Гадкие дети богатых людей

Если первый навык в общении с окружающими, который усваивает ребёнок из обычной семьи, это способность различать людей по принципу "свой-чужой", то детки богатых родителей в первую очередь овладевают навыком разделять окружающих по принципу "равный-прислуга".

Умение мгновенно определять людей, относящихся к обслуживающему персоналу, развивается у таких детей буквально на первых годах жизни, и в дальнейшем становится автоматическим. Разумеется, когда человек подпадает под определение "прислуга", это понижает его социальный статус вплоть до того, что он лишается того уважения, которое априори должен внушать ребёнку любой взрослый. Более того, нередко отпрыск богатых родителей воспринимает такого человека исключительно как скомороха, которого ему прислали на забаву. Само собой, не является исключением и человек такой профессии, как фотограф. Он проходит определение статуса на общих основаниях, и немедленно причисляется к штату прислуги.

Довелось мне несколько лет назад работать на одну семью. Это были очень милые люди, обладатели прекрасного воспитания, и совершенно нескромного достатка. И был у них сынок, Артёмка. Мальчишечка девяти лет, гиперактивный хулиган и редкостный уёбок. И если в некоторых семьях пренебрежение к прислуге внушается детям именно родителями, то в этой семье всё было совершенно иначе, мама с папой были людьми интеллигентными, и заставляли мальчика уважать окружающих без учёта их социального статуса. Но некоторые выводы этот уродец сделал и сам. Прекрасно зная о том, что такое поведение не поощряется родителями, маленький мерзавец очень быстро понял, что главное - не быть пойманным, и развлекался исподтишка.
...
Каждый раз, работая у этих людей, и оставаясь с детьми баз присмотра взрослых, я должен был повышать свою бдительность, потому что например швырнуть мне в голову подушкой - это было у Артёмки как за здравствуйте, а шлёпнуть фотографа ладошкой по заднице казалось ему очень смешно. Ещё ему было очень интересно проверять, а проткнёт ли штаны фотографа обычная зубочистка, или что будет, если с разбега пнуть сумку фотографа ногой.
Честно говоря, раздражал он меня невероятно, временами мне хотелось придушить эту мерзкую сволочь, потому что ситуация была реально патовая - и прекратить его выходки, отпустив ему хорошего леща, я по понятным причинам не мог, но и жаловаться на него родителям мне было стыдно, он же совсем ребёнок. И вот однажды, совершенно неожиданно мне представился способ поквитаться с этой мелкой гнидой раз и навсегда.

Это была обычная съёмка, то ли крестины у его младшего братика, то ли просто чей-то день рождения, уже не помню. Когда официальные тосты закончились, детей выгнали беситься в игровую комнату, и я разумеется отправился туда же, чтобы поснимать как малыши веселятся. Все дети как дети, развлекались прыгая с дивана, или пиная воздушные шарики, но маленький паскудяй придумал себе развлечение получше - он подкрался к фотографу, и ударил его ногой по самому драгоценному, что есть у каждого мужчины. Ударил несильно, внешней поверхностью стопы, вроде как в шутку, но от неожиданности я разумеется подпрыгнул, и по его маленькой мерзкой харе было видно, что ему понравилось, и на этом он не успокоится. Пользуясь тем, что я смотрю в объектив, и не вижу того, что происходит по бокам, он подкрался вновь, и повторил свой трюк, но ударил уже несколько сильнее. Это было не больно, но чертовски неприятно. Я попросил его этого не делать, он отбежал в другой конец комнаты, но смотрел прямо на меня, а его возбуждённо горящие крысиные глазки и оскаленные щербатые зубки не оставляли никаких сомнений в том, что он от этой игры в восторге, и с нетерпением ждёт продолжения.

И тут вдруг я понял, как мне нужно поступить. Немного отстранив камеру от лица, я начал украдкой следить за передвижениями маленькой гадины. Он же, чувствуя себя невероятно хитрым, начал подкрадываться ко мне вновь. Его лицо выражало полнейшее блаженство, он расплылся в самой гнусной улыбочке, и от удовольствия даже высунул язык. Происходящее казалось ему невероятно увлекательным, он находился в радостном предвкушении того, как сильно фотограф подпрыгнет на этот раз. Я подыграл ему, задержавшись на месте, как будто был полностью поглощён съёмкой. И вот он приблизился на достаточную дистанцию. Краем глаза я увидел, что он как следует оттянул ногу для замаха, стало ясно что на этот раз уродец решил получить максимальный эффект.

Любой фотограф, снимающий спорт, или любой другой репортаж, со временем овладевает способностью предугадывать кульминационный момент любого движения. Например нельзя нажать на кнопку именно в ту секнуду, когда футболист бьёт головой по мячу, и чтобы поймать этот момент, нужно спустить затвор немного раньше. Или например на свадьбе, когда гости кружатся в танце, никак нельзя успеть поймать положение, когда они окажутся к тебе лицом, этот краткий миг можно только предугадать, нажав на кнопку немного заблаговременно. Или тот же бросок свадебного букета, если нажать на кнопку в момент, когда букет влетает в кадр, то на снимке он будет уже растерзан подружками невесты. Так что кульминационный момент нужно уметь предугадывать, без этого никак. Как человек, фотографирующий много лет, я научился делать такие уже вещи очень давно. И расчёт траектории ноги маленького мальчика, движущейся по длинной дуге, в этом плане не представлял никаких трудностей.

Ещё в тот момент, когда этот мелкий говнюк откинул корпус назад для наилучшего замаха, я уже ослабил хват фотоаппарата правой рукой, перенеся всю тяжесть своего Кэнона на левую, а к той секунде, когда он разогнав сою ножку по длинной дуге, донёс её до цели, я слегка согнулся в поясе, и на месте моих фамильных драгоценностей оказался крепко сжатый кулак. Затянутая в цветастый гольфик детская ножка вошла в безжалостное соприкосновение с сухими костяшками моих пальцев. Я почувствовал, что в этот раз он и правда вложился не на шутку. Внешняя сторона стопы - это очень эффективная болевая точка, и весёлое личико маленького урода мгновенно скукожилось, он запрыгал на одной ножке, и в его взгляде пронеслась целая буря эмоций - он безумно хотел пожаловаться родителям, но не мог, потому что его за это наказали бы. Он очень хотел заплакать от боли, но не хотел чтобы я это видел. Он очень хотел заплакать от обиды, но мальчики же не плачут? Крысёныш смотрел на меня долгим взглядом, но не мог вымолвить ни слова.

Наконец с самой язвительной улыбкой, какую только мог изобразить, я прервал затянувшуюся паузу - "Есть вопросы?" - ответа не последовало. - "Ну и прекрасно" - резюмировал я, и продолжил снимать. Крошечная сволочь, всё так же поджав одну ножку, попрыгала в уголок. А я впервые в жизни поймал себя на мысли, что я испытал удовольствие, причинив боль ребёнку.

strravaganza