Жителям мегаполисов или: "Не  выходите из поезда, не убедившись в наличии платформы!"

Мой дядя, переведённый, в своё время с институтом из Москвы в Тверь (в те времена, когда Никита Сергеевич Хрущёв рассредоточивал науку из Москвы по всему Союзу) купил в верховьях Волги дом. Рубленый деревенский дом с русской печью и красными занавесками на окнах.




Умерла бабуля, жившая в этом доме. Ну, не то, что б сама, сосед слегка помог. Дядя Коля-Колобок. Не дала ему на опохмелку денег, а он ей по тыковке съездил разок. Бабуля помучалась денька три, да и померла. Соседа посадили, как водится, на три года. А дом купил дядя. Купил он его в конце лета и ездил туда на машине. Деревня на берегу очень красивого озера. Рыбы - пропасть. Красота!
И вот зимой, перед студенческими каникулами,  мой дружок Вовчик подбивает меня поехать в домик этот на зимнюю рыбалку. Не вопрос! Звоню дяде в Тверь.
- Дядя Лёва, как добраться до деревни, где домик?
-На машине.
- Но у меня же нет машины
- А-а-а... Ну, я узнаю, перезвоню.
Звонок:
- Лёша, пиши - поезд Москва-Осташков, станция Горицы.
- А дальше?
- Дальше? Ну... Там увидите деревню... Дом с красными занавесками, не перепутаете...
- Понятно. Спасибо. Пока.
И вот каникулы. Обвешанные рюкзаками, сумками и рыболовными ящиками мы грузимся в злосчастный поезд. Я, Вовчик и моя первая супруга. Как она отважилась, для меня до сих пор остаётся загадкой. Поезд из Москвы в 21.00, а в Горицы прибывает в 4.15 утра. Ложимся спать, проводник обещал разбудить. Будят. Собираемся.Поезд встал. Проводник:
- Горицы! Выходите!
Платформы нет. Верхняя ступенька в тамбуре откинута. Под ней лестница, ведущая во тьму. Мы в нерешительности замираем.
- Быстрее! Поезд 45 секунд стоит!
Выползаю, и проваливаюсь по пояс в снег. Ничего пока не подозревающий Вова, скидывает мне ящики, рюкзаки и жену. Затем спрыгивает сам. Я успеваю в отчаянии крикнуть проводнику:
- Горицы?
- Горицы, Горицы! - злорадно ответствует проводник, дверь захлопывается и поезд отчаливает, оставляя нас в кромешной темноте, по пояс в снегу на этом Богом забытом полустанке.
Никаких огней, ни искорки. Вокруг лес. Глаз привыкает к темноте и вырисовывается деревянный дом о двух окнах. Правее него что-то тёмное, низенькое (как позже выясняется - заброшенный колодец). Вовчик, тыча в колодец пальцем:
- Это на санях, встречают с поезда! Эге-ге-гей!
Я начинаю подозревать, что от снежно-ночного шоу у Вовы съехала крыша:
- Иди, Вова, залезай. Я подсажу.
- А чего? Не сани думаешь?
- Ладно, доставай фонарик, он у тебя в рюкзаке.
Достаём фонарик. На жену я даже боюсь смотреть. Она пока в ступоре, молчит, и ладно.
Светим на дом. Всё верно. Серые буквы. Горицы. Утопая по пояс в снегу, волоча поклажу челночным ходом, ползём к "станции". Стучим в дверь. Сначала тихо, потом громче. Потом просто ломимся.
- Крепко спят, сволочи! Наверное, напились...
Вова, в сердцах, дёргает ручку. Дверь открывается. Невзирая на мороз, нас обдаёт волной затхлого характерного запаха. Так пахли квартиры в старых выселенных домах на Сретенке, когда мы лазили по ним в детстве. Заходим. Полуразрушенная кирпичная печь. Две деревянных лавки. Стол. Всё. Вокруг домика снежная целина и лес. Затаскиваем вещи. О счастье! На столе два свечных огарка. Зажигаем и присаживаемся за столик. Тут совершенно неожиданно начинает говорить жена. Первые её слова с момента десантирования:
- По моему, надо выпить...
Это сказал человек, который даже на самом помпезном празднике выпивал, и то, ради приличия, не более половины бокала шампанского или сухого вина. Я не смог себе представить, как выгляжу, но Вова открыл рот и выпучил глаза.
- Что, не надо? - продолжает супруга
В рюкзаки полезли очень быстро, сразу оба. Вова оказался проворнее, и поллитровка с водкой возникла на столе вместе с тремя эмалированными кружками. И вот на моих глазах (ей Богу не вру!) эта юная женщина выпила одну треть кружки тёплой (с поезда) водки. Без закуски. И ожила:
- Когда поезд на Москву?
- В 1.30. Через21 час.
Вот только тут я понял, что мы попали...
Вступил слегка захмелевший Вовчик:
- Там, впереди, на железке, я видел огоньки. Наверное, путейцы.
- На санях?
- Не-а. Я серьёзно видел.
Пристально вглядываюсь в глаза друга Вовы. Вроде норма. Достаю две спички из коробка, одну ломаю:
- Тяни. Короткая идёт искать огоньки.
Через пять минут Вовчик уходит во тьму, забрав единственный фонарик. Через минут сорок вваливается обратно с радостной улыбкой:
- Ну, это... Там, короче, два трупа и один полутруп...
- На санях?
- Не... Путейцы там в вагончике. Два пьяные совсем, а одного разбудил. Он объяснил, как до деревни идти. Рассветёт, тропинку видно станет. Тут ходят иногда. Лесом сначала, а в поле выйдем, и деревню видно будет.
- А сколько до деревни не спросил?
- Километра три.
Оп-па!
Но делать нечего. Дожидаемся рассвета. Действительно, от избушки в лес идёт еле заметная тропка. Ступаем на неё. Держит. Снег почти по колено, но идти можно. Шаг в сторону с тропинки и ты в снегу по пояс, а где и по грудь. Жена налегке. Сама идёт и то ладно. Челночным ходом (значит не три, а шесть км) перетаскиваем с Вовой шмотки. Через пару часов мучений и перекуров, мокрые от пота и совершенно убитые выползаем в поле. Деревни нет.
В лесу снега и ветра меньше. Тропинку видно было кое-как, а в поле - иди куда хочешь. И нигде не проваливаешься. Наст. Обессилено сидя на рюкзаке, я равнодушными глазами осматривал снежную целину. Вспомнились сразу какие-то смутно знакомые имена - Амундсен, Нансен, Скотт... Мне стало всё равно. Захотелось спать. Я очень хорошо, вдруг, понял - как люди замерзают в лютую стужу просто заснув. Это, поверьте, очень приятная смерть. Просто засыпаешь, находясь в полной апатии и всё. Но была ещё удивлённо взирающая по сторонам жена. Был Вовчик. И была, как награда победителю, изба. Тёплая изба с русской печкой. С красными занавесками на окнах. И я встал.
Решили с Володей налегке ходить в разных направлениях. И вот, луче на седьмом, Вова победно вскидывает вверх руки. Через час входим в деревню. Натыкаемся на двух не совсем трезвых мужичков.
- А! С красными занавесками. Это, знать, Васёны, покойницы. Ну, так это, вам не близко.
- Дед, не томи. Мы сами скоро покойниками станем.
- Замаямшись вы, гляжу. Удебщики?
- Кто?
- Ну, рыбу удить?
- Ага, рыбу... Дед, где изба-то?
- А вы, видать, на поезде приехамши?
- Дед, ну не с Луны же. Где изба покажешь.
- Так мы проводим. Давайте котомки.
Вот люди. Помучили маленько, а потом тащили наши ящики до самой избы.
И - вот она. С красными занавесками. Как и было обещано. С русской печкой. Только ударил я по пипке ручного умывальника в избе, а пипка ни с места. Вода в умывальнике замёрзла. Всё верно. На санях не встречали, избу к приезду не топили, никакого сервиса. Но нам уже до лампочки. Видим электрообогреватель, наверное, дядя по осени привёз. Включаем. Пьём чай, согретый на электроплитке, и без сил, в одежде, рушимся на диванчики и кровати, коих в избе навалом.
Двери не запираем. Не принято  в деревнях было. Спим.
Просыпаюсь от ощущения, что в доме кроме нас кто-то есть. Медленно поворачиваю голову и в неверном свете зимних сумерек вижу стоящую посередь избы старушку. В голове без малейшей паники спокойно формулируется мысль: "Вот и Васёна-покойница пожаловала..."
Хриплый, посаженый голос, как из могилы:
- Мило- ок...
Вот тут мне стало по-настоящему страшно.
- Нет чего? Душа горит!
(В аду?)
Уффф... До меня дошло. Кто-то по водку...
- Нет, бабуль, мы спортсмены. Не пьём.
- Вон оно...  С Москвы?
- Ага
- Ну пошла я. Тяжко...
Уходит. Вовчик с Ольгой спят без задних ног. Счастливые. Я встаю, подхожу к окну и отодвигаю красную занавеску. Мимо окон проковыливает непохмелёная  Шандариха (именно так здесь именовали забредшее в нашу избу создание). Курю. Пора топить печь. И я возвращаю красную занавеску на место.
Спасибо за внимание! Будьте бдительны! В России не везде гранитная плитка на тротуарах.