Мы сидели втроем - мама, папа и я - и читали каждый свою книгу. На столе лежал последний мандарин.
Из-под ёлки выбрался сонный Патрик и проковылял на кухню.
- Пудель ест штрудель, - бездумно сказала я, проводив его взглядом.
- Бульдог ест хот-дог, - не отрывая глаз от книги, сказал папа.
- Левретки едят креветки, - подумав, сказала я.
- Ши-тцу любят пиццу, - сказал папа.
Некоторое время мы спорили, где ударение в ши-тцу, наконец залезли в википедию и выяснили, что я права: на последнем слоге. Моё торжество длилось ровно десять секунд.
- Ши-тцý ест мацу, - кротко сказал папа.
Мама пробормотала, что не только ест, но и пьёт кровь христианских младенцев, однако в ответ на наше требование пояснить сказала, что нам послышалось.
На мацу надо было ответить жёстким ударом.
- В Риге сука бультерьера съела няню и курьера, - твёрдо сказала я.
Папа помрачнел.
- Доберман ушёл в туман, - парировал он, - и вернулся сыт и пьян.
"Пьян" задало новое направление, и в следующие три минуты мы определили, что такс пьёт шнапс, спаниель пьёт эль, померанский шпиц - апероль шприц, а тибетский мастиф - смешанный аперитив. Из этого ряда собачьих алкоголиков выбивался чау-чау, который хотел чаю.
Следом явилась чихуахуа. На нём мы споткнулись. Что ест или пьёт чихуа, не знали ни я, ни папа.
- Норвич ест сэндвич, - сказал папа, сообщив, что диссонансные рифмы использовал ещё Маяковский.
- Шарпей ест репей, - сказала я, добавив, что шотландская кухня славится своеобразием ингредиентов.
- Лабрадор ест помидор!
- Волкодав - суп из трав!
- Господи, как дети, - сказала матушка. - Лучше бы вы в магазин сходили.
С этими словами она взяла последний мандарин.
- Минуточку! - запротестовал папа.
- Это наш приз! - пискнула я.
- Был бы ваш, если бы вы знали, что чихуа ест фейхоа, - с большим достоинством сказала матушка и ушла вместе с мандарином.
- Венгерская выжла сожрала пирог и вышла, - горестно сказал папа, но я сказала, что мы всё равно оба проиграли, так что пусть не выпендривается.