ДРУГТуфлиМой новый друг

... В какой-то момент я поднял глаза и увидел стоящего в дверях парня. Было в нем что-то странное, но я не мог понять, что именно. Высокий, крупный, по виду лет семнадцать-восемнадцать, вполне прилично одет, он растерянно озирался по сторонам, а потом вдруг... заревел в голос. Крупные слезы катились по щекам, он как-то весь сжался. Нинка бросилась к нему, следом рванулась и Эрика. Но в этот момент входная дверь открылась, и на пороге возник парнишка лет пятнадцати, худощавый, весь какой-то растрепанный.
- Отойдите от него! - крикнул он. - Не пугайте, ему страшно.
Он подскочил к парню, приобнял его за плечи и что-то зашептал, заглядывая в лицо. Парень успокоился, улыбнулся и позволил увести себя к столику. Они уселись за столик у окна, но я пересадил их за наш столик. Мест по воскресеньям впритык, а мы потеснимся.
- Есть хотите? - спросил я у мальчишек.
Младший тут же повернулся к другу:
- Юр, ты есть будешь?
Юра, все это время увлеченно ковырявший пальцами столешницу, поднял на друга удивительно детские голубые глаза и энергично закивал.
- Будем - решительно сказал паренек. - Только чтоб не сильно дорого, у нас денег в обрез.
- Разберемся.
Я подозвал Витьку и попросил большую тарелку пельменей, пару порций холодца, горчицы и чайник чая на травах с медом.
Пока ребята ели, бар заполнился окончательно, даже все стулья у стойки были заняты. Мы дружно носились по залу, принимая и разнося заказы, Ванька на сцене вовсю настраивался, готовился, Эрика болтала с пацанами.
Когда, наконец, мы разнесли все заказанное, я присел за столик к Эрике, которая в этот момент как раз расспрашивала Юру о том, что ему нравится.
- Птички... я люблю птичек.
- Ух, я тоже их люблю. А почему ты любишь птичек?
- Они красиво поют.
- Да, это правда. Утром, когда все птицы разом здороваются с солнышком, очень красиво звучит.
И тут зазвучали первые аккорды Ваниной гитары. Юра, собиравшийся что-то сказать, вдруг вскинул голову и уставился на сцену, забыв обо все на свете.
- Чего это он? - я посмотрел на второго паренька. - И, кстати, тебя зовут-то как?
- Саня меня зовут - паренек протянул мне руку, которую я с удовольствием пожал. Чем-то мне он нравился.
Ваня запел, и Юра принялся мычать, подпевая.
- Юрка музыку любит очень сильно.
- Погоди, расскажи лучше, откуда вы вообще взялись? Как познакомились, куда едете?
Санька посерьезнел.
- Мы из детского дома, который в городе, он один там. Меня родители бросили, когда мне было семь лет. Собрались и уехали за границу куда-то, я не стал узнавать, куда - он опустил взгляд.
Эрика охнула:
- В каком смысле бросили?
- В прямом. Просыпаюсь я утром, а дома никого нет. Как-то по-особенному пусто, я сразу понял, что они навсегда ушли. На кухне на столе записка была, под стаканом с молоком. "Мы уехали за границу, не ищи нас. Езжай к бабушке Тоне в Тюмень, она должна принять". И рядом пятьсот рублей. На билет, наверное. Я три месяца один прожил, воровал на вокзале, попрошайничал иногда. А потом кто-то из соседей в опеку позвонил, и я попал в детдом - Саня вздохнул.
- Тяжело было?
- Нормально. Воспитатели, правда, злые как собаки. Чуть что не так, физическое наказание.
- Били?
- Палками по пяткам. Больно очень.
Я стиснул зубы. Каким моральным уродом нужно быть, чтобы вот так с детьми...
- Один был особенно злой, мы его Айболитом звали. Он когда бил, все время спрашивал "Болит? Болит?". Знали бы вы, какие планы по его устранению мы строили - Саня глядел прямо перед собой и вряд ли что-то видел. - Юрка к нам попал случайно. Он должен в интернате жить для таких, как он, особенных. Но такого интерната у нас нет. Он однажды пошел гулять и потерялся. Просто потерялся, представляете? И пришел к нашему детдому. Ночью. Его собаки загнали бродячие. Кидались на него, а он как мог отбивался. Покусали его сильно. И вот он ночью стоит под окном и плачет, громко так. Собаки лают, Юрка плачет, гвалт такой, что весь город слышит. Но никто даже не выглянул, не то чтобы выйти. А он плачет прям под тем окном, у которого моя кровать стоит. Я встал, окно открыл, смотрю, а там он. Поднял голову, смотрит на меня и плачет.
В этот момент Юра неуклюже поднялся из-за стола и пошел к сцене. Саня дернулся было за ним, но Юра остановился, а потом начал танцевать. И у меня слова застыли на языке. Потому что он как будто бы попал в какой-то поток, который заставлял его двигаться, и каждое его движение повторяло мелодию. Это не было красиво или как-то профессионально, но это было прекрасно, завораживающе. Он плыл в этой музыке, растворился в ней.
Саня долго смотрел на него, а потом заговорил:
- Он очень особенный. Он все понимает, я точно знаю. Понимает, но отказывается разговаривать с этим миром. Он слишком жестокий для него. В его мире музыка и птицы.
- Почему ты так думаешь?
- Потому что он их рисует. Да вы посмотрите на него! - Саня распалялся все больше. - Он же живет музыкой.
- Не горячись, Сань. Что было дальше?
- Дальше я с кровати дужку сорвал и к нему спрыгнул. Разогнал собак и Юрку повел внутрь. Сторож у нас добрый, дед Коля, всегда нам что-нибудь вкусное подкидывает, ну и прикрывает, если накосячит кто. Он нас впустил, конечно же. Посмотрел на Юркины ноги и фельдшерицу нашу поднял. Она старенькая, прямо в детдоме и живет. Она Юрке ноги обработала. Мы боялись, он биться будет и кричать, а он рубаху свою жевал, но терпел молча. В самый разгар процедур появился Айболит, он дежурил в ту ночь. Увидел Юрку, меня увидел, поманил пальчиком со своей вечной ухмылочкой - Санька передернул плечами. - В общем, досталось мне крепко, я три дня на цыпочках ходил.
Мне захотелось немедленно поехать в гости к Айболиту. Санька продолжал, вполглаза наблюдая за Юркой, который уселся на край сцены и внимательно наблюдал за тем, как Ваня играет на гитаре.
- Мы директрису целый день уговаривали Юрку оставить. Мы это я, дед Коля, фельдшерица и пацаны из моего отряда. У нас там команда дружная. Я им сказал, что надо, и они без лишних вопросов вписались. Директриса согласилась на несколько дней его приютить, пока не найдутся родители. Но родители не спешили находиться, а сам Юрка ничего про них сказать не может, он свое имя-то с десятого раза только назвал. Мы обшарили его одежду, думали, может записка с адресом или телефоном есть, но ничего такого не нашли. Но директриса тоже ведь не может взять и вот так ребенка постороннего на довольствие поставить. Она в первый же день в полицию обратилась. Те приехали, нас опросили и уехали. Готов спорить, они никого не искали.
Санька говорил, как умудренный опытом взрослый мужчина, и с ним сложно было не согласиться.
- Короче, прижился Юрка. Через пару месяцев родители объявились. Точнее, мать Юркина приехала, привезла отказную от него и еще какие-то бумаги. О том, что она приезжала, мы узнали только через неделю. Не хотела она сына видеть совсем, обрадовалась возможности от него избавиться. Оставила адрес какого-то Юркиного деда, который в этих краях в деревне живет, Тихий Плес называется. Директриса нам сказала, что как только Юрке исплнится восемнадцать, она обязана будет его выставить за дверь, такой закон. А вот жилье ему не светит, он не сирота. Родителям не нужен, стране не нужен... - Санька вздохнул.
В этот момент Ваня перестал играть, отставил гитару в сторону и потянулся за сигарой и виски. Юра, не согласный с тишиной, громко закричал:
- Пой! Пой пожаласта! Ты как птичка!
Ванька присел на сцене на корточки и успокаивающе заговорил:
- Я немного отдохну и обязательно еще спою, ладно?
Юрка внимательно его выслушал, будто бы понял и кивнул, а затем зашагал к нам.
- Саня, туалет.
Я показал, где у нас туалет, и мальчишки поспешили в ту сторону. Я повернулся к Эрике. Она смотрела на меня полными слез глазами.
- Дим... Этот Айболит...он же больной, он садист, его изолировать нужно. Дим, как они там живут?
- слезы все же покатились по ее щекам.
- Я решу.
- Как? - шепотом прокричала она. - Что ты, голову ему оторвешь?
- Надо будет, оторву. Но думаю, что и без этого все решим.
- Димочка... А мальчишки?
- В Тихом Плесе у меня знакомец хороший есть, дед Матвей, пасечник. Я его попрошу, он над мальчишками шефство возьмет. И ему подмога, и они при деле. Юрке так вообще милое дело с пчелками возиться, птичек слушать, а? - я подмигнул любимой, и на ее лице заиграла неуверенная улыбка.
Вернулись мальчишки, и Юрка сразу полез на сцену, к Ваньке. Ванька усадил его на свой стул, дал в руки гитару. Санька тут же кинулся фотографировать счастливого Юрку, а я включил видеозапись. Юрка осторожно тронул струну, и по бару прокатился низкий вибрирующий звук. Глаза Юрки изумленно расширились, он тронул другую струну, вслушался в звук и рассмеялся. Он просто светился от счастья. Ванька подошел к нему со спины, помог поставить пальцы и заиграл какую-то простенькую мелодию. Юрка зажмурился, и из глаз его брызнули слезы. Бар зааплодировал, засвистел, заставив Юрку испуганно распахнуть глаза. Но увидев, что все ему улыбаются, он тоже неуверенно улыбнулся, потом прижался головой к Ваниному плечу.
- Это он так благодарит - прошептал счастливый Санька. - Юрка очень хороший человек. Его поначалу пытались обижать старшаки из других отрядов. Он ведь безобидный, только плакать может, а они его то пнут, то щелбаном наградят. В общем, били меня часто - он усмехнулся. - Днем старшаки, после отбоя Айболит за нарушение дисциплины...
Бар "ВЕРСТА".
Продолжение следует
Фото Евгений Рузанкин





- Вы мне всю ногу отдавили своими копытами! - Она могла бы сказать это не так громко, ещё лучше, не так эмоционально, а просто попросить быть аккуратнее, но она верещала на весь салон.
- Простите, ради Бога, я не специально, автобус резко затормозил, - оправдывалась женщина, чувствуя напряжение, резко выросшее вокруг неё, словно она не на ногу наступила, а развязала войну в Сирии.
- Да плевать я хотела на ваши проблемы, видите - автобус переполненный, а всё равно прётесь! - Не успокаивалась молодая пассажирка, занимающая сидячее место.
- Вам, бабкам, вечно не спится по утрам, прётесь чёрт знает куда, сумками своими проход закрываете, ноги другим топчете, - девица с оттоптанными ногами получила поддержку в лице мужчины с наушниками и электронной сигаретой за ухом.
- Я ещё раз прошу прощения, - женщина сказала это так громко, как смог произнести её дрожащий голос, словно просила прощения за всех бабок мира перед этими потерпевшими - невинными молодыми людьми.
- Дома сидеть надо, тогда и извиняться не придется. Пенсия на то и дана, чтобы отдыхать, а не мешать остальным, - снова подала голос девушка, а после показательно протёрла туфли влажной салфеткой и уткнулась в телефон.
- Да у неё из сумки спиртом разит хлеще, чем от шофёра в пятницу вечером, - бубнил кто-то с заднего ряда.
Женщина не стала смотреть на автора слов, и чувствуя, как щёки обжигает стыд, вышла из автобуса на следующей остановке. Остаток пути она прошла пешком. Она даже не подозревала, что бутылёк со спиртом разбился в сумке, теперь все папки и бумаги пропахнут, а буквы, наверняка, поплывут. Придётся потратить некоторое время на восстановление.
Вечером девушка из автобуса, чьи ноги оказались жертвой грязных ботинок, вернулась домой и застала дочь в кровати несмотря на то, что время было раннее.
Ребёнок тяжело дышал и был бледен. Спутанные и мокрые от пота волосы были разбросаны на подушке. Горячий лоб дочери заставил девушку запаниковать. Она вызвала "скорую". Врачи приехали через пару часов и, сбив температуру, собрались на следующий вызов. На вопрос: "что делать?", сказали лишь сходить в поликлинику и уехали в долгую страшную ночь, в какую уезжают только врачи "скорой" и работники других экстренных служб.
Утром было принято решение ехать в поликлинику, но, прознав про это, детский организм будто назло стал снова нагреваться как духовка.
Заливаясь слезами, мать набрала номер поликлиники и попросила прислать педиатра. Мелодичный голос в трубке холодно ответил, что все машины сегодня заняты, и педиатр не может приехать на вызов. Придется ждать до завтра. Девушка была готова вызвать такси и ехать в поликлинику сама, но ребёнок всем своим видом показывал, что не готов к передвижениям.
- Умоляю вас, пришлите врача, дочка вся горит! - плакала она в трубку.
- Минуту, - недовольно пробубнила женщина на том конце провода. Она положила трубку на стол.
- У Тищенко сегодня есть окно? - было слышно, как она обращается к кому-то.
- Часа полтора. Только ей ехать через половину города. Позвони ей, может успеет.
Прошло несколько минут. Но девушке казалось, что прошел минимум час.
- Алло, - снова раздалось в трубке.
- Да-да! Алло!
- Сегодня с двух до трех к вам подъедет врач. Она без машины, так что как доберётся, так и доберётся.
Трубку положили. Девушка принялась ждать. Минуты растягивались в часы, ребёнок был плох и сердце матери разрывалось от тревоги.
В половине третьего раздался звонок в дверь. Мать бежала со всех ног, забыв про кипящий чайник. Замок никак не поддавался, дрожащей рукой она, наконец, дернула за ручку, и дверь нехотя открылась.
В коридор зашла женщина в медицинской маске. В руках она держала большую чёрную сумку, из которой торчала белая ткань халата. Девушка лебезила перед врачом и чуть ли не в ноги ей кланялась за то, что та приехала на вызов своим ходом.
Женщина молча прошла в комнату, где лежал больной ребёнок. После нехитрого осмотра был поставлен диагноз - ларингит.
Мать, наконец, облегченно выдохнула. Были выписаны лекарства и больничный в школу. Мамаша слёзно благодарила врача, уговаривала взять деньги или хотя бы выпить чаю, но та отказалась от всего и поспешила на новый вызов. На выходе она случайно наступила на туфлю, стоявшую в прихожей.
- Прошу прощения, - искренне сказала врач задрожавшим голосом.
- Ничего-ничего, не переживайте, я эти туфли на распродаже купила.
Уже в коридоре, когда дверь закрылось, врач сняла маску и протёрла вспотевшее лицо платком.
- Вы забыли, - девушка открыла дверь и протянула ей сумку.
- Это вы...- она узнала женщину, на которую накричала вчера в автобусе. Врач молча взяла сумку и побрела вниз по лестнице. Девушка хотела крикнуть ей вслед: "простите", но слова застряли в горле.
На следующий день ребёнку стало значительно лучше. Чувствуя вину, мать хотела отблагодарить врача. Но в регистратуре ей не дали контактов, сказав, что тот педиатр был вообще не с их участка и просто пошёл навстречу, так как никому не отказывает.
Когда переполненный автобус вёз девушку домой, ей на ногу наступил морщинистый старичок и тут же ударился в извинения. Девушка попросила его успокоиться и с радостью уступила своё место, а сама вышла на одну остановку раньше. Ту женщину она больше никогда не видела, но этот случай стал переломным в её жизни. Её дочка вылечилась раньше срока.
(с) Александр Райн
другие работы в соц. сетях
https://www.facebook.com/AlexandrRasskaz
https://vk.com/alexrasskaz


- БО-12, давай же, выходи, - андроид склонился над открытым люком. - Я расчистил путь и убрал загрязненный материал. Тебе помочь? Подать манипулятор?
- Если тебе не трудно, Джонни, - девушка из глубины колодца протянула руку. - Почему ты называешь людей "БО"?
- Это прописано в моем протоколе, - металлические ноги робота скрипнули, когда он вытащил бледную девушку наружу. - Андроид никогда не должен лгать, а "БО" расшифровывается как "белковый организм".
- Занятно. Уй! - луч солнца обжег привыкшие к темноте глаза.
- Держи меня за манипулятор, БО-12. Через две минуты сорок секунд интенсивность солнечного света начнет падать и твои рецепторы не будут испытывать такую нагрузку.
Андроиду пришлось вести закутанную в тряпье девушку, предупреждая об обломках под ногами. Остатки цивилизации, что сама себя уничтожила, запутавшись в шифрах и кодах запуска. Робот тоже измерялся цифрами: модель, артикул, заводской номер... Но ему больше нравилось имя "Джонни", данное БО-12, которой было очень сложно запомнить шестнадцатизначный номер. Люди несовершенны, но в этом и таилась их прелесть - для них были несущественны протоколы. Они воспринимали мир не колонками данных, а неопознанной "душой".
- Я вижу закат, а ты? - БО-12 болтала ногами сидя на скамейке из станции метро, не отравленного радиацией. Весь путь от люка до скамейки был устлан свинцовой фольгой.
- Цветовой код #F78181 и его производные, - андроид свернул анализ данных, оставив только секундомер. - БО-12, цвет твоей кожи близится к #F78181. Ты умираешь?
- Это раньше называли "загар", Джонни. Пойдем, пока я совсем не сгорела, - девушка с шипением коснулась покрасневшей кожи. - Кстати, почему я именно БО-12? Это что-то значит? Почему не просто Рут?
Андроиды не могут лгать, но Джонни сделал вид, будто у него вышел из строя микрофон, и не ответил. Не может же он сказать, что не сразу понял, насколько люди хрупкие. Одиннадцать людей учили робота быть человеком, одиннадцать людей он называл по имени, одиннадцать имен он написал на табличках над холмиками. Рут всегда будет для него БО-12 как напоминание о прошлых ошибках. И ее имя появится на табличке только когда иссякнет срок эксплуатации уязвимого человеческого тела, выбелив волосы вместо индикатора угасающего заряда. Джонни за этим проследит.
Согласно протоколу, который он сам для себя написал.