Трудный возраст

Мучительно заламывая руки, соседка по даче вещает мне о падении нравов современной молодежи. Подростки пьют, курят, матерятся, не уважают старших и не видят себя в будущем. "Увы и ах!" - поддакиваю я, с ужасом вспоминая фотографии из Интернета подростков, с дырками в ушах и с татуировками на предплечьях. Женщина закатывает глаза, полные слез от страшного будущего, что ждет ее чадо. Чадо копается в уличной песочнице, ежесекундно рискуя заразиться токсоплазмозом от фрагментов кошачьих экскрементов. Переходя на нервный фальцет, соседка касается темы поликлиник и смерти, заключенной в ампулах с прививками. Я пересчитываю уровень опасности для ее ребенка, добавляя в уравнение туберкулез с сигаретных окурков, столбняк и дифтерию. "Лекарства все поддельные" - утверждает она - "Мы вот лечимся только народными средствами, врачам не верим". Мое воображение рисует картину - женщина с безумным взглядом кипятит в кастрюльке детскую мочу. "Хлопья появились!" - визжит она. "Надо дать ребенку мышьяк!" - подхватывает бабушка. Индекс душевного покоя ребенка стремится к нулю. Я уже практически вижу, как он в тринадцать лет, впервые попав детский летний лагерь отдыха почти бездыханным телом, но с счастливой улыбкой свободного человека висит на перилах беседки, стошнив запеканку и пол-бутылки водки.
"До чего мы дожили!" - продолжается обличение современной цивилизации - "Эта ужасная музыка, весь этот "айронби", "панк", "эмо", "готы", ведь этого ничего раньше не было! Это же разрушает психику в зародыше! Только постоянный контроль!" Последнее слово было сказано с таким напором, что я инстинктивно отшатываюсь.
-А знаете.. - отвечаю я - Первые два альбома "Короля и шута" отлично под "паленку" шли.
Что? - соседка смотрит на меня непонимающим взглядом.
"Паленка!" - говорю я ей - Водка поддельная! Мы с друзьями после школы ее часто пили.

Мы едем "зайцами" в автобусе, прижимаясь к дверям, чтобы быстро выскочить, если вдруг зайдет контроль. В кармане Димана вся наша наличность. Сэкономленные деньги на проезд, готовые превратиться в атрибуты студенческой "Дольче вита" - несколько бутылок водки, сигареты и лимонад.
Выходим возле центрального автовокзала. За грязными бетонными плитами забора стоят ряды ржавых контейнеров оптового рынка. Чавкая дождевой грязью и царапая туфли об щебень мы пробираемся к торговой точке с надписью "Соки". 20 рублей за бутылку, 5 за баклашку лимонада. "Левая?" - сразу обвиняем продавщицу. "Да с завода сперли, вот смотри" - она протирает донышко рукой и демонстрирует черный резиновый след, якобы "от конвейера". Бутылки отправляются в черный полиэтиленовый мешок. Уже в подъезде мы проверяем "На метил" - сомнительный эксперимент, который должен нас убедить в том, что через пять минут мы не лишимся зрения. Медная проволочка, нагретая зажигалкой опускается в крышечку с пойлом. Мы все принюхиваемся. По легенде, если запахнет яблоками, то пить нельзя. К счастью, пахнет ацетоном, раздается вздох облегчения. Пластиковые стаканчики подозрительно липнут к пальцам после контакта с жидкостью, но нам все равно.
Для более точной настройки музыкального инструмента, впавший в агрессию Дмитрий бьет Влада по голове гитарой, зажимает аккорд и начинает бренчать. Подъезд девятиэтажки, отделенный от квартирных площадок хитрой системой балконов и дверей оглашается нестройным хором пяти глоток. Мы вопим песни с кассеты "Короля и шута", старательно шепелявя в подражании солисту группы. На лестничный пролет вваливается Марк, сосед Димана по подъезду. Он выбрасывает вперед руку в нацистском приветствии и орет "Хайль водка!". В 19 лет он еще не проникся историей своего несчастного народа, вернее, ему на нее наплевать. Он уже имеет привод в милицию за вымогательство и нацистские жесты в его исполнении выглядят вполне органично. Марк пьет штрафную. Песни сменяются воспоминаниями о поездке в молодежный церковный лагерь, куда поехали, "упав на хвост" религиозному однокурснику. В очередной раз повторяются истории, как один из нас уснул в куче навоза, не дойдя до палаток всего пяти метров, а какой-то студент-химик вымачивал коноплю в бензине. Правда, тогда один парень из лагеря утонул в речке, но этот инцидент быстро заминается.
С наступлением одиннадцати вечера мы перебираемся в квартиру Димана. Его мама, бывший биолог космической отрасли варит нам макароны и высыпает в общую миску замороженные дешевые сырые сосиски. Наступает время телефонного хулиганства. Мы звоним на радиостанции, хамим ведущим в эфире и другим слушателям. За "артистизм и просто потому что вы психи", по словам ди джея, нас неожиданно награждают билетами на рок-концерт.
Сигаретный дым с трудом выползает в форточку. Разбитый кассетник надрывается "Гражданской обороной", мы орем песни Егора Летова и лупим друг друга пустыми бутылками из под лимонада. Все идет по плану. Наконец, пленка порвалась, сигареты кончились. Расходимся. По дороге Леха срывает у очередного таксофона трубку и кладет за пазуху. Возмущенная, невесть откуда взявшаяся верещащая бабка, хором посылается на три буквы. На остановке мы прощаемся. Вечер удался.

Соседка смотрит на меня, сжав губы. Я забираю из рук малыша острый осколок бутылки, который он чуть не засунул себе в нос, пока его мама находилась под впечатлением от рассказа.
"И представляете, все из интеллигентных семей!" - заканчиваю я, протягивая осколок соседке. Она тупо смотрит на него, не понимая, что произошло.
По телевизору показывают председателя еврейской общественной организации Марка Трахтенберга. Он молод, серьезен и готов бороться с антисемитизмом до последней капли крови. Влад - бизнесмен, Дмитрий - программист. За центральным автовокзалом строится торговый центр, пьяные стайки подростков все также посылают на три буквы невесть откуда взявшихся бабок. Радуйся, юноша, в юности твоей. Как-то так.


©greatgonchar