Лента Мёбиуса

Всё началось в тот день, когда я обнаружил в своём почтовом ящике странное письмо. На конверте не было ни адреса, ни фамилии. "Информации с вороний хер" - сказал бы мой шеф. Обычный белый конверт, в каких принято одаривать именинников дензнаками. Или открытками, если именинник вам менее ценен и дорог. По долгу службы мне положено быть любопытным, поэтому я вскрыл конверт и увидел сложенный вчетверо лист плотной бумаги. Развернул послание и прочитал написанный от руки текст, расположенный прямо по центру белого поля - "Не сегодня". Либо чья-то дурацкая шутка, либо просто ошиблись адресом.
Я оставил письмо на верхнем ящике и вышел из подъезда.

На улице загибался, но продолжал свирепствовать март, старательно вымазывая весенней грязью тротуары и загоняя холодный воздух за воротники, в рукава и под подолы прохожих. Солнце безуспешно пыталось пробиться через толчею облаков. Несмотря на это в сером от влаги воздухе ощущалось скорое пришествие похабницы весны.
Навстречу мне, суетливо обходя лужи и неумело держась на высоких каблуках, двигалось совершенно юное создание. При всей своей молодости, оно обладало довольно развитыми вторичными признаками, скачущими под кофточкой при каждом неуверенном шаге.

Когда я проходил мимо девицы, рядом с ней остановился автомобиль, опустилось тонированное стекло, и я увидел сидящего за рулём грузного дядьку. Мне показалось, что на пальце мужика блеснуло кольцо.
- Эй, девушка!
Я не стал оборачиваться, чтобы увидеть - сядет она или нет. Услышал только, как хлопнула дверца машины.
Вот почему я не умею знакомиться на улице? Казалось бы, чего проще. Только крикнул - Эй, девушка! - и она уже сидит рядом с тобой в салоне авто. Ну, или идёт рядом, держась за руку.
Я вспомнил про письмо. Подумал что это, скорее всего тайная любовная переписка, по ошибке оказавшаяся в моем ящике. Представил себе несчастных голубков, у которых "сегодня" не сложилось.
Обычно я не придаю значения случайностям, но в этот раз что-то подсказывало - письмо оказалось в моих руках не по воле случая. Я воспринял его как некий знак. Ведь у меня самого не складывалось ни вчера, ни позавчера... ни в прошлом месяце. Честно говоря, давно не было постоянных отношений и с этим надо было что-то делать.
Оказавшись на работе, я практически сразу забыл и о своём одиночестве и о письме.


***
Удавка затягивалась, пока не лишила меня возможности свободно дышать, двигаться. А я не могу без движения, не привык. Не привык плыть безвольным бревном, мне нужно обязательно против стремнины. Или поперёк.
А вот у них устоялось. Ороговело, набрало прочность и приняло форму восьми разделов двух сотен и ещё четырех параграфов. Со временем это нагромождение букв стало для меня собранием глосс. Я вглядывался в строки, и не видел за ними образов, не мог различать слова.
Доведенный до отчаяния уже не боится ничего, он даже не против увидеть своё будущее. Это я о себе. Почему в третьем лице? Да потому что последнюю неделю сплю в этом заброшенном доме. Потому что не хочется верить, что это я. Благо - тепло. И комаров нет. Впрочем - вторая новость менее приятная: лето заканчивается. А это значит, что мне нужно искать другое место для ночлега.
На этой продавленной кровати наверняка упивались любовью.
И убивали любовью - стоит только прислушаться, как жалобно пищат под матрасом истерзанные струны.
Несколько фотографий, которые я отыскал на чердаке, теперь стоят на буфете. Рамки я купил пару дней назад на блошином рынке.
И не побоялся же выйти на свет!
Зато теперь они не падают в пыльные ловушки между стеной и мебелью.
Я не знаю этих людей. На фотографиях одна и та же пара, но в разные периоды жизни. Улыбки - вот что заставило меня оставить эти снимки. Судя по всему, период между съемкой лет пять, не больше. Но разница колоссальна. Синусоида губ одна и та же, вот только значения разные. Это вам не математика. Это не поддаётся дурацким правилам и логике.
Логики тут нет. И не ищите...
Существует такое понятие - алгебра высказываний. Высказывания могут быть истинными и ложными. Могут содержать лишь частицу истины и немного лжи... всё дело в пропорции. Ха-ха... очень удобно...
Глядя на более старую фотографию, я ощущаю некую динамику. Кажется, что их губы всё ещё находятся в движении, они могут растягиваться в улыбке до бесконечности. На более поздней всё иначе. Им стоило невероятных усилий, чтобы достичь апогея, приблизиться к оригиналу. Но по сути, это больше напоминало оскал.
Я изучаю...
Стараюсь понять...
Благо, никто не пытается мне помешать. Не ставит ловушек... впрочем, ловушки есть.
Они везде...
На каждом сантиметре дощатого пола, за каждым углом... под обоями...
Весь дом состоит из ловушек, но я уже не боюсь. Это совершенно другой мир, существующий отдельно. Меня даже клопы не кусают. У нас мораторий. Я не давлю тараканов и пауков, не бегаю по дому с мухобойкой, а они дают мне спокойно жить. Может быть именно поэтому я не чувствую присутствия комаров... значит, лето еще твёрдо стоит на ногах, а не заваливается, выпячивая на всеобщее обозрение свой желто-прелый бок.
Поживём ещё...

***
Для меня слово "дежурство" сродни романтике. С девяти утра и на сутки. Жена, правда, не оценила - сбежала через два года. Я её понимаю - адово терпение на грани ежедневного душевного суицида. Постоянная дуэль - "кому хуже". Ей стало невыносимо, мне похуй. Она простилась с ожиданиями, я с бытом. Взамен мы оба получили свободу вероисповедания в своих безбожных ипостасях. Впрочем, романтики тоже не осталось.
Дверь в курилку приоткрывается, и я вижу рыжую шевелюру Щавелева.
- Паша, дуй вниз, там машина ждёт. Ограбление на Зелёном!
- Щавель, со мной поедешь?
Щавель машет рукой и скрывается за дверью.
Ограбление - это здорово. За последнее время раскрываемость сильно упала. Не из-за того, что работаем плохо, а потому что по некоторым показателям преступность снизилась. Но начальство недовольно, им раскрываемость нужна. А где её взять? На областном совещании так и сказали - "Очень низкие показатели по убийствам". А нету. Хоть сам иди и убивай!

Мы были на месте через десять минут. Взяли идиотов в паре кварталов от места происшествия. Кретины. Рванули у дамы сумку и дёру. И надо же было им до соседнего дома добежать и в подъезд занырнуть. Стоят на площадке - курят. И сумочка на них.
И дела-то нет как такового - писанина одна. Я уже и забыл, когда привлекал осведомителей, с людьми работал...
Табельное ношу последнее время не потому, что по инструкции положено, а больше для острастки и по привычке. Нам много чего положено. На каждый выезд - собака, к примеру. А нахера мне собака, если еду по вызову "драка в пельменной"?
Романтика пропала... нету. Правда, и жены теперь тоже нет.

Ровно через сутки, когда возвращался с дежурства домой, я снова обнаружил в своём почтовом ящике вчерашнее письмо. Недолго думая разорвал конверт и высыпал безымянные конфетти в мусоропровод.
Прошло несколько дней, я почти уже забыл о письме, но первого апреля опять держал в руке конверт без адреса. Хотел выбросить, но что-то меня удержало.
Развернул и осмотрел листок со всех сторон. Та же плотная бумага, тот же почерк. И одно единственное слово по центру листа - "Сегодня".
На этот раз я уже не думал о голубках и их несостоявшемся свидании. Скорее всего, это первоапрельская шутка. А предыдущее письмо должно было лишь подогреть мой интерес. Теперь только оставалось выяснить - кто этот шутник.
Я взял письмо с собой и положил в ящик стола. В течение дня постоянно в мыслях возвращался к нему, выдвигал ящик, вчитывался в каждую букву, рассматривал со всех сторон. Нюхал. Обзывал себя мысленно кретином и снова прятал письмо в стол. И весь день ждал подвоха. Но ничего не произошло.
Впрочем - чего я ожидал. В ментовке всегда было туговато с юмором, особенно у оперов. Вскоре версия с первоапрельской шуткой была отметена в ходе моего маленького следствия. В деле появились новые факты.
Думаю, не будет неожиданностью, если я скажу, что на следующий день увидел новый конверт. Знаете, какое было содержание на этот раз? Догадываетесь. Правильно. Посередине листа красовалось одно единственное слово - "Вчера".
Вот тут мне стало не по себе. Это уже не было похоже на любовное послание. Это была констатация свершившегося действия.
Странное ощущение, как будто я не успел запрыгнуть в полуночную электричку и теперь буду до утра валяться на холодной лавке сумрачной незнакомой станции. Я даже поднялся в квартиру и прихватил свой табельный "Макаров", хотя у меня был выходной.
Испугался? Чёрт, так и есть. Непонятно с чего - ведь конкретно со мной ничего не произошло. А если и произошло, то вчера...
Я решил, что вечером обязательно установлю наблюдение на лестничной площадке. Идиоты-шутники, как и преступники должны быть наказуемы.
Повеяло давно забытой романтикой.

***
Меня буквально обложили. Я был напуган, даже сказал себе, что это будет в последний раз. Поклялся, глядя на себя в зеркало. Всё слишком далеко зашло и на какое-то время мне придётся залечь на самое дно, туда, где совсем нет света. У меня на примете есть такое местечко, настоящая глубинная яма. Буду лежать тихо, как сом, и ни на какой "квок" меня не выманишь.
А ведь холодком повеяло, когда вся свора прошла мимо меня. Я даже заметил, как отражается свет луны от козырька фуражки. Тёмный, тусклый свет.
Я почти достиг совершенства. Втягиваю носом воздух и чувствую, как ноздри щекочет запах сгоревшего масла и пороха. Их теперь каждую неделю гоняют на полигон. Зашевелились. Владение оружием снова выходит на первый план. Становится нужным... или модным... да, именно модным.
Ты в обойме, чувак!
Ты гоняешься за серийным...
Если протяну руку, то смогу дотронуться до одного из них, настолько они близко.
- Он сюда побежал.
- Саня, давай на второй этаж, а ты на входе.
Слышу, как топочут по коридору их тяжелые ботинки, кожей чувствую оседающую после них пыль.
Они не знают про боковой выход через приямок. Уйти для меня - раз плюнуть, но я продолжаю стоять, наслаждаюсь леденящим, почти животным страхом. Внутри каждого живёт желание быть загнанным в угол.
Хватит... мне пора уходить. Считаю про себя до пяти и делаю пять беззвучных шагов назад.
В темноту.
Один...
Два...
Три...
Четыре...
...

***
Выходной не сложился, меня подобрали, когда я выходил из подъезда.
- Ну, Пашка, началась весёлая жизнь. Поехали!
- Что там?
- Какой-то скот девчонку порезал. Поехали, в машине поговорим.
Ехали недолго, всего пару кварталов от моего дома. Видимо, поэтому Щавель и зарулил ко мне.
- Куда едем?
- К гаражам.
Я показывал дорогу.
- Влево давай, там двор перерыт.
- Ну и ебеня у тебя...
- У нас у всех ебеня.

Собственно говоря, девчонку не просто порезали. У неё отсутствовала голова и пальцы рук. Эксперт-криминалист установил время смерти, а вот возможную причину смог определить только после того, как нашли голову. Её отыскали в мусорном баке, у ворот кооператива. Голова и пальцы были завёрнуты в бумагу, какую обычно используют для упаковки подарков. Светло жёлтая бумага и небольшой фиолетовый бант сверху.
- Стильно, - сказал следователь.
Щавель наклоняется к самому моему уху:
- Интересно, в протоколе это будет?
Я поморщился.
- Наличие полулунных ссадин на подбородке... округлые мелкие кровоподтёки... смерть наступила вследствие механической асфиксии... - бубнит криминалист.
После статического и динамического осмотра, фото и видео съемки, сопровождения трупа в морг мы возвращаемся в отделение.

Шеф на взводе, как подружейная собака. Мы таимся словно вальдшнепы в зарослях орешника. И взлететь не можем и бежать страшно. А в нашем случае ещё и некуда. Поэтому сидим и слушаем, испытываем угрызения совести. Как будто это наших рук дело.
- Никаких следов преступник не оставил. Ни орудия убийства, ни слюны... даже спермы нет, хотя жертва подверглась изнасилованию. Свидетелей тоже нет. Никто ничего не слышал... А ведь убийство произошло именно там, возле гаражей. В общем - никаких зацепок. Смахивает на конкретный висяк. Какие будут предложения?
Предложения были самые обычные: пошерстить по знакомым, выяснить, не было ли врагов, не связана ли убитая с криминальными структурами...
Работы много и как следствие - минимум времени для личной жизни. Впрочем, меня это особо не заботило. Романтика появилась.
Я сидел, слушал, поддакивал, и всё время думал о письме. Загадочное "Вчера" в белом конверте уравновешивало и дополняло сегодняшнюю экспозицию. Но я решил промолчать, иначе чего доброго сойду за мистика. Попробую сначала сам разобраться.

***
Много споров вокруг того, что лучше - лето или весна. Я и сам толком не знаю. Весной только самые смелые надевают короткие юбки, показывают животики и подставляют голые руки под первые лучи. Но в этом есть какая-то робость.
Невинная.
Настоящая.
Как первая любовь.
Летом всё меняется. Они уже испытывают жажду, превращаются в самок, течных сучек... Взрослые, заматеревшие и потные... знающие себе цену, но продающиеся по дешёвке. К концу дня их волосы пахнут псиной. Их бёдра лоснятся.

Вспоминаю, как всё началось.
Это было скорее спонтанно, без подготовки. Я даже не задавался мыслью, какие правила будут в этой игре, какой в итоге получится рисунок на карте города. А это важно... Зорро оставил бы свой инициал. Я не Зорро, у меня будет свой знак.
Этот знак я придумал позже, уже летом.
В начале весны всё было по-другому, не было ещё заброшенного дома, не было фотографий...
Это было уже летом...
А тогда...
Воздух был горячим. А металл гаражей превратил его в кипящий свинец. Совсем не было похоже на весну.
Ха! Мне просто захотелось немного прохлады. Совсем чуть-чуть...
Скажете - жёлтый плохо сочетается с фиолетовым? Готов поспорить, тут главное соблюсти пропорцию. Не больше двадцати процентов. Если вы правильно всё сделали, будет смотреться вполне гармонично.
Можете мне поверить.
Я не вру.

***
Я пришёл на работу опухшим от недосыпа. Шутка ли - половину ночи просидеть на лестничной площадке, поджидая неизвестного осведомителя. А возможно и преступника. А возможно я слишком много работаю и у меня с головой не всё в порядке.

Врагов у девчонки не было, сумрачных знакомых тоже. Ни наркоты, ни синьки. Ничего.
Следствие по делу об убийстве заползло в тупик, мы снова стали культивировать ловлю гопников и внедрять новые методы по пресечению локальных побоищ в городских автопоилках.
Город заметно притих и лишь иногда пузырился болотными газами, давая понять: Всё нормально, процесс гниения донного ила продолжается. Надышавшись знакомым с детства метаном, горожане понемногу успокоились. Писем я больше не получал и начал забывать о том, что меня так напугало в начале апреля.

А сразу после майских я стоял возле своего почтового ящика, и держал в дрожащей руке чёртов конверт.
На этот раз послание не ограничивалось только описанием времени действия. "Понедельник. Альбина" - вот что я прочёл в письме.
Этот конверт лежал у меня в столе несколько дней, но ничего не происходило. Во вторник я уже было подумал, что напрасно придавал значение письму. А в среду утром, в начале десятого, когда сдавал смену, у меня в кабинете задребезжал телефон.
- Дежурный по городу капитан Ефремов слушает.
Звонил участковый с одной из окраин.
- Что там у вас?
- Убийство. Ребята с дежурной части уже здесь, они ближе всех были. Отсекли периметр и вас ждут.
Объявляю - "Опергруппа на выезд" и лечу вниз по лестнице.

Открытая местность сразу за полосой объездной дороги - всё как на ладони. Грунтовая артерия извиваясь, ползет к линии горизонта. Подгоняемая ветром, она оставляет за собой облака коричневой пыли. Май начал с того, что высушил почву, которая теперь напоминала кожуру грецкого ореха. Следы найти будет адски тяжело.
Мы с трудом пробились через толпу падальщиков.
На этот раз место действия было обставлено не так изыскано. Без подарочных наборов с головой и пальцами. На шее всё те же следы от удушения, попытка отрезать голову была, но убийцу, скорее всего, вспугнули. Совсем рядом трасса, может быть, он испугался света фар, или прохожих. Остаётся только гадать.
Как и предполагалось - никаких следов вокруг. И никаких свидетелей.
Рядом с трупом мы нашли два отрезанных пальца и обрывок серебристо-белой упаковочной бумаги.
- Одного пальца нет. Безымянного... занеси в протокол. Может ниточка будет...
- Может и собаки сожрали.
Голос следователя выводит меня из оцепенения.
Выяснилось несколько подробностей, которые заставили меня похолодеть от страха.
Жертву звали Альбина.
И убита она была между девятью и десятью часами вечера понедельника.

***
Насколько я знаю, она замужем. Это наполнит наши короткие отношениям ядом пикантности.
Заканчивает в восемь и добирается домой через пустырь. Так короче.
Почти у самой школы есть старая деревянная беседка.

Её бёдра перестали раскачиваться из стороны в сторону. Кокетство и грация остались там, на освещённой улице. Здесь она уже никого не призывает, оглядывается.
Затем ускоряет шаг.
Почти бежит, оставляя позади себя липкую дорожку страха. А я двигаюсь следом, слизывая эту вязкую патоку, её ужас... её предсмертный послед.
Странно, почему она не кричит? Боится оказаться в нелепой ситуации?
"Что вы, женщина... Я только хотел спросить, как пройти в музей палеонтологии... планетарий, библиотеку (варианты).
Стараясь двигаться бесшумно, настигаю её на краю пустыря. Чтобы оглушить, пришлось ударить несколько раз.
Мне всегда хотелось, чтобы участница спектакля была в сознании. Когда нибудь я научусь.
Не сегодня.
Сегодняшний вечер по-своему переломный. Я устал от обыденности.
Пропал азарт.
Адреналин недостаточно вспенивает кровь.
По этому поводу нынче небольшой траур... и чуть-чуть золота... совсем немного.
Голову и пальцы я заворачиваю в бумагу и оставляю на деревянном столике по центру беседки.
Это место я выбрал не случайно.
Ещё одна точка, которая придаст моему рисунку почти законченный вид.
Петля бесконечности - вот что они увидят на карте - афганская лента... Эвклидово пространство умноженное на два.
Жизнь и Смерть будут находиться в одной плоскости.

***
После четвёртого письма я почти каждую ночь дежурил на лестничной площадке. Навалилась чудовищная усталость. Я недосыпал. Вздрагивал каждый раз, когда слышал, как хлопает дверь подъезда.
Я понял, что в одиночку не справлюсь, но и рассказать о конвертах уже не мог - было слишком поздно.
На работе мы вели поиск по всем направлениям. Отсутствие видимых мотивов, жуткий дефицит информации, серийность - всё это явилось причиной для создания следственной группы.
Нам дали срок - месяц, после чего делом будут заниматься ребята из спецотдела.

- Пашка, ты бухаешь?
Щавель смотрит на меня, морщится. Как будто сам он - поборник трезвости.
- Нет, с чего ты взял?
- Видос у тебя помятый.
- Работаю много. Три дня шерстил магазины. Такая бумага почти у всех. И желтая и серебряная... Да какая хочешь! А кто покупал... Да разве они упомнят!
- Этот серийный у меня из головы не идёт. Мать убитой говорила, что у Альбины последнее время ухажер появился. Женатый, вроде... или в разводе. Мать сама толком не знает. Дочка даже имени его не называла.
- Долго встречались?
- Нет. Поэтому и не сказала, наверное.
Щавель рисует карандашом замысловатые линии. На углу его стола стопка чистых листов. Я беру верхний. Чувствую, насколько плотная бумага.
- Откуда это?
- А? - Щавель отрывается от своего рисунка.
- Бумага откуда?
- Любка припёрла. У них офис переезжал, так она мне две пачки подогнала. Хорошая... белая. Для протоколов - говорит. Она хозяйственная у меня.
- Давно?
- Ещё до того как жить вместе стали... она крыса, всё в дом...
- Я про бумагу!
- А! Ну, не помню... месяца два.

Использую любую возможность, чтобы протоколы Щавеля попали ко мне в руки. Сравниваю отдельные слова из его писанины с образцами почерка в моих письмах. Образцов немного, всего четыре слова: "Сегодня" "Вчера" "Понедельник" "Альбина", но ни одно из них даже отдалённо не напоминает почерк Сергея Щавелева.
Слова в письмах написаны от руки, но печатными буквами. Нужно каким-то образом заставить Щавеля написать их именно так. Хотя бы отдельно взятые буквы.
На следующий день я оставляю газету с кроссвордом у него на столе. Вечером зайду и заберу. Скажу - забыл.

***
Я всё реже допускаю ошибки. Избегаю открытого пространства. Мне не нужен оперативный простор, мне больше по душе камерность.
В первый раз я действовал спонтанно, по наитию.
И не ошибся.
А через месяц чуть было не завалил всё дело. Я переоценил свои силы на тот момент... слишком переоценил.
Даже встречался несколько раз с девушкой. А ведь нас могли видеть вместе.
С тех пор я понял - никаких близких контактов.
Это мешает плану.
И никакого страха больше не должно быть.
Это тоже мешает плану.
Я совершенно напрасно испугался.
Чёрт! Всего-навсего машина... На такой скорости меня бы просто не заметили...
Мог вернуться и доделать начатое. Впрочем, не я ли говорил о том, что действовать по правилам не в моем стиле?
Было так, как было. И хватит об этом.
К чёрту планы!

Ещё раз убедился в том, что они не смогут меня найти.
Было много народу, и я имел возможность видеть их лица, смотреть на беспомощные попытки отыскать след... маленькую зацепку. Не досчитались пальца...
Сколько надежды... суеты...
Смешно наблюдать, как они ухватились за жалкий цветной клочок.
Энтомологи-энтузиасты, прячущие в прозрачный пакет редкий экземпляр эквадорской бабочки.
Идиоты.
Неудачники.

***
Буквы были похожи, или мне показалось? Я всю ночь исследовал верификационные признаки, их частоту. Пробовал писать сам, но выходило, что и мой вариант, и вариант Щавеля имеют сходство с текстом в письмах. Так мог написать практически любой. Я не эксперт по почерку и ответить определённо было невозможно.
Зато на следующий день мой неизвестный осведомитель предоставил новый, расширенный вариант образца.
Утром я стоял у почтового ящика и читал его очередное письмо - "Пустырь. 3-я линия. Беседка".
Я летел на работу, расталкивая прохожих. Хотел всё рассказать, пока ещё не поздно. Меня, конечно, по головке не погладят. Возможно, что и из органов вылечу...
Но я опоздал.
Запрыгивал в уже отъезжавший УАЗик.

Мы на пустыре. Чуть левее - школа. Со всех сторон заброшенные постройки и спонтанные мусорные свалки. В таком месте грех не гадить. Даже сама атмосфера способствует.
Сегодня у нас новый следователь и эксперт, которого я тоже вижу впервые. Я внимательно наблюдаю за Щавелем. Мне важно каждое его слово и жест, каждое движение и взгляд.
- Брутальненько, - говорит он, кивая на покосившуюся беседку.
На столе свёрток круглой формы. Матовая чёрная бумага, усыпанная золотыми звёздами.
Сегодня мне неприятен цинизм Щавелева, хотя я и сам такой же. Это защитная реакция. Будь циничным или сойдешь с ума. Речь всего-навсего о части тела. Части, которую отрезали от туши.
Я вспомнил реплику бывшего следователя, когда он увидел самый первый "подарок". "Стильно" - кажется, он сказал именно так.
Чужая смерть мне представляется значимым событием, гораздо более значимым, чем моя собственная. Дело даже не в том, что никто не станет плакать. Просто ничего в этом мире не изменится. Вернее, я не буду тому свидетелем. Вот в чём штука...

***
С недавнего времени я изменил правила игры. Мне захотелось почувствовать, как они дышат мне в спину.
Не будет больше никаких имён, только время и довольно точный ориентир. Я оставлю себе всего несколько минут для того чтобы насладиться преследованием, почувствовать страх и исчезнуть.
Мне нужно быть полноценным звеном в этой цепочке, а не блестящим брелоком.
Если разрезать ленту Мёбиуса вдоль и посередине, мы увидим афганскую ленту.
Разрезав её по длине, получим две петли, намотанные друг на друга.
Чем больше единства, тем больше двойственности...

***
К середине лета город превратился из стоячего болота в действующий вулкан. Мы работали на износ, но результатов не было. Я практически не спал. Количество жертв увеличилось, и как следствие росло число их дальних знакомых и родственников. Список подозреваемых достиг колоссальных размеров. Отсутствие мотивов и наличие алиби у каждого из них заворачивали каждую новую версию.
Помимо основной работы я продолжал вести наблюдение в подъезде. Моё собственное расследование топталось на месте, как и официальное. Письма как по волшебству оказывались в моём почтовом ящике. Я уже начинал верить в противоестественное...
Что уж говорить обо мне, если спецотдел не справился.

А сегодня Щавель нашёл конверты. Совершенно случайно. Искал дырокол и залез в ящик моего стола.
Я застал его в тот момент, когда он читал одно из писем.
- Эт чего?
- Это новый метод ведения дела, - сразу нашёлся я.
- Эт как?
- Семнадцать мгновений смотрел?
Я забираю из рук Щавеля письма и вкладываю в конверты.
- Ну...
- Он портреты рисовал. Гиммлер, Борман... Геринг... помнишь?
- Ну...
- Называется - метод исключения.
- И что?
- Что-то наподобие. Визуальное восприятие, понимаешь?
- Не-а...
- А вот копаться в чужих бумагах нехорошо, Щавель. Это ты понимаешь?
- Да ладно... тайны какие-то. Пуаро, блять.
Это точно не он. Как я вообще мог тогда подумать на Щавеля? Мне действительно нужен отдых. Сколько я уже не был в отпуске? Год? Два?

Пошёл вымаливать. Если бы у шефа были желваки, он бы ими поигрывал. Желваков не было по причине ожирения, и он нервно мотылял брылями по петлицам.
- Сдурел?!
- Я больше не могу, правда...
- А я могу?! У нас головняк по полной, а он в отпуск собрался. Висяк на висяке... Нет!
- Пять дней дайте. Я хоть высплюсь.
- Три.
- И на том спасибо.
- Иди. А то и впрямь на вампира похож. Глазищи красные...

***
Лица на фотографиях больше не улыбаются. Они чувствуют скорую разлуку. Эти люди стали мне близкими.
Почти родными...
Доведись встретить их на улице, не раздумывая подошёл бы к ним и сказал - "Чуваки, как же я скучал без вас!"
Дом становится холодным. Меня по прежнему никто не трогает, но уже не по причине моратория. Они либо вымерли, либо ушли в подвал.
И мне пора.
Сегодня я поставлю последнюю точку.
И уйду из города. Мне нужно искать подходящее место.
Нужно искать...
В ящике буфета, как раз под фотографиями, остался один единственный конверт.
И один единственный чистый лист бумаги. Последний штрих в двойной петле Мёбиуса...
Парадромное кольцо, замыкающееся само на себя.
Я сажусь за стол и пишу по центру листа несколько слов печатными буквами...
Двадцать седьмое августа...

***
Руководитель следственного отдела читает сначала про себя, затем вслух.
- Двадцать седьмое августа. Двадцать три ноль-ноль. Космонавтов. Александра. И что это?
- Я нашёл это в почтовом ящике... сегодня утром.
- И что?
- Не знаю. Возможно, это место и время следующего убийства. Если посмотреть по карте города, улица Космонавтов как раз в центре его фигуры - знака бесконечности.
- Слыш, Ефремов. Ты получил свои три дня? Вот и гуляй.
- Мы должны проверять все версии.
- Сами разберёмся.

Другого ответа я и не ожидал. Но в свете дальнейших событий это письмо сыграет свою роль, я уверен.
Я запираюсь в своём кабинете, достаю все шестнадцать писем. Вынимаю из конвертов и раскладываю их на полу в форме афганской петли. В бледно-розовую упаковочную бумагу заворачиваю одеревеневший безымянный палец Альбины и кладу "подарок" в центр фигуры, рядом с последним письмом.

***
Александра будет на Космонавтов в начале одиннадцатого. На всё про всё у меня полчаса, может немного больше.

***
Я насчитал всего три гудка, после чего в трубке послышался голос.
- Дежурный по городу, старший лейтенант Щавелев.
- Щавель, это Ефремов.
- А, привет... Ты чо по этому номеру?
- Ситуация требует, Щавель. Лента замкнулась...
- Чо? Какая нахер лента?
- Давай опергруппу на выезд, убийство тут.
- Гонишь?
- Щавель, я не шучу. Зайди в мой кабинет.
- Чо там?
- Ты зайди.
- Так закрыто...
- Ключ сверху, на наличнике найдёшь.
- Ну ладно.
- Не ладно, а зайди.
- Иду уже...
Щавель кладёт трубку, и я выхожу из таксофона. Сворачиваю и прохожу под аркой в слабоосвещённый колодец двора.
Прямо посередине лежит Александра. Несколько кошек крутятся вокруг, жадно слизывая с асфальта тёплую кровь. При моём появлении маленькие вампиры разбегаются по углам двора.
Смотрю на часы. Судя по всему, Щавель уже был в моём кабинете и всё понял.
Минут через пять опергруппа будет уже здесь.
С неба падают первые капли дождя.
Я заворачиваю окровавленную голову в красную вощёную бумагу, а сверху цепляю небольшой белый бант. Бросаю в мусорный бак, рядом с аркой.
Слышу приглушенный вой серен...
Минуту спустя в проёме арки вижу, как мокрый асфальт переливается красными и синими огнями...
Я слышу топот тяжелых ботинок и отступаю к небольшой двери, ведущей в подсобку.
Один...
Два...
Три...

***
Меня нет...

- vpr