Яма

Давно это было. Мне как раз стукнуло восемнадцать, и я совершенно сознательно и искренне собрался отдать очередной долг Родине в виде бескорыстного служения в рядах ее защитников.
Моя бабушка жила в деревне, от города километров шестьдесят, в которой я проводил почти все летние месяцы своей пацанячей жизни. Родители забрасывали меня к ней, когда не ехали со мной на море или не отправляли в пионерлагерь, и мы с местными ребятами и девчонками целыми днями гасали на великах, купались в речке, ходили в лес или играли в войнушку. Повзрослев, я уже не так часто приезжал к бабушке, и видеться с друганами стал реже. Наверное, оттого каждый мой приезд превращался в небольшое событие - мои друзья детства всегда встречали меня с радостью.
Упущу казусы взросления, когда наши девчонки-малолетки вдруг превратились в аппетитных самочек, и ходить с ними купаться на речку стало делом небезопасным: после случайного касания какой-нибудь из их прелестей приходилось долго сидеть в воде, придумывая для этого причины, в ожидании, когда же упадет вдруг бодро вставший хуй... И первые наши влюбленности, и первую неумелую еблю на сеновале - это тема для отдельного креатива. Сегодня речь пойдет не об этом.
Я уже знал, что в армию мне уходить в ноябре, и решил в начале октября на выходные в последний раз приехать в деревню, чтоб попрощаться с друзьями, да заодно и отметить это событие.

Та осень выдалась дождливой и холодной, и грязища в деревне была просто непролазная. Но я все равно нарядился по последней моде - в светло-бежевый, недавно купленный плащ типа "макинтош", расклешенные синие твидовые брюки-"траузера" и туфли на платформе (а еще и длинный хайер по плечам... щас смотрю эти фотки - просто ссусь со смеху!) Короче, когда я заявился к моей безотказной подружке Людке, она просто впала в ахуй, и восторженно бросилась мне на шею. Не знаю, что у нее там тогда было в голове, но, видно, она имела на меня далеко идущие планы, потому что сразу потащила в дом показать меня родителям. Ее папик, суровый синяк, работающий лесничим, сразу усадил меня за стол, и мы накатили по сто пятьдесят убийственного самогона, закусив только что сваренным борщом. Но мне нихуя не интересно было вот так сидеть, когда меня под столом трогала за хуй Людка.
Я откланялся, поблагодарил и сказал, что мне пора. Людка намылилась со мной, и мы, уходя, впились друг в друга поцелуем в темных сенях, чуть не попалившись перед неожиданно вышедшим до ветру папиком.
Все ахуенно, но надо ж было где-то славно поебстись! У Люды и в доме моей бабушки это сделать было нереально, поэтому мы, сгорая от страсти, пошли искать свободную хату, которая нашлась у нашего общего другана Кольки, родители которого были на работе, а он от безделья рубил под навесом на зиму дрова. В два счета он понял, чего нам было надо, и пообещал не заходить в дом, пока мы не выйдем сами, а заодно и на шухере побыть - время приближалось к обеду, и родоки могли припереться с работы перекусить.
Мы, счастливые, завалились на широкую родительскую кровать, пообещав после всего привести все в надлежащий вид и убрать "следы любви". Эх, Людочка! Где ты, и кто ж тебя сейчас ебет, такую сладкую и страстную? Она была, как говорят, кровь с молоком - тугая вся такая, сбитая, с налитыми упругими сиськами, и пока я не кончил, могла "приплыть" раз десять...
Только мы с красными рожами вышли из дома и начали выслушивать Колькины подъебки, приехал на велике его папа, а через несколько минут и мама. Мы были рады, что так все хорошо обошлось, как раз вовремя. И у меня возникло чувство, что и дальше все будет заебись, и моя поездка в деревню будет просто ахуенной. Но никогда не поймешь, в каком настроении сегодня провидение...
Колька ебнул у бати поллитровку самогона, собрал какой-то закуси, и мы пошли слоняться по друзьям. Единственное, заебывал мелкий, не прекращающий моросить дождь и довольно холодный ветер, который толкал нас от дома к дому.
Под вечер нас собралось человек восемь - все с бухлом, с закусью и с намерением посетить клуб, где через час должна была начаться дискотека. Мы поперлись на пустой придорожный рынок, под навесы, разложили все свои запасы и начали жестоко бухать. Помню, кроме самогона, на столе была бутылка сливового пунша, мятного ликера и некоего напитка под названием "Виньяк"... Короче, все это было беспощадно выжрато, и мы с песнями двинулись на дискотеку, которая уже с полчаса как началась.
Когда мы вошли в помещение клуба, мне в нос ударил теплый воздух, уже успевший пропитаться запахом потных танцующих тел. После зябкого, отрезвляющего осеннего воздуха с улицы я почувствовал, что начинаю расквашиваться... А тут еще Людка схватила меня и потащила танцевать. Пиздец, я уже еле стоял на ногах, но ее сиськи прижимались ко мне так аппетитно, что я сквозь алкогольный дурман все равно ее захотел снова. Говорил я уже с трудом, поэтому молча потащил ее к выходу и в темноту, за клуб, спугнув каких-то телок, севших там поссать. Ноги слушались меня плохо, и я было остановился, запустив лапы Людке под кофточку, но она потащила меня куда-то еще дальше. Это я сейчас понимаю, что она нас прятала от любопытных глаз, но тогда мне было реально похуй - я готов был выебать ее прямо посреди освещенного зала.
Мы остановились в полной темноте, и я почувствовал, как она расстегивает мне ширинку. И потом ее влажный, теплый рот на хую... Люда до этого никогда не делала мне минет - ну, как-то в деревне не очень было принято в те времена ублажать друг друга орально, в основном в ход шли руки, а потом тупо еблись. Я, хоть и был в говнище, но прихуел - даже потрогал ее лицо, чтоб убедиться, что она это и вправду делает. И вдруг...
Вдруг я почувствовал, что все, что я съел и выпил сегодня, настоятельно просится наружу...
Я мощно кончил и мощно блеванул одновременно. Причем, славно потрудившейся Людочке досталось и того, и другого...
Она вскочила на ноги, размазывая по лицу и одежде выданную мной аццкую смесь, и матеря меня, на чем свет стоит. А потом расплакалась, развернулась и куда-то убежала. Мне уже было похуй куда, потому что я снова почувствовал желудочные спазмы, меня качнуло, и я пал на четыре кости...
Наверное, с полчаса я выворачивал себе кишки со страшными рыками. А потом сработал условный рефлекс: "Надо идти домой".
Перед клубом было что-то типа парка - некие упорядоченные заросли кустов и деревьев. Прямо посреди этого парка была полузаброшенная стройка.
Обычно на улицу, где находился бабушкин дом, я шел через парк по одной из натоптанных дорожек - так было короче, чем пиздовать в обход по асфальтовой дороге через центр деревни. Естественно, мой затуманенный мозг выбрал единственно верное решение - отправить истерзанный алкоголем организм по короткой дороге...
Меня сильно "штормило", и я, кажись, даже пару раз свалился, но автопилот заставлял меня снова подняться и идти в нужном направлении. Около клуба как раз началась какая-то драка, все вышли поучаствовать, и мне пришлось сделать небольшой крюк, чтобы меня в таком состоянии не увидели знакомые. Короче, я с трудом вписался в проход между кустами и побрел по парку. Уже было часов десять вечера, дождь перестал, и на небе сквозь тучи мутно проглядывала Луна. Я понимал, что с каждым шагом приближаюсь к заветной цели - дому, где меня ждет кровать с пуховой периной и теплым одеялом, и как мог молотил заплетающимся ногами по дорожке.
...В тот миг, когда у меня из-под ног ушла земля, мне показалось, что я провалился в бездну и полет этот будет бесконечным, как у Алисы в кроличьей норе. Но нет - я мягко приземлился в чавкнувшую грязь, попутно больно стукнувшись бедром обо что-то твердое. Под ногами было месиво. Я поднял глаза и с ужасом увидел над собой темный квадрат неба с появившейся во всей красе Луной... Я ахуел. Это была глубокая яма, не меньше трех метров глубиной! Очевидно, я где-то свернул с дорожки на стройку... На дне лежали остатки то ли "козлов", то ли еще каких-то деревянных конструкций, о которые я чудом не вышиб себе мозги. Я начал трезветь. Надо было выбираться отсюда. Попробовал дотянуться до краев ямы, потому что подпрыгнуть было не реально - я стоял почти по колено в жиже, да и сам я был весь в грязи, которая толстым слоем налипла на мой модный светло-бежевый плащ и вместе с гравитацией тянула меня вниз. Какое там! Все мои попытки были тщетны... Изрядно заебавшись и передохнув, я вдруг с ужасом представил себе картину, которая с утра явится взору тех, кто меня здесь найдет: городской пацан интеллигентного вида сидит в грязной, вонючей строительной яме... Это ж еще и кричать надо, чтоб привлечь чье-то внимание... Бля, пиздец. Захотелось курить, но сигареты, как и весь я целиком, оказались промокшими насквозь и перепачканными грязью. Грязь была даже у меня в карманах плаща... Но сдаваться я не собирался.
Собрав на дне ямы остатки досок, я смастерил некое подобие помоста, которое позволяло не проваливаться при каждом шаге по колено. Взгромоздившись на него, я стал шарить руками по краям ямы, которые теперь стали гораздо ближе, и - спасибо небесам! - нащупал кусок арматурины, торчащей вниз из лежавшей у самого края бетонной плиты. Отчаянно подпрыгнув, я таки крепко ухватился за нее руками, и, обваливая кучи мокрой земли со стен ямы, подтянувшись что было сил, вылез...
Не помню большего блаженства, чем то, которое я испытал потом, лежа на спине рядом с моей бывшей тюрьмой. Я был словно заново рожден; словно Орфей, только что вылезший из Тартара; словно лошадь, с которой только что сняли седло после тяжелого трудового дня...
Добрался домой я около часа ночи, хотя от клуба до бабушкиного дома было десять минут неспешной ходьбы. Бабушка, увидев меня на пороге, упала в обморок, и мне пришлось приводить ее в чувство нашатырем. Она сказала, что не узнала меня, и я, когда глянул на себя в зеркало, сам был в шоке - кусок грязи в бесформенных и бесцветных шмотках...
С Людой мы встретились снова только через семь лет. К тому времени родители продали дом в деревне, бабушку забрали к нам в город - она сильно болела. Люда вышла замуж, родила дочь, да я и уже был женат и приехал с женой и сыном к родственникам, жившим здесь. Вечером я сбежал, и ноги сами привели меня к ее дому. Я увидел ее в окне: она, держа на руках маленькую дочь, ругалась с мужем... Бля, как же нам было хорошо когда-то...
Я постоял еще немного у забора, потом повернулся и пошел назад, к своей нынешней жизни.


© Иван Костров