Смотрины

Это был старинной постройки дом, богатый. Ну, знаете: лепнина, пилястры, витражи, - пять этажей чистой архитектуры с претензией и лифтом. Капочка позвонила в изящный, бронзовый звонок. Отворили.
- Вот и мы. - приветствовала она родителей. - Знакомьтесь, мой жених.
- Нина Петровна, Павел Сергеевич. - промямлили папА и мамА.
- Марат Сухозад. - отрекомендовался я и с неловкой улыбкой спрашиваю:
- Вы позволите остаться в левом ботинке? Видите ли, какая забавная шутка, - у меня протез, и снять с него башмак непросто. Но, если надо...
От такой прелюдии у папаши с мамашей вытянулись лица. Воспитанные люди, они почти совладали с собой. Впрочем, до конца аудиенции полностью они так и не оправились...
- Нет-нет! - говорят эти тактичные люди. - Можете вовсе не разуваться. Мы и сами, того, любим иногда в ботинках...
- Отлично! - поддержал я прогрессивные взгляды хозяев. - Эвон, американцы даже на постели валяются в обувке. А чертовы янки знают толк в жизни! Ну-с, куда прикажете?..

- В гостиную, пожалуйста. Будем пить чай. Это туда. - указала направление Нина Петровна.
- Только после вас, - говорю я. Подумал секунду и тепло добавил. - мама. Позвольте так называть?
Бедняжка в ответ лишь неопределенно хихикнула, а папаша густо крякнул. Они не ожидали такой дьявольской прыти от одноногого незнакомца с болезненной фамилией Сухозад, готового породниться с ними с порога...
Вслед за растерянными родителями я вошел в большую, залитую хрустальным светом, богатую комнату. Обозрел там еще пару родственничков женского толку, пребывающих в прекрасном расположении духа.
"Ага, Капина бабка и тетка..." - догадался я по фамильным чертам их покойных, улыбающихся лиц.
С моим появлением, метаморфозы не заставили ждать. Стерев улыбки, тетки уставились на мои пыльные башмаки, попирающие толстый, светлый ковер, сотканный где-то в районе Персидского залива.
К тому же, при ходьбе я поскрипывал и картинно отбрасывал ногу вбок, за что и поплатилась любопытная болонка. Получив по морде, собачонка ускоренно отправилась под диван и больше уж не показалась.
Пардон, сказал я, и хозяйка предложила откушать чаю с аппетитными, домашними круассанами и вареньем. Еще сливки, масло, сыр, фрукты. Накрыто было просто, но с большим вкусом. Легко, но дорого. Дьявол, тут знали толк в непошлой жизни, доложу вам.
В предвкушении, я хлопнул в ладоши и громко их потер. Тетка взглянула, словно я собрался жахнуть водки посередь пикничка девочек-скаутов и мальчиков из общества "Юнармия".
- Черт, люблю лепешки! А эти, несомненно, высший сорт. - говорю. - Чай, рублей по сто пятьдесят за кило?
И подмигнул кривым глазом старушке. Она сдернула очки и давай задумчиво грызть дужку, уставившись в пол. Похоже ведет себя перебздевший в пампасах страус.
- Это круассаны. - холодно пояснила тетка. - Нина Петровна сама печет. Угощайтесь... - пригласила она, что пожелала подавиться и помереть в корчах, истерзав глотку и выпучив перегоревшие лампочки.
- Экскьюземуа, но откуда мне знать? - повинился я. - Моя-то мамаша, окромя блинов ничем не баловала. А уж как папашку зарезали, у-у, - вовсе закеросинила... Впрочем, извините... Напрасно я...
- Что вы говорите? Как мило!... - с потерянной улыбкой выдает Нина Петровна, плохо соображая, что лепит - так обескуражена. Да и видок у меня был еще тот. И я покушался на святое...
Святое же сидело напротив и приязненно окидывало меня теплым взглядом шикарных, голубых глазищ. Полные алые губы несли на себе блестки, что звездную пыль, а в уголках таилась ухмылка лукавого ангела.
Прах меня возьми, - я подходил их дочке, как рихтованные уши Запорожца сияющему Мерседесу последней генерации...
Хозяйка разлила чай по прелестным фарфоровым чашкам, кои сделали бы честь файфоклоку на Даунинг-стрит десять, а то и в Букингемском дворце, и даже в кремлевском кондоминиуме, а там толк знают...
Все схватились за спасительную посуду, опустили туда носы, соображая, как со мной быть. В их глазах я был пария с нижней ступени социальной лестницы. Суконное рыло в прохорях...
Потому я смело перелил чай в блюдце и, поместив его на растопыренной пятерне, причмокивая, потянул-потянул и выдал одобрительное: "Ц-ц-ц".
Дьявол меня затасуй в египетскую могилу, если старина Кустодиев не захотел писать с меня купца, кабы не помер.
Обвел я этак комнату и заявляю авторитетно: - Шикарная берлога. Сразу видно, - вкус есть. Черт, да тут одних картинок на миллион с четвертью.
Пал Сергеич натужно хихикнул и отмахнулся. - Что вы, что вы! Это всего лишь фотокопии. Сущие копейки, да-с...
Так я утвердился в подозрениях, что со стен глядит небольшое состояние. Квартира мне определенно нравилась... Буржуазность и основательность в пределах садового кольца, что может быть лучше... Никакого панельного китча с вкраплениями обдолбанных малолеток.
ПапА повертел и отбросил серебряную ложечку: - Мельхиор... - сказал зачем-то...
Не знаю, что бы он спиздел про антикварные часы с золотыми прибамбасами и стрелками, обсаженными драгкамнями, про группу тонких статуэток, застывших в менуэте на винтажном комоде, и многое-многое другое, но...
Но, Капочка тоже перелила чай в блюдце и мы наперебой принялась прихлебывать, издавая звуки, никак не уместные в интерьере, осененном малыми голландцами, большими мастерами поработать кистями и красками по части пейзажей и натюрмортов.
- Сахарку бы вприкуску. - говорю я невесте.
- Сей секунд, мой медвежонок. - отвечает она, лениво поднимается и неспешно и невыносимо грациозно удаляется в закрома за рафинадом для своего одноногого сладкоежки.
Меж тем, старуха доела дужку и вот-вот заплачет. Тетка окаменела. Мамаша растеряла остатки присутствия духа и сейчас опрокинется. А папаша, явно задумался о расширенной страховке нажитого, а паче жизни...
Короче, принимающая сторона прибывала в охуенном шоке. Ну, как зрители в киношке братьев Люмьер, с их хоррором про паровоз, - только что не разбегались с проклятьям в окна. Думаю, кабы не прилизанные прически, волосы у дам стояли б дыбом. Папаша же, как знал - запасся ёжиком.
- Принеси коньяк. - приказал он Капочке. Глава, наконец, вспомнил, что он глава и решил действовать.
Выпили. Коньяк был хорош.
- Почему так скоро решили пожениться? - мрачно спросил Пал Сергеич, кажется, подозревая во мне честного человека, а в дочке ненормальную и уже не девицу...
Я поднялся со скрипом и пиететом, обвел семейку торжествующим взором.
- Это любовь с первого взгляда. - говорю тоном, какающим на возражения. - Другой я не признаю! Первая, она же для меня и последняя. А коли так, чего высиживать яйца и оттягивать сладкий миг единения узами ЗАГСа и Гименея и такого богоугодного дела, как чадопроизводство?
Тут остается одно - предложить руку и сердце и уповать на благословение тех, в чьей оно компетенции. И я уповаю... - смирено потупил я глаза.
Молчание.
- Следует подумать, считаете? - спрашиваю их, хотя они считают, что меня следует пристрелить, как минимум.
- Я подумал. Аж две четверти секунды, когда ваша дочь попала мне на глаза. Более чем достаточно, когда глядишь самим сердцем!..
Капитолина с любопытством смотрит на меня изредка прикладываясь к алому яблоку, формой смахивающее на сердце. Безжалостно угрызаемое любовью, мое несчастное, большое сердце...
- Считаете, польстился на красоту? - меж тем продолжаю я. - Да, Капочка восхитительна, как роза, усыпанная бриллиантами росы и снабженная иглами страсти. Но, красота вянет. Зато остается неразрывная нить единения душ и мыслей. Я возлюбил её душой, смекаете в чем соль? Клянусь, если завтра оспа обезобразит ее лицо, для меня Капочка останется прекрасной, как в первый миг встречи.
Яблоко покатилось по столу. Теперь Капитолина ела глазами меня...
- Вот что, - говорит Пал Сергеич посреди повисшей тишины. - Дамы переменят посуду, а мы в кабинете выкурим по сигаре...
Сигару он не предложил, а предложил следующую информацию.
Алле, говорит, сынок. Тебя используют, чтобы поиметь меня.
Любопытно, говорю. Что еще за лямур де труа? Выкладывайте поскорей дорогой тесть.
Нам с Нинкой Петровной не нравился Капочкин ухажёр, некий Вася. - говорит он. Мы дали парнишке вежливую, но отставку. Вот Капочка и мстит. Ты орудие в ее руках. Поиграет, бросит, а ты сопьешься в жопу. Я бы спился...
Что ж, отвечаю, мгновенья счастья с вашей дочурой стоят самых долгоиграющих страданий...
Взгляни в зеркало, не унимается он. Капа никогда не выйдет с тобой в свет. Заведет любовника, смазливого качка, ебаришка вырвет тебе последнюю ногу...
Что ж, буду хуярить в коляске, говорю смиренно. Я не в силах побороть страсть... Хотя, Васей вы меня умыли от промежности до ебальника... Не знал...Неприятно...
Вот-вот, говорит он вкрадчиво, возьми маленький тайм-аут, на поразмыслить. Неделю, другую, а?..
Думаете? - говорю ему и, сдвинув парик, озадаченно скребу лысину.
У него фары разъехались и, рука сама вытянула пухлый бумажник.
Махни за границу, говорит он, выкладывая деньги, а у самого в глазах: "Путешествуй на хуй по горящей путевке!" На том и договорились...
Капа вышла меня проводить. В лифте она начинает хохотать, как сумасшедшая. Хлопает по плечу, тычет прелестным кулачком в бок: - Ах, ты прирожденный артист, Коля Бубликов! - и смотрит восхищено. А мне хоть плачь...
Нет, все верно, - я не Марат, я Коля. Вот я объясню. Тот Вася, которого папаша отставил, мой друг. Вот он и говорит. Коля, ты мастак на всякие невинные подъебки, сделай так, чтобы Капочкины вурдалаки обосрались и не препятствовали моему мужскому счастью.
Ну, теперь-то они точно обосрались и будут на Васю молиться... Черт бы его побрал...
В холле на минуту задержался. Изъял из глаза "косую" линзу, закатал штанину и отстегнул с колена нехитрое приспособление, издающее скрип, сунул в карман парик. Никогда не брился налысо, - голова чешется.
Прощаясь, я протянул Капе деньги.
- Оставь себе. - не берет девчонка.
- Нет.
- Оставь себе, ты ж заработал...
Что-то в голосе у нее...
- Заработал... - говорю, а на душе преисподняя во всей красе.
- Прокути их... - предлагает она невесело.
- Что-то не хочется...
- Ну, пока...
- Пока...
Только я лег на обратный курс, как она: - А хочешь, вдвоем прокутим? Ты прикольный, Коля, как я раньше не замечала?..
Тут я на радостях всё и вывалил. Прорвало! - челюсть прыгает, руки трясутся, а я режу. Мол, люблю тебя, и все что говорил про нить эту неразрывную, оспу, любовь единственную, это чистая, святая правда. А на спектакль подписался, чтоб признаться в чувствах, - на удачу, так сказать, потому что прямо я бы не смог, не по-товарищески это...
А она улыбается и ручкой по лысой крышке меня поглаживает.
В общем, вскоре я опять пошел знакомиться. Видели бы вы их лица - шо, опять?!... Впрочем, все увенчалось нашей свадьбой... А что Вася? А ничё - в любви, как известно, как на войне... Жизнь, понимаешь, ц...
А. Болдырев