороги. Как-то раз он заявил мне, что это такая игра ? игра в трупы.

- Я лежу на дороге, как мертвый, а мимо проезжают машины, а я наблюдаю за их реакцией. Обычно подойдут, пнут, и быстро уедут, другие даже карманы шмонают, представляешь? Чтобы скорую или милицию вызвать ? хуй. В этом и раскрывается все это мажорство, блядь, понимаешь? Ничего в людях не осталось от Бога, зараза, одно дерьмо кругом, вот до чего дошло. Я не хочу и не буду таким, как они. А это, между прочим, непростое дело. Это тебе не ха-ха.

И он таким никогда не был. Он был чудовищем для человечества, квартирантом своей прокуренной однокомнатной утопичной реальности, которую никто, кроме него не смог бы построить. Будучи бомжом, он одновременно являлся богатейшим человеком на земле, познавшем единственно верную истину жизни ? самоценность собственного ?я?.

Однажды, проходя мимо меня, он похвастался:

- Смотри, какие у меня штаны новые!

Одежду Валера обычно находил на свалках, каждая его обновка была объектом его гордости и интереса окружающих. В это раз это были женские расклишенные штаны в блестках в форме маленьких сердечек.

- Во! Каково, а? ? он вертелся передо мной, ожидая безоговорочного одобрения.

- Класс! Как на обложке журнала, ? успокоил его я.

- Ага, я теперь парниша модный! ? счастливо улыбался Валера. Слово ?парниша? из уст 50-летнего мужика звучало по меньшей мере презабавно.

Валера перешел от слов к делу:

- Пошли к нам пить!

К нам ? это значит в заброшенный дачный домик, который он занимал напополам с залетным бездомным Пашей, интеллигентным очкариком, выгнанным женой за разбитие семейного автомобиля марки ?Жигули-семерка?.

Место, куда меня звали в гости, было крайне непрезентабельным, да и предыдущий опыт пития с Валерой давал о себе знать. Я отказался, но Валера не обиделся. В отличие от меня его ожидала великолепная и насыщенная ночь. Раздосадованный на злую судьбу, я отправился домой спать.

На следующий день я встретил Валеру в одних трусах. Лицо его было окутано скорбью.

- Валера, а где же твои модные штаны?

- Да обосрал я их, бля.

- Как же так?

- Вот так. Проснулся, захотел срать, а ноги не слушаются. Так и пролежал все утро в говне, бля.

Бередить ему рану я не стал, угостил сигаретой и оставил его осмысливать свое существование.

Он не был таким, как все, разочарованный романтик с разбитым сердцем, он единственный из нас умел искренне радоваться жизни, восходам солнца, цветению деревьев. Нисколько не притворяясь, он был счастлив до слез на своих пожухлых щеках, отплясывая дикие танцы в свете утренней зари, собирая вокруг себя толпы зевак.

Последний раз я его встретил, когда уезжал в город. Мама паковала вещи, когда заметила подходящего к нашей калитке мужчину, которого с головой выдавал везде сопровождающий его запах.

- А это еще кто?

- Это мой друг Валера, - объяснил я матери. ? Валера, привет!

Валера помахал мне костлявой рукой.

- Это твой друг? ? маме было не до шуток. До шуток было мне.

- Да, конечно друг, - и крикнул Валере, - Валера, а штаны-то модные куда подевал?

От калитки послышалось уже привычное:

- Да обосрал я их нахуй, бля.

Мамка упала в обморок...

Валера был тяжело болен своей душевной чистотой, он мог бы открыть новое учение в философии, а может быть стать родоначальником новой религии (куда там дзен-буддизму), но вместо всего этого он замерз насмерть прошлой зимой. Это должно было произойти рано или поздно, мы, еще молодые и уже не в меру циничные, каждый год делали ставки на то, доживет ли Валера до следующего лета. В это холодное, бесприютное лето-2004 он уже был не с нами.

Одно меня успокаивает ? кристальной души человек, он точно обретается в раю. Наконец, всегда облеванный, обосранный, вечно на грани фатального опьянения, он попал назад к себе домой, на небо, откуда с умилением теперь любуется на тающий на лету снег. Ведь вечная жизнь ? это все-таки чертовски скучно...