Бабу не желаете?

- Номерок - пальчики оближете! Сосед тихий, бывший капитан дальнего плавания, будет о чем поговорить, - уверяла Гладкова администратор, елозя бюстом по стойке.

Гладков зевал, показывая золотые коронки, не таясь, разглядывал мощную грудь, стиснутую бюстгальтером шестого размера, и послушно кивал головой. День-деньской снабженец Петр Иванович кружил по маленькому пыльному городку с одной базы на другую, с одного склада на второй, заключая договора, пожимая не оскорбленные трудом руки начальников складов и наполняя портфель договорами и накладными. Расплатившись и получив ключ, он поднялся на третий этаж и легко отыскал нужный номер.

Пахнуло чем-то хорошо знакомым, тем, чем обычно пахнет в уборных. Петр Иванович поморщился и включил свет.

- Ты что, собака, на рею хочешь? - крикнули с одной из кроватей.

Гладков испуганно присел, щелкнул выключателем и шепнул в темноту "извините", практически на ощупь добрался до пустой койки со старомодными набалдашниками, разделся и лег.

- Завтра же на вокзал и домой. Что успел, то успел, - подумал Петр Иванович, когда панцирная сетка железной хваткой впилась в его рыхлые бока.

Носоглотка соседа работала на редкость громко. Звуки, воспроизводимые ею, напоминали рев не вовремя разбуженного медведя. Только через час, устроив ощетинившуюся перьями подушку между ухом и плечом, Гладков закимарил. Снилась ему жена, Жанна Никитична, статью напоминавшая борзую, в переднике и с тарелкой отбивных в руках, и сынок Евгеша, старательно надувающий изумрудные пузыри курносым носом.

Проснулся он по старой привычке на рассвете. Приподнялся на локте, огляделся. На тумбочке лежала фуражка с золотым якорем, на стуле полосатым комком валялась тельняшка, в бороде соседа, пребывающего в царстве снов, запуталась, словно в сетях, килька в томатном соусе. Из-под кровати выглядывало последнее судно капитана - белоснежное, эмалированное и наполовину наполненное. В углу на паутине повесилась одинокая зеленобрюхая муха, на подоконнике ровными рядами выстроились бутылки "Столичной".

- Да-а, - не удержался Петр Иванович. - Ну и помойка.

Капитан шевельнулся, перешел с рева на хрюканье, а потом неожиданно сказал:
- Ты что, крыса сухопутная, через весь коридор по нужде малой бегать прикажешь?!

Гладков вздрогнул, спешно натянул одеяло до подбородка и вежливо пискнул:
- Нет, нет, что вы.

- То-то же, рыбий потрох! - рявкнул сосед и снова захрапел.

Петру Ивановичу очень хотелось убежать, но памятуя, что первый поезд в родной и безопасный город будет только в полдень, он заставил себя успокоиться и задремать.

В дверь постучали.

- Не заперто, - ответил Гладков, не открывая глаз.

- Бабу не желаете? - спросили женским голосом.

Оторопев от услышанного, Гладков судорожно замотал головой.

- Зря, - посетовали в дверях, - хорошая баба. Недорогая.

- Н... не надо, - еле выдавил Петр Иванович.

- Ну, как хотите. Я завтра зайду. Может надумаете, - и дверь захлопнулась.

"Господи, какой разврат" - подумал Гладков, поворачиваясь на другой бок, и почему-то пожалел, что не согласился. И потом, когда вышел подышать свежим воздухом провинциального городка, все корил себя, что не взглянул хоть одним глазком на наглую бабу, бесцеремонно предлагающую себя первому встречному. Иногда в его мысли вваливалась жена - плоскогрудая и поджарая, сквозь зубы цедила: "Ну ты и сука!" и, принимая развратные позы, добавляла: "Тебе что, меня мало?!". Гладков покупал газводу, залпом осушал стакан, и, пугая стаю разномастных собак, бежавших за ним, отмахивался от кого-то невидимого.

Незнакомая баба поглотила все его существо. Она прижималась к нему многокилограммовой грудью, томно охала и повторяла: "Зря. Недорого". Примерно через час прогулки Гладков послал Жанну Никитичну к черту, пообещав недурные алименты на вечно пузырящегося Евгешу.

- Да что я, в самом деле, не заслужил? Что я хуже других? Могу я себе хоть раз позволить? - бушевала, доселе скромная, натура Петра Ивановича.

Было решено остаться еще на одну ночь. Капитан, конечно, пугал, но природа брала свое. Целый день бродил Петр Иванович по городу, питался в пельменных, пил пиво, после которого искал кратковременное убежище в кустах, и даже проехался на трамвае, глазея на небритые подмышки держащихся за поручни барышень. Баба, виляя белыми гладкими бедрами, спрашивала: "Не желаете?" и по-хозяйски стягивала с Гладкова брюки. Жанна Никитична подкладывала в лифчик вату и грозилась профкомом, Евгеша сморкался мимо платка и просил на мороженое.

Вечером, воодушевившись грандиозным бюстом администратора, Гладков осторожно вошел в номер. От сквозняка по желтой глади эмалированного корабля побежали легкие волны. Капитан лежал в той же позе, что и утром. Только в бороде его произошли изменения: килька обрела подругу - мутноглазую мойву. Стараясь не шуметь, Петр Иванович юркнул под одеяло.

Не спалось. Глазастая и пышнобокая баба отражалась то в лунной желеобразной поверхности, то в бутылках "Столичной". Она устраивалась рядом с Петром Ивановичем, заставляя кровать жалобно скрипнуть, а потом резко вскакивала, кружилась в каком-то первобытном танце и, запрокинув голову, смеялась и подтрунивала: "Ну, как хотите", а после снова бухалась на койку, обдавая Гладкова горячим дыханием.

- Отдать швартовые! - гаркнул во сне капитан.

Хотелось курить. Пришлось встать и открыть форточку. Чиркнув спичкой, Гладков глубоко затянулся. Из серого облака выскочила Жанна Никитична. "Сына пожалей!" крикнула она и продемонстрировала силиконовую грудь, с жалобным "чпок" под носом у Евгеши лопнул огромный зеленый пузырь.

Ближе к утру проснулся капитан: ополовинил "Столичную" с горла, покушал из консервной банки, наполнил почти доверху свою спасательную шлюпку, неизвестно кому рассказал увлекательную историю про акулу и "сукина сына", служащего боцманом, а после снова провалился в сон, сладко пуская слюну в бороду.

Боясь не услышать приход бабы, Петр Иванович более не ложился, и когда уже знакомый голос задал долгожданный вопрос, он почти крикнул: "Да!".

- Чего ж так громко? - удивилась молодая справная девица. - Никак оголодал?

- Сколько? - окончательно осмелев, выдохнул Гладков.

- Да как у всех. Я много не беру. Тебе одну иль две?

- Две! - голова у Петра Ивановича пошла кругом.

Девица скользнула в номер. Гладков оглядел - ладная. Так, а корзина зачем? Да, впрочем, какая разница.

- Полтинник за две, - сказала она.

"Даром!" - пронеслось у Петра Ивановича. Дрожащей рукой он выудил деньги из кармана брюк, протянул и спросил:
- А вторая где?

- Да сейчас же, сейчас. Вам куда?

Закрыв глаза и застонав, Гладков опрокинулся навзничь.

- Нешто так оголодал? - удивилась девица.

- Быстрее! - промычал он.

Девица зашуршала, засуетилась возле тумбочки и... ушла. Петр Иванович открыл глаза и сел. На тумбочке, рядом с белой фуражкой, лежали две ром-бабы.


© Елена Маючая