Вы верите в бессмертие, товарищ? Я вот - не очень. Есть, конечно, Вечный жид. Который Агасфер, если библия не врёт. Есть куча богов, якобы глядящих с небес. Может, на кого и смотрят, не спорю. Я их ни разу не замечал. Впрочем, люди и электричество с гравитацией не видят, тогда как те существуют.
Научно доказано.
Но есть ещё темные места в этом вопросе, с долгожительством. В 1922 году мне было девятнадцать лет. Возраст не самый сознательный, но уже и не ребячий. В подполье успел поработать, от полиции прятался. В восемнадцатом воевал уже вовсю: возле Питера, потом на Урал направили по партийной линии, помогать товарищу Бубенцову. В тюрьме у белых сидел трижды, один раз хотели расстрелять, спас малый возраст.
Не выгляжу я на сто пятнадцать годов? Понятное дело, дальше слухайте. Дальше больше, как говорится.
В двадцать втором годе я уже в Подмосковье с религией боролся. Заложили мы взрывчатку под церковь какого-то Христофора, что с собачьей головой. Шнур, машинка - всё приготовили, но дёрнул меня чёрт пойти проверить закладку зарядов. Кто ручку дёрнул - Тимоха или Константин, я не знаю. И зачем - понятия не имею. Скорее всего, по глупости: оба парня деревенские, мне в подкрепление приданы. Не то, чтоб дураки, но политически незрелые. Тёмные ещё.
Мне повезло, что я в подвале был, иначе б сразу погиб. А так - нет. Кирпичами привалило, конечно, по голове досталось и ногу отбило. От взрыва как лопнуло что-то в воздухе, ухи заложило. Сознание потерял.
Очнулся, когда в лицо светить начали. Думал, Тимоха, раздобыл где-то фонарь, стервец, меня ищет. Он такой, пронырливый, сообразил бы. А вот и нет: стоят парни какие-то, одеты черти во что - брюки мешком, куртки с полосками железными. Ботинки, правда, хороши у обоих, на толстой подметке, прошитые. Я поднялся, как мог - голова-то гудит, в ушах будто ваты набили, и давай на них орать: кто такие, мол? Почему в церковь полезли во время взрывных работ? Ору, а сам себя плохо слышу. Хотел револьвером им пригрозить, да не нашел. Гимнастёрка, штаны и сапоги - всё моё имущество. И то гнилое какое-то. Раз, другой повернулся, гимнастёрка по швам лопнула, а сапоги кусками развалились. Портянки тоже как из марли: пальцы торчат из ошметков. Ремень соплей расползся, только бляха о пол брякнула.
Эти двое назад пятятся, один коробочку перед собой держит, типа портсигара. А второй фонарём светит. Я разозлился, конечно. Мало того, что одежда у меня гнилая, так ещё и револьвер куда-то делся. Одному из этих в ухо дал, тот как сноп - на пол. Портсигар его вдребезги, как стеклянный. У второго я отнял фонарь и мешок заплечный, тоже врезал, но потише. Чтобы он говорить мог.
- Где, - спрашиваю, - Тимоха с Константином?
Тот глазами хлопает, рот кривит, а ответить толком не может. Только "диггеры" какие-то сказал и всё. Немцы, что ли? Так не похожи, рыла у обоих славянские.
Шпионы, небось.
- Как сюда попали? Выход где? - Вот это он понял, растолкал товарища, как мог, на плечо его взвалил, вперёд пошёл. И мне рукой показывает, куда вылазить.
Лезли трудно. Сперва тот, что с фонарём был, потом второй - стонет чего-то, но лезет. А последним я. Кирпич везде торчит, ободрался я, остатки амуниции в норе этой оставил. Вылез как Адам: задом сверкаю, босиком по камням хожу. Лом лежит, лопаты. Вокруг церквушка та, только крыша вся в дырах, мусор, стекло битое кругом. На полу пятна горелые от костров, а на стене баба голая углями изображена. Страшная, как жандарм Полетаев, только что без усов. И с сиськами.
- Где, - ору, - отряд мой? Тимоха с Константином, две лошади и подвода?
Эти шпионы головами машут, несут чепуху какую-то: мол, они только раскопали подвал. Никого больше нету рядом.
Пригрозил им чрезвычайной комиссией - вообще, не поняли меня. Опять про диггеров начали болтать. Ниггеров знаю, это в Америке угнетенный рабочий класс чернокожей наружности, может, эти про них балакают? Плюнул. Заставил одного раздеться, фигурой на меня похож, а у меня с одеждой туговато. Налезло нормально, только рукава длинноваты и ботинки на босу ногу болтаются.
Стоит этот шпак передо мной, ручки-ножки тоненькие, подштанники смешные, короткие, по бедро всего. И рубаха нательная без рукавов. Точно, шпионы, у нас кто ж так оденется?
Но некогда мне, не в шапито, над уродами смеяться. Погнал их впереди себя на выход. Раздетый тут же на стекло наступил, еле идёт, хромает. Но вышли. Тут я и начал понимать, что не то что-то. Деревни Малые Щигры, что рядом с церковью была, нету. Поле только, холм справа и деревья редкие. Рядом с церковью механизм какой-то стоит - для трактора маловат, на автомобиль - тоже не похож. Низкий слишком. Но на колёсах.
- Куда деревню дели, контры? - у этих спрашиваю. Раздетый сел на землю, ногу свою разглядывает. Крови немного там, заживёт.
Второй мне и говорит:
- Нет здесь деревни. С сорок второго года нет, как немцы сожгли.
- Немцы?! Сдурел, что ли, паря? Какие тут германцы, они сюда и не дошли.
Потом уже я задумался: какой сорок второй? Историю худо-бедно знаю, не воевали мы в сорок втором ни с кем. Англичане с китайцами сражались, было дело. За опиаты, кажется.
- А сейчас какой год? - спрашиваю.
- Восемнадцатый, - говорит. И глазками хлопает. На вид - старше меня, бороденка дьяческая, а лицо выражением как у ребёнка.
- Брешешь! - говорю. Сам уже злиться начал. - Двадцать второй сейчас, ты мне пули не лей!
- Клянусь Джа, восемнадцатый! - и свой мне портсигар под нос тычет. - Сам посмотри.
Взял я коробочку, а на ней как фольга под стеклом цветная, тонкая работа. Картинка с бабой красивой. И крупно написано - 5 августа 2018. 16:42.
Я ему коробочку обратно сунул, да сам так и сел на землю, чуть второго не придавил, раздетого.
- Брехня? - спросил для формы, а сам на ботинки сижу смотрю. То ли нерусские они, то ли - из будущего, правда. А, может, и то, и другое, хрен его маму знает. И куртка эта, матерьял непонятный. И трактор, который не трактор.
- Верняк! - а сам всё глазками хлопает.
- Так это что же получается: я почти сто лет в подвале проспал? Без меня всемирный союз трудового народа построили? В звёздное пространство полетели? Отвечай: полетели или нет?
- Ну... Типа того, - отвечает раздетый. Хныкать перестал, разговорился. - Недавно Маск "теслу" запустил с манекеном под Боуи.
- Слышь, паря! - это я ему, строго так говорю, с чувством. - Давай по-русски говорить, если умеешь. Белых, понятно, разбили. Коммунисты во всех странах у власти? И остались страны-то или один трудовой земшар, как говорит товарищ Троцкий?
- Остались... - уныло так отвечает. - Штук двести осталось. Куртку хоть отдай, терминатор. Куда я в одних трусах-то? Как домой идти?
Я покачал головой:
- Хрена я тебе отдам, самому нужна. Я младший командир, а не кто-нибудь. Говорите, где партийный комитет ближайший? Сам разберусь дальше, без вас.
Одетый в коробочку свою уставился, спрашивает:
- Какой партии комитет?
Это он у меня спрашивает, большевика июльского призыва?! Как есть, контра!
- Нашей, большевистской. Коммунистической!
- А-а-а, капээрэф типа? - и пальцами тычет в коробочку, щурится. - Ближайший в Николаевске. Тридцать семь километров отсюда.
Показывает мне коробочку, а там теперь - как кусок карты нарисован. Трехверстка, похоже.
- И чего, топать прикажешь? Лошадь нужна.
- Да мы на машине, вроде. Ключи только отдай, у тебя в куртке лежат.
Я ощупал карманы, что-то там есть. А как вынуть - непонятно.
- Молнию расстегни, чего неясного?
Он протянул руку, уцепился за железку и потянул. Скрипнуло противно, но карман раскрылся. Зубцы по краям торчат. Что у них тут за дела с одеждой, ум за разум заходит. Я подёргал туда-сюда, ну да, вроде разобрался.
Ключи оказались на колечке, маленькие, как от шкапа. Не дверные точно. И висит рядом фитюлька, со спичечный коробок. На ощупь - эбонит какой-то. Я его ухватил, а механизм возьми и запищи - громко, противно. Не будь я бойцом Красной армии, мог бы испугаться.
- Хорош, аккумулятор посадишь! - одетый ключи у меня забрал и второму подаёт. Тот вцепился, словно ему долг отдали, а он и не надеялся.
В общем, дальше мы на этом автомобиле поехали. Непривычно, закрытый весь, внутри всякой всячины набито - лампочки, кнопки, ручки какие-то. На руле ромбики, три штуки, если в ряд выложить - комбатальона получится. Но это я так, искал что-то знакомое глазу. Дорога гудроновая, ровная, но ям много.
В Николаевск когда въехали, я уже поверил этим двоим, что будущее на дворе. Не дурак же я: автомобили на любой вкус, дома непривычные - по десять этажей, громадные. Над магазинами надписи цветные горят, хоть и не всегда на русском. Лошадей вообще нет. А люди ярко одетые, как на праздник все. Чудеса, конечно, но я зубы сцепил, жду встречи с товарищами по борьбе. До этого креплюсь, молчу.
- Вот он, твой комитет партии, - это раздетый из-за руля. - Отдай куртку, а? Будь человеком, а то как бандит какой...
Разжалобил. Когда остановились, мне дверь открыли, я вылез и снял куртку, бросил в машину. Пусть подавится, если товарищу уступить жалко. Хотел фуражку поправить, да нету у меня её. Плюнул на ладонь, волосы пригладил и пошёл вызнавать обстановку. А эти двое уехали, я и обернуться не успел.
Зашёл внутрь, хотя ещё на улице на душе потеплело: городской комитет Коммунистической партии Российской Федерации. Вывеска. Золотом по красному, красота! Не зря мои товарищи вшей в окопах кормили.
На входе мужичок в форме, за столом сидит, под портретом Ильича. Форма чудная: матрос не матрос, не пойму, но точно - в форме. Подошёл я, руку ему пожал:
- Товарищ Сорокин я. Из далёкого прошлого. Как председателя комитета увидеть?
Он сидит, глазами тоже хлопает, не хуже тех двоих. Молчит. Сопит. Потом рукой махнул в сторону лестницы:
- Второй этаж. Четвертый кабинет.
- Спасибо, товарищ! У вас закурить нету, часом? Давно не курил.
- В помещении запрещено! - и глазами перестал хлопать, посуровел лицом. - Иди, давай.
Поднялся я на второй этаж. Кабинет нашёл, захожу, а там секретарь: девка молодая и одета, как девка публичная. Из тех, что с жёлтым билетом. Волосы завитые, серьги-кольца, помада на губах ярче знамени. Не из наших товарищей девка, точно вам говорю.
- По какому, - спрашивает, - вопросу к Леониду Сергеевичу?
- Хочу представиться по месту прибытия. Завалило меня в двадцать втором году, только откопали. Сразу к вам. Мандата нет, оружие утратил во время обвала.
Смотрю, она аж скривилась. Трубку телефонную хвать, потыкала пальчиком и давай с кем-то обсуждать:
- Сергей, вы его видели? Ну да... К нам. Ах, уже позвонили? Сколько? Минут двадцать пять - полчаса? Хорошо. Да. Учту, конечно. Молодец!
Не понял, о чём говорила, но и ладно. Стою, жду вызова от председателя.
- Вы присядьте, пожалуйста. Леонид Сергеевич скоро будет.
Присел, куда деваться. Курева нет, дай хоть почитаю чего пока. На столике журналов стопка, цветные все, фотографии яркие. Взял один, внутрь заглянул, а там слишком все мудрёно. Из того, что разобрал, понял: не у власти наши товарищи, меньшинство они в Государственной думе. Ничего, это мы проходили. Исправим ситуацию. Положил я журнал на место и сижу.
Так и сидел, как дурак, пока не приехали доктора. Один в годах, с чемоданчиком, в белом халате. А с ним двое молодых - спокойные, но здоровые такие, каждый выше меня. И сильные - они когда меня с собой повели, я вырываться начал. Но - куда там! Руки за спину свернули, так и увели. Я бы и сам пошёл, но председателя дюже видеть хотел.
Так попал на полгода в клинику. Стыдно признаться, решили они, что я психический. Расспрашивали, записывали всё, как на допросе. Потом в палату определили, таблетки давать начали. У нас таблеток и не было почти, порошки в основном, а тут, вишь как оно... Спал я там помногу, отъелся. Сонный какой-то стал: иду - а сам сплю, сижу - тоже дремлю. Да там все такие.
Зато порассказали всякого, как эти сто лет прошли, я даже сквозь дурь эту сонную не уставал удивляться. Тогда и решил, что дальше делать. Надо власть народу возвращать! Фабрики рабочим, землю крестьянам, как в октябре тогда.
Спрашиваете, почему здесь оказался? Так никто больше революцию делать не хочет. Сонные все, как в клинике, только деньги подавай, а у кого есть - чтобы побольше было. И телефон ещё. Всё телефонами меряют, совсем обезумели. Никакого кипения трудовых масс, аж плакать хотелось, верите? Помаленьку начал выпивать, когда на работу устроился, охранником в одном ресторане. Выгнали. Сказали, иди нахрен отсюда, большевик. А я уже и не большевик, одно название. Партбилета нет. Револьвер профукал, а то бы застрелился.
Вот и сижу теперь на вокзале, пока менты не прогонят очередной раз. Сижу, много не прошу, рублей двадцать, если не жалко. В моём возрасте просить, оно, конечно, стыдно, но выпить хочется - спасу нет.
Раз с долголетием повезло, на боярку уж точно насобираю за день. За такой рассказ не жалко?
Ага, спасибо. Сигаретку бы ещё, если можно.
© Юрий Жуков