Один дома

Уехали как-то родаки мои на дачу. Марат, говорят, ты уже большой мальчик, поживешь один два дня, да и за квартирой присмотришь. А хули, думаю, и поживу. Все-таки в седьмом классе учусь, не маленький.

Только предки за порог, я тут же позвонил Вальке Ботнарюку и Габе Меладзе. Тогда Меладзе еще не стонал на сцене, так что к его фамилии мы относились нормально.
Пацаны, сказал я, урабля, свобода попугаю, что будем делать?
Габа с Ботнарюком примчались тут же. Зато когда попросишь помочь, так они через час придут, напиздят, что в лифте застряли.

Стали мы думать, чем занять себя в эти два дня, и ничего не придумав, пошли во двор. А во дворе кипишь, пацаны все столпились, галдят чего-то. Ботнарюк как гаркнул:
- Разойдись!
Все чего-то врассыпную. У Ботнарюка голос такой, мощный, как у мужика. Да и ростом его бог не обидел, самый здоровый из нас. Так вот, все разбежались, один только Женька-скрипач стоит.
Женька тот еще мудила, какой-то весь тощий, в очочках. Отличник, блядь. У него отец постоянно по загранкам шастает, всякую херь Женьке привозит.
В этот раз привез ему кнут. Женька его во двор вынес и никому не дает.

Ботнарюк взял так кнут, грит, не ссы, я тока посмотрю. Отойдите, ребзя, говорит, и кнутом ка-а-ак замахнулся, ка-а-ак щелканет им, у нас аж уши заложило.
Тут и Габа влез. Женьке говорит, ты, говорит, встань у гаража. Женька и встал. Знает, что с Габой бесполезняк спорить. А Габа ему так на голову банку консервную поставил, и отошел на несколько шагов. Стой, говорит, Женька и не шевелись. Ща я вам покажу, как надо делать. Я, говорит, такое в цирке видел.
Женька стоит, бледный, трясется весь, а отойти боится, потому что Ботнарюк неподалеку отсвечивает.
Габа кнут раскрутил, и в банку консервную метится, чтобы, значит, ее с башки Женькиной сбить. Только ни фига у него не получилось. Видать, ни хуя он в цирке не видел.

Первый раз вообще не достал до Женьки, а как только второй раз замахнулся, его какой-то дядька увидел, подбежал и кнут забрал. Чей, спрашивает, кнут? Габа в Женьку тычет, а сам по-тихому пятится от дядьки. А потом как сиганул из двора, только его и видели. Ну, и мы дожидаться не стали, чем дело кончится, и следом рванули.

Габа у маргаринки нас ждал, не стал далеко убегать. А предки мне три рубля оставили, что бы я, значит, ни в чем себе не отказывал. Ну, мы и не отказали. Габа тут же назначил себя казначеем. Купили мы в маргаринке полкило морских камушков и по булке с повидлом. Потом заглянули на рынок неподалеку и набрали всякой поибени у алкашей, которые с раскладушек торгуют. Рыболовных крючков, молоток, старый неработающий паяльник, и еще так, по мелочи. Все это Габа занес к себе домой, говорит, что бы я не проебал. Я и не проебал. Потому что больше этого ничего не видел.

Тут пацан один прибежал, орет, побежали на речку, там пьяная баба спит.
И правда, спит в кустах, юбка задралась и все трусы наружу. А рядом мужик сидит. Тоже пьяный. И говорит, мальчики, хотите, я вам что-то покажу? Ну, мы говорим, хотим. А он, пидар, штаны снял и хер свой достал. Как будто мы до этого хуев не видели.

А Ботнарюк так ему, а хочешь, я тебе дяденька тоже кое-что покажу? Мужик говорит, покажи. А Валька ему, только ты глаза закрой, типа, сюрприз.
Мужик согласился. Валька, говорит, я ща приду, вы его пока отвлеките. Газету какую-то нашел, по берегу прошвырнулся, и нашел кучу говна. Нихуевую такую кучу. Наверное, собака посрала. А может и не собака. Или очень большая. В газету завернул и к мужику. Закрывай, говорит, глаза и не подглядывай. Мужик и закрыл.
Валька ему майку оттянул и дерьмо туда вытряхнул из газеты. Мужик долго за нами бежал и матерился. Только куда ему нас догнать?

Пришли во двор обратно, сели у подъезда. Скучно. Габа железную трубку нашел, от лентяйки отломанную, загнул ее на манер клюшки, и всякие камни давай по двору пулять.
Потом у подъезда встал, башку задрал и смотрит. А там лампочку опять выкрутили, и пустой патрон торчит. Габа смотрел-смотрел, да и сунул туда свою железную клюшку, долбоеб. Я такое никогда не видел. Габа такой брейк-данс нам показал, что я чуть не обоссался. И волосы торчат, как у панка. Только с глазами нелады были. Как-то сильно они были выпучены. Упал он и затих. Мы думали, помер, к ебениматери. Ничего. Оклемался. На хуй нас послал и домой ушел. Наверное, мой новый паяльник чинить.

А Ботнарюк, сука, сидит и ржет без остановки. Совсем друга не жалко. Потом проржался, и говорит, пойдем, Мара к Габе в гости. Ну, мы и пошли.

А в тамбуре у Габы темно, как у негра в жопе. Валька в темноте начал шарить, звонок искать. А Габа, козел, знал, что мы к нему все равно зайдем и решил нам подлянку устроить. Взял и у звонка провода перекусил, и только один провод скрутил, а второй так оставил. И в тамбуре лампу выкрутил. Валька шарил-шарил звонок, ну и нашарил. Я сквозь его крик слышал, как у Габы дома звонок звонит, и сам Габа за дверью ржет.
Ботнарюк когда оклемался, решил Габе черную метку подкинуть, и пошел домой рисовать ее, метку эту. И я домой пошел.

Жрать захотелось сильно. Ну, я и решил гречки сварить. Мамка мне рассказывала, как ее варить надо. А еще котлет мне нажарила. Но до котлет дело так и не дошло. Я воду в кастрюлю налил, крупу засыпал, посолил, и пошел телевизор смотреть. Смотрел, смотрел, да и закемарил чуток.

Сквозь сон чую, попахивает чем-то. Ебуткина кинобудка, у меня же гречка варится! Выскочил из комнаты, а в коридоре не видать ни фига, все в дыму.
Я на кухню, а там кастрюля на плите стоит, красная вся. Я воду включил и хвать за кастрюлю. Да как заору! Пальцы, блядь, зашипели и к ручкам прилипли. Я кастрюлю как швырнул в сторону, и в телек попал. Отец мамке подарил, чтобы ей картошку не скучно было на кухне чистить.

Я ору, дымина вокруг, телек без кинескопа, кастрюля ебучая на полу лежит, а под ней линолеум плавится. Я тряпку схватил, кастрюлю под воду сунул, все как зашипит, и капли горячие прямо мне в рожу. Да что за еб твою мать! Я орал, по кухне метался и дым в форточку тряпкой выгонял. Только более-менее все видно стало, слышу, в коридоре грохот.

Выбегаю, а там пожарные. Вынесли дверь к ебеням собачьим. Кто-то из соседей их вызвал, они в дверь звонили, а я орал, как потерпевший, ну они и не стали ждать, сами зашли.

Два дня я сидел дома. Габа и Ботнарюк со мной. По ночам у двери, прислоненной к косяку, по очереди дежурили. Со сковородкой. А то мало ли что.

Родители мне потом пиздюлей знатных навесили, и больше не оставляли меня одного дома.

А Ботнарюк, сука, еще долго ржал, глядя на мои руки. И во дворе всем говорил, типа, Мара так сильно дрочил, что аж волдыри появились. Ну, не козел?

© Пенка