Иваныч , сапоги и сауна

Контейнеровоз "Honour", 1997 год.

Далеко не на каждом судне есть спортивная комната или бассейн. На этом же контейнеровозе был и настоящий большой спортзал, и официальный бассейн - еще с постройки судна. Не хватало только сауны, по мнению многих.

Ну, это же ведь просто. Первый механик Иваныч почесал остаток своей пышной лысины, и в его мозгу постепенно нарисовался план постройки сауны в отдельно взятом помещении.

Нашли ненужную кладовку рядом с бассейном, вытащили оттуда все повидло, оставив лишь металлические стены. Проложили проводку, сделали освещение. Обшили сосновыми досками, найденными в подшкиперской. Сварили каменку, вставили четыре ТЭНа по 2 кВт, обложили ее камнями, притащенными с какого-то пляжа в Италии. Все, сауна готова. Недели две работали. Пиплу нравилась идея, работали легко и с радостью.

На запуск сауны собрались все, свободные от вахты. Гордый руководитель проекта стоял, сверкая праздничным коротко стриженым плафоном головы. Иваныч собрался с мыслями и прокричал всем правила пользования: внутрь входить только в тапочках, а не в рабочих ботинках. Включать ТЭНы только по согласованию с машинным отделением. Показал, что выключатель ТЭНов в целях безопасности находится внутри помещения сауны, на стене. Если вдруг кому станет плохо, чтобы мог выключить их изнутри.

Все весело загалдели, как дети. И тут же пошли париться, а после парилки - прыгали с размаху в бассейн.

Большое дело для моряцкой психики вот такие вещи. Это помогает расслабиться после работы, как-то отвлечься от нее.
Прошло пару месяцев.

Тут надо бы сказать, что на судне был не совсем обычный для 1997-го года по новому летоисчислению старший помощник лет 50. Наверняка, история о Павлике Морозовом не давала ему уснуть в детстве: лавры молодого, но очень преданного партии стукача снились ему малолетними безудержными ночами поперек подростковых поллюций.

И он вырос, и выучился на штурмана. И все стучал, стучал, стучал. Как он живым дожил до такого возраста, не скажу, не знаю. Я не завидую всем тем, кто с этой животиной работал в ЧМП. И вдруг ситуация изменилась: страна, в которой хорошим тоном было стучать, распалась. Вместо ЧМП он оказался на судне греческого судовладельца. Греки в большей своей массе не любят стукачей, называя их презрительным словом "руфьянос". Но на этом контейнере был полностью русский экипаж.

И старпом проявил свои барабанные навыки во всей красе.

Он писал на всех и на всё. Я держал в руках пачку его заявлений на имя тогдашнего капитана. Начинались они все просто и без затей: число, дата, место в океане, название судна. Затем шла обычная шапка - капитану такому-то от старшего помощника такого-то, слово "Рапорт" или "Докладная записка". И дальше - в зависимости от обстоятельств. Но как-то он тупо писал. Без задора, без интереса. Вяло, хотя и созидательно.

"Довожу до вашего сведения, что сегодня матрос Тихоня В. Л. опоздал на развод по работам, имевший место на главной палубе с правого борта в восемь часов утра. Матрос Тихоня опоздал на семь минут, объяснив свое отсутствие на рабочем месте тем, что у него не сработал будильник, и он проспал". Далее прилагалась объяснительная записка от матроса Тихони, в которой он описывал свое опоздание, где он клял свой будильник, и где он искренне заверял капитана в том, что так он больше никогда не поступит.

"Матрос Будыкин М. П. не пришел на работу вовремя после кофетайма, который, согласно судовому расписанию, длится с 10.00 до 10.15. Будыкин М.П. опоздал на шесть минут, объяснив свое отсутствие на рабочем месте расстройством желудка". Прилагается объяснительная, где этот самый М.П. рассказывает о своем содержательном посещении гальюна именно во время разрешенного кофетайма, хотя вот выйти вовремя - как-то не уложился. Прикладывается объяснительная повара, где тот клянется, что он готовил пищу в полном соответствии с лучшими стандартами и пользуясь здравым смыслом.

"Довожу до Вашего сведения, что сегодня, поднявшись на мостик после развода на работы и завтрака в 08.27, я не нашел в радиорубке начальника радиостанции Смелого А. П. Для выяснения обстоятельств пропажи начальника станции я попросил вахтенного третьего штурмана Ночных Г. А. пройти со мной. Вместе с Ночных я постучал в каюту начальника станции Смелого. Никто не отвечал. Когда же я вскрыл каюту ключом-вездеходом, то мы с Ночных увидели вопиющую картину: Смелый А.П. лежал на койке, свернувшись калачиком, и спал, накрывшись одеялом. Я долго тряс его за плечо, прежде, чем он смог открыть глаза. На мой вопрос, почему он не на работе, Смелый ответил, что плохо себя чувствует, оттого не встал и не пошел на работу. В каюте было сильно накурено, и в воздухе легко можно было уловить запах спиртного. Но ничего на столе или в обстановке не указывало на то, что здесь распивали бы спиртные напитки, равно, как и курили бы. Когда же я предложил Смелому измерить температуру, он отказался, говоря, что уже мерил. У меня это вызывает определенные сомнения, которыми спешу поделиться с Вами. Наверняка, прикрываясь мнимой болезнью, Смелый просто не хочет работать. Прошу применить к Смелому А.П. штрафные санкции, поскольку это происходит уже не первый раз".

К этому рапорту, как и к другим, тоже подшивались объяснительные виновника происшедшего и рапорты свидетелей. Да, когда мы зашли в каюту, Александр Петрович лежал калачиком на койке... бу-бу-бу... и еще бу-бу-бу...

Можно подумать, что, пойди он на работу в радиорубку, находящуюся от него в трех метрах по коридору, то он бы там работал. Сейчас. Ага, с разгону. Спал бы, только сидя. Это же начальник, понимать надо.

Но одно послание было чудным по своему содержанию.

"Довожу до Вашего сведения, что сегодня в 15 часов 03 минуты по судовому времени я проходил из спортзала в свою каюту. На пути мне пришлось пройти по второй палубе в надстройке мимо помещения сауны. Оттуда вышел первый механик Владимир Иванович в рабочей форме одежды: грязном комбинезоне и ботинках. Руки он вытирал промасленной ветошью. Я сделал ему замечание, что нельзя заходить в парную в рабочей обуви. Поведение Владимира Ивановича вдруг стало резко агрессивным, и в совершенно неприемлемой для офицера форме он стал нецензурно выражаться в мою сторону. Когда я попробовал его остановить и образумить, то он грубо пообещал меня избить ногами, не снимая рабочих ботинок, а после замахнулся на меня рукой. Дабы не доводить дело до вульгарной драки, я скрылся с места конфликта. Чем было вызвано недовольство первого механика мною, мне неизвестно".

И вот я держу эти документы в руках. Читаю, не веря своим глазам. Надо же быть таким мудаком. Сколько же он крови людям попортил, сколько нервов испохабил. Я пошел к Иванычу.

- Это, что, все правда? - Иваныч кивнул. - А что же вы ему тогда сказали, да еще агрессивно и нецензурно? Как вы могли?
Иваныч застеснялся. Он покрутил головой, понаклонял ее в разные стороны, как бы говоря, что дело давнее, и вспоминать не хочется. Но, видя мою любопытную мордочку, все же смягчился.

- Понимаешь, этот урод всех на судне достал. Шага не ступишь, чтобы он на тебя кляузу не настрочил. Пишет и пишет. Уже капитан ему говорит, мол, я вас уважаю, и все такое, но пора бы и честь знать. Так у нас на пароходе вся бумага закончится. А тот строчит дальше, как ни в чем ни бывало. Заклинило его, понимаешь.

В день, когда это случилось, у нас была моточистка с заменой цилиндровой втулки. Мы все в повидле, конечно. Но - закончили вовремя, все закрыли, залили, провернули главный - все готово к запуску, отлично поработали. Ты же понимаешь, в каком мы все гавне были. - Я кивнул, понимаю - с заменой втулки за один рабочий день - это надо хорошо постараться, и измазаны будут все до единого, ибо работа грязная донельзя.

Ребята мне говорят: хорошо бы в парную сейчас. Ну, я пошел и включил ТЭНы. Пока они нагреются, мы все в душе как раз помоемся. А сапоги не снял, да. Но я только на пол наступил носочком левой ноги, выключатель повернул, и тут же ногу вынул. Я даже вторую ногу туда не ставил! Смотрю, а у меня за спиной этот кусок гавна стоит.

И начинает он, сука ряженая, весь в белой, тварь, рубашке с погонами несуществующего уже лет семь советского флота, читать мне нотацию, что нехорошо внутрь парной заходить в грязной робе, и так далее. Я ему говорю, мол, закрой свое хавало, я эту сауну сам делал. И делал ее, чтобы не ты там, урод, парил свою королевскую задницу, а чтобы все остальные смогли там после тяжелой работы попариться. Тут он что-то ляпнул, мол, образумьтесь и остановитесь, и добавил, что он тоже работает. Этим он меня, конечно, вывел - работает эта тварь, понимаешь. Я за ним как погнался по коридору, но не догнал.

- Иваныч, тут написано, что вы ему чем-то напоследок угрожали.

- Ну, угрожал.

- А как?

- Я сказал ему, - Иваныч засмущался сильнее - ну, сказал, мол, "Забью ногами, сука, не снимая ботинок" а потом побежал за ним. Но вот не догнал.

Побольше бы таких Иванычей, подумалось тогда.

© maximblog