Камень

Июнь, Рига. Мы с мужем и Дианой возвращались из Юрмалы. Об этой поездке я потом расскажу отдельно - думаю, очень многим будет интересно. Намекну только, что это было 21-го числа.
Так вот. Возвращаемся мы из Юрмалы. Диана за рулём, я - рядом, любуюсь родной Ригой. Муж - на заднем сиденье, любуется нами. Вообще, надо сказать, этот подлец отлично пристроился: я его во всех странах теперь знакомлю с красивыми девчонками и он по этой причине всей душой полюбил путешествия.
Едем мы, значит, и я рассказываю Диане, что завтра хочу посетить район, в котором родилась и прожила первые пять лет. Найти нашу улицу, наш дом. Вот подготовлюсь морально, соберусь с духом - и поеду, обязательно. Прямо завтра. Или послезавтра... Но точно поеду.
- А на какой улице вы жили? - спрашивает Диана.
- На Лудзас.
- Номер дома помнишь?

- Помню.
- Мы сейчас поедем через этот район, - вдруг говорит Диана. - Я вас отвезу к твоему дому.
Я испуганно вжалась в кресло. Объясню, почему.

Больше двадцати лет (почти четверть века!) я таила обиду на Ригу. Это очень тяжело - жить с камнем на сердце и не находить в себе сил этот камень сбросить.
Представьте себе, что вы очень любите одного человека. Вы живёте далеко от него, но всегда находите возможность встретиться. Приезжаете к нему, радуетесь, обнимаете, слушаете его новости, рассказывате, как жили без него и как скучали. И вот однажды вы сходите с поезда, бежите ему навстречу, а он вдруг наотмашь бьёт вас по лицу и изрыгает в ваш адрес поток гадостей. Вы в одночасье перестанете его любить? Возненавидете?
Примерно так получилось у меня с Ригой. Я по-прежнему любила её и считала самым прекрасным городом на свете, но общаться с ней больше не могла. Да, я бывала там. Приезжала, потому что там жил папа. Но не ходила дальше ближайшего магазина. Это была, пожалуй, самая горькая обида и самая острая боль в моей жизни.

У меня были друзья в Риге. Как-то так вышло, что все они - латыши. Хотя район у нас был русский, но вот так получилось.
Мы дружили со времён формочек и совочков. Гоняли на велосипедах наперегонки. Лет в 6-7 самостоятельно болтались по центру города и даже ездили в Юрмалу - времена были безопасные, хотя от родителей потом на орехи доставалось. Я постоянно жила в Риге только до пяти лет, потом мы переехали в Ленинград. Но на каникулы, на выходные - туда. Вроде, жили в разных городах, а росли-то, получается, вместе. Стали старше - делились секретами, песни во дворе орали под гитару (наши блатные песни с ярким латышским акцентом - это нечто, доложу я вам), курили втихаря за гаражами. В общем, как говорится, "потому что мы - банда". И я даже представить не могла (да и они, наверняка), что это может однажды рухнуть.
Но оно рухнуло, когда однажды в наши отношения вмешалась одна дама. И даму эту звали Политика. Знакомое имя, верно?
Нам было лет по 16-18, у нас не было никакого жизненного опыта, умишко ещё не вырос, нами двигал исключительно юношеский максимализм. Вокруг нас с бешеной скоростью стали происходить какие-то непонятные и нереальные события. Мы оказались в самом эпицентре этих событий, ни черта в них не понимали и делали какие-то собственные выводы. Иногда - страшные.
Нет, национализм в Латвии был всегда. Не верьте, когда вам говорят, что в советское время его не было. Был, ещё какой. Но одно дело, когда вы идёте по городу, спрашиваете у людей, как пройти на улицу Суворова, а вас попросту не замечают или презрительно произносят "Не паннимайю" - да плевать, это же чужие люди, у других выясним, - и совсем другое - когда это презрительное "Не паннимайю" вы внезапно слышите от своих друзей. Вот же, в прошлые каникулы курили вместе за гаражами и анекдоты на русском языке травили, и тут - бац - не понимают они, здрасьте.
Я долго не могла осознать случившееся. Бежала во двор, услышав их голоса, а они разговаривали в моём присутствии только на латышском, зная, что я не понимаю ни слова. Увидев кого-нибудь из наших на улице, бежала навстречу и махала руками, а он отворачивался и переходил на другую сторону. И вот так, в своём родном городе, среди своих друзей детства я внезапно стала изгоем.
Сколько было слёз пролито - сейчас даже вспоминать страшно. Был даже период, когда я начала стыдиться своих русских корней. Теперь неловко за себя, но из песни слов не выкинешь - было, было. И депрессия была жуткая, такая, что я даже не чувствовала запахов, не чувствовала вкуса еды. Я тогда призналась папе, что курю, и дымила у него на кухне ночи напролёт.
И в этом дыму я придумывала речь. Мне всё ещё казалось, что это какая-то временная ерунда, что им просто запудрили мозги, наговорили про меня что-то. И надо всего лишь поговорить по душам. Вот я приду завтра и скажу: "Ребята, ну вы чего? Это же я, я всё та же, ничего не изменилось, эээй! Помните, как Арнис упал с велосипеда и разбил лицо и колени, а моя неправильная мама обрабатывала ему ссадины? Или как Сильвия начала тонуть на взморье, а моя неправильная сестра вытащила её за трусы и откачала? Или как наши мальчишки разбили футбольным мячом окно злобного дяди Юриса, а неправильная я не выдала их и взяла вину на себя, а потом мой папа вставлял новое стекло?" И тьма рассеется. Мы засмеёмся и пойдём за гаражи курить и вспоминать разные истории из нашего общего детства. И всё опять будет по-старому.
И я пришла и начала говорить. А меня назвали русской швалью и оккупанткой, навесили на меня все грехи Ленина, Сталина и Андропова, обвинили в том, что я отняла у них свободу и прогнали прочь. И Арнис, тот самый Арнис, плюнул мне в спину. Не просто сымитировал плевок, а отхаркался и плюнул. Жирной слюной.
И больше я никого из них не видела. Почти четверть века - никого. Они остались в том свободном дворе, а оккупант ушёл с плевком на спине.

Появились они через десять лет.
Году в 2002-ом, наверное. Позвонил папа и сказал, что к нему заходил Арнис, спрашивал обо мне. Говорил, как ему стыдно за тот поступок, как он хочет попросить прощения, поговорить. Они хорошие же ребята на самом деле, я ведь знаю их столько же, сколько знаю себя. Они очень хорошие, иначе они не были бы моими друзями. И они поняли всё, только поздно. Если бы он догнал меня сразу, если бы попросил прощения через десять минут, я бы всё простила. Через десять лет - нет. Моя обида за эти годы выросла до таких невероятных размеров, превратилась в такой огромный камень, что сбросить эту ношу мне было не под силу. Я запретила папе давать Арнису мой номер телефона.
Потом появилась Сандра. Эта девочка - мой двойник, нас все постоянно путали, до того мы были похожи. Врали всем, что мы близнецы, но маме было тяжело растить нас двоих и одну из нас отдали в другую семью. Во фантазия была.
Не знаю, где она отыскала мой телефон - наверное, кто-то из родственников дал.
Она говорила, что вышла замуж за русского, дома они говорят по-русски, и у неё есть дочь, которая носит русскую фамилию. И она очень часто вспоминает меня и то, как они со мной обошлись. Сандра произносила практически те же слова, которыми я когда-то себя успокаивала: что им задурили голову, что была такая ситуация в стране, что они были молоды и не понимали, что творят. Я не простила. Камень. Камень.
Потом в разное время звонили Сильвия, Кристапс, Марис. Я ни с кем не разговаривала. Я всё для себя решила. Вы в меня плюнули. Я утёрлась. Желаю удачи в вашем свободном от меня мире.

Я приезжала в Ригу - и одна, и с мужем. К папе, на два-три дня. Никуда не ходила, даже ни разу в центр не выбралась. Боялась, что задохнусь, разревусь от воспоминаний. Потому что всё, всё там связано с этими людьми.
А потом папа переехал в Елгаву и стало легче. Рига теперь была только перевалочным пунктом, я и вокзал-то почти не покидала.

И к дому, в котором прожила первые пять лет своей жизни, не ездила с 91-го года. Тоже боялась. Потому что всё самое светлое и безмятежное осталось там. Там мама и папа были молоды, счастливы и женаты друг на друге. А наши пожилые родственники там сажали анютины глазки, жарили сосиски и готовили нам кофе гляссе по субботам (а мы с сестрой быстро вылавливали из кофе мороженое и врали, что так и было, и нам давали ещё). А кошка Мурлин Мурло там была перманентно беременна и мы с соседским мальчиком Вилисом вечно пытались установить отцовство и прищучить подлеца папашу. А ещё мы с этим Вилисом строили шалаш у нас под окном, и в самый разгар игры его мама кричала: "Вилис! Вилис!", и он тут же отвечал "Йа, йа!", срывался и убегал выполнять её поручения - то в магазин, то мусор вынести, то по дому помочь. А я злилась и думала: до чего противный мальчишка, разве можно быть таким послушным? Фууу. Вот моя мама хоть голос сорвёт, я а шиш игру прерву, я молодец, у меня характер.
В этом доме жило безоблачное счастье. А потом родители развелись, папа переехал в другой дом, мы - в Ленинград. В начале девяностых из-за границы заявились "хозяева" дома и милостиво разрешили нашим пожилым родственникам доживать там свой век. Они послушно дожили. Счастье осталось в этом доме, а нас там больше нет. Нет моих стариков, нет кошки Мурлин Мурло, и кто знает, где теперь тот мальчик Вилис?

И вот весна 2014-го. Мне почти сорок лет, меня зовут Вита и у меня на сердце камень. И я решаюсь. И беру билеты в Ригу.
Я бы разревелась ещё на автовокзале, но, по счастью, нас там встретила Диана, и я сдержалась.
Вечером мы впервые бродили с мужем вдвоём по Вецриге. Я выглядела абсолютным идиотом: узнавала знакомые дома, подходила к ним и гладила. Хорошо быть замужем за понимающим человеком, другой бы меня в дурку сдал. Боялась расплакаться у Домского собора, но там - ура! - была ярмарка и концерт перед праздником Лиго. Очень много народа, нужно себя контролировать. Но вот это ощущение - я дома, дома, я вернулась - непередаваемо.
А на следующий день мы возвращались из Юрмалы и Диана сказала: "Я вас отвезу к твоему дому". И я вжалась в кресло - теперь вы понимаете, почему?
Можно было отказаться. Отложить на завтра. На послезавтра. Но я не была уверена, что решусь. Боялась передумать. А от камня нужно избавляться, нельзя так больше. И мы поехали.

Наш дом теперь совсем другой. Его перестроили, обшили, обнесли высоким глухим забором. Там живут "хозяева", у них огромная собака. А сарай наш, развалюха, стоит на месте. Наверное, безоблачное счастье переселилось в него - зачем ему жить с чужими людьми в доме за забором?
Из соседнего дома вышла пожилая женщина. Наверное, я знала её когда-то. Наверняка. Не помню.
Стала спрашивать, что мы ищем. Я сказала, что жила здесь давно. Назвала фамилию пожилых своих родственников, свою не стала - побоялась расспросов о папе. И так слишком много эмоций внутри, не выдержала бы уже.
Начала вспоминать: там клумба была, там мы шалаш строили, а вот в Вашем доме жил мальчик Вилис, самый послушный сын в мире.
- А он и сейчас здес живёт, - сказала женщина. - Только они уехали за город на Лиго.
Надо же, Вилис. Жив, здоров, по тому же адресу. С ума сойти.
Помнит ли он меня? Столько лет прошло, целая жизнь. Хорошо, что уехал. Было бы глупо и обидно, если бы не вспомнил. Как бы мы встретились, о чём говорили? Взрослый мужик, семья своя, наверное. Может быть, теперь жена кричит ему из окна: "Вилис! Вилис!", а он отвечает: "Йа, Йа!" - и бежит в магазин, бросив все дела. Зачем тут я? Но как замечательно, что он есть. И что я теперь знаю, что он есть и с ним всё в порядке. Так хорошо.
Прошла до сарая. Из нашего дома вышла молодая женщина, посмотрела на меня угрюмо.
- Я раньше здесь жила, - объяснила я. - Просто приехала посмотреть.
Она кивнула и ушла в дом. Наверное, будет жарить там сосиски и готовить детям кофе гляссе.
И я - горжусь собой - снова сдержалась, не расплакалась, сохранила лицо.

А потом мы сели в машину и поехали обедать в ресторан "Лидо", там было красиво, вкусно и весело.
А потом Диана отвезла нас на набережную и поехала домой, а мы с мужем пошли гулять. И там, на набережной, меня накрыло.
Я ревела минут сорок. По нашему дому. По своему детству. По своим старикам и по кошке Мурлин Мурло. И по друзьям, с которыми нас навсегда развела дама по имени Политика.
И в какой-то момент я услышала всплеск и поняла, что это упал с моего сердца тяжёлый камень. И ушёл на дно Даугавы.
Сразу стало легко и я осознала, что в эту секунду простила всех. Никакой обиды, ни на кого. Время давно уже всё расставило по своим местам, все осознали свои ошибки и покаялись, и только я этого не понимала. Камень мешал.

А потом, дома, я нашла их всех на фейсбуке. Сильвию, Сандру, Мариса, Криспаса и Арниса - всех. Они все живы и, судя по всему, благополучны. В Риге живёт только Сандра, остальных разметало по шенгену. У всех семьи, работа, друзья. Я не стала им писать - зачем ворошить былое? Я просто знаю теперь, что они живы и с ними всё в порядке. Пусть так и будет, они прекрасные.
И Рига прекрасна. И я счастлива, что вернулась к ней. Она мудрая, она всё мне объяснила и я простила её. И буду иногда к ней приезжать, потому что очень её люблю.

И ещё раз, Диана, огромное спасибо тебе за то, что отвезла нас тогда к дому. Ведь я бы не решилась. И продолжала жить с этим камнем.

А зачем я всё это написала? Чёрт меня знает. Поток сознания, желание выговориться. И ещё маленькая робкая надежда на то, что, может быть, хоть кто-нибудь, хоть один человек задумается о том, стоит ли плевать в спину друзей по прихоти дамы по имени Политика.
Это личное дело каждого, я не настаиваю и не поучаю, ни боже мой. Но жить с камнем на сердце очень тяжело, поверьте. Политики приходят и уходят. Стоит ли позволять им уносить с собой ваше счастье? Ведь иного-то потом может и не быть.


© yapritopala