Ибацираптор

На наш заводик, приехал из Москвы инвестор, а с ним команда: риск - менеджер, финансовый аналитик, юрист, и еще пара пидарасов уникального профиля.
Хуй знает, что ребята окончили, но один был узкий специалист по отхожим местам - не знаю, как это правильно называется, никогда не сталкивался.
Он с ходу прошел в заводской туалет, придирчиво осмотрел, и отметил, что не хватает: сушилки для рук, и мыла, и туалетной бумаги нет, и жирно навалено мимо дырок. Последнее ему особенно не понравилось.
Заснял все, и тут же звонит главному своему: "Культура производства ниже закритичного уровня. Придется всех переучивать".
Наши, кто был рядом, ахнули - срать будут переучивать!
Ладно. А другой, - ну тут вообще напалм. Ходил инкогнито по всем-всем кабинетам, закуткам, и палил кто пьет чай в рабочее время. Несчастный, не успев захавать заварки, резко оказывался за проходной, и уже пил чай "по собственному желанию", т.е. когда душа захочет.

Вызвал меня директор и говорит: "Фома, есть дело. Мы с инвестором в баню, - дела обсудить, а ты свези ихнего риск-менеджера на экстрим. Этот малый баню не любит, а любит пощекотать нервы - должность обязывает, как я понимаю, сечешь?"
Мы оба не секли, о чём это, но виду не подавали, и я сказал:
- Пусть сходит в пивную "Чебурашка", на автовокзале. И совсем не дорого за такое резкое повышение квалификации.
- Не думаю, что он торопится оформить инвалидность. - озадаченно промолвил начальник. - Нужно иное: сплав по реке, восхождение на скалу, поход на худой конец.
- Куда-куда поход?! Он что, из "этих"?
- Да не о том! - отмахнулся он. - Нет у нас нихуя, вот в чем дело. А ты зимней рыбалкой увлекаешься, а это тоже экстрим. Выручай! Завтра в обед, жди его у гостиницы и организуй рыбалку. Сделай все хорошо - от этого придурка многое зависит.
Ладно, приказы не обсуждаются.
Следующим утром, кимарю я в своем УАЗике у отеля, - жду этого чудика. Вдруг сквозь сон, в окно: тук - тук - тук.
Я спросонок ближний включил, и чуть в штаны не наклал - думал за мной, всё!
У меня последнее время сердце шалило, и я бздел остыть во сне - уйти тихо и безболезненно, как говорится - то есть не осознав. А мне с детства пиздец нужно быть в курсе всех событий, иначе я нервничаю.
А тут, фары открыл - свет белый в глаза, и фигура белая с улицы, мне машет белой рукой, аки крылом. Я и пересрал.
Оказалось, это и есть мой экстремал - баба в белом: комбинезон на ней белый, как сахар, шапочка белая, варежки белые и белоснежные сапоги, с золотыми пряжками и серебряными шнурками. Губы такие капризные-капризные, вывернутые и надутые, - как пчелы постарались, или кто лопатой надул.
А я на ватных брюках, бушлате и валенках с калошами - ни одной белой детали, только сальные пятна да сигаретные отметины разбросаны щедро.
Села эта лебедь внутрь и вместо здрасьте, процедила: - Чё, кроме этого "уё" ничего не нашлось?
- Извините, - отвечаю смущенно, - но экстремал на заводе только я. Не хотите на рыбалку, не поедем, воля ваша. Мне вообще директор приказал.
Она взглянула на меня с ухмылкой:
- Я про машину вообще - то...
Я так и подпрыгнул за рулем - чуть не пернул! Это она про УАЗика моего! Ах ты проблядина губошлепая! Уже и ногу задрал - вышибить наружу валенком в морду, но передумал - бизнес есть бизнес. Если б не бизнес, я б тебя на понижайке в прокладку раскатал.
Завел, поехали.
- Далеко пилить? - спрашивает.
- Нет, недалече. Меня Фома зовут.
- Пф, Фомма..! Сандра - Мария Генриховна.
- Очень приятно.
Разумеется, не повез я эту барыньку на рыбное место, где все пацаны толкутся, потому что меня застебают и будут подъёбывать до самой смерти этой выхухолью - альбиносом. Привез абы куда, от глаз подальше.
Машину на берегу заглушил, нагрузился снаряжением, и пошли на лед. Иду, снег ковыряю, она сзади пыхтит - еле-еле спички свои выдергивает: - Хватит уже, я устала, давай тут рыбачить.
- Надо подальше, где наст крепкий, там сподручней. - и пиздую зигзагом дальше, чтоб ей экстрим ёбаный доставить, как заказывали.
Через двадцать минут она взвыла: - Все, не могу больше. Остановись.
Ладно, пёс с тобой. Расчехлил верный бур, вручил ей и говорю: - Давай.
- Чего давай?
- Чего. Танцуй...
Она вылупилась, клюв жирный на меня разинула - соображает, ебанутый я сызмальства или серьезно?
- Бурите, - говорю - лунку, уважаемая Сандра - Мария.
- А-а... - протянула она, и стала обеими руками вздымать шнековый механизм, и крушить им лед, как пешней.
С горечью закурил.
- Курение это риск. - профессионально заметила она. - Кстати, не поняла, где туалет и буфет?
Тут уже я вытаращился, как шизофреник с базедой при первом, пристрелочном разряде целебного электричества, - но нет, она вовсе не шутила.
- Я есть хочу. Слышишь?! - и все злее тюкает лед.
- Только приехали, рано еще обедать-то. Ну да ладно, как скажете...
Бур у нее отобрал, пока педали себе не отрубила, две лунки махом высверлил, разложил поджопник для неё - села брезгливо, достала из кармана душистые салфетки и лапки протирает - каждый костлявый пальчик - хавать значит приготовилась без бацилл.
Только я сундук рыбацкий открыл (там бутерброды и термос), как она цоп баночку из-под пюрешки и крышку долой.
Я и рта не успел открыть, каак завизжит: - А-а! А-а блядь! - как сэр Баскервиль, когда увидал фамильную собаку в одноименном кино. Во второй серии было.
Опрокинулась на спину, перевернулась на брюхо, и с пробуксовкой хуйнула на полном приводе прочь - эх, что там мой УАЗ! - во где динамика и ньютон - метры сочной тяги, блядь! Отъехала подальше, поднялась с четверенек, покрышки отряхнула и кричит сквозь слезы:
- Ты урод! Это же черви! Я на тебя шефу пожалуюсь. Конец тебе.
Достала телефон - а связь-то здесь тю-тю. Тогда стала снимать на камеру, как я перепуганного опарыша собираю, и комментирует:
- Полюбуйтесь, какие долбоёбы живут в N - ской области, господа. Привезли деловых партнеров на рыбалку, а тут: ни поссать, ни пожрать, ни обогреться, зато есть черви. А это наш аниматор их собирает, или как его. Дикари блядь!
Ладно, пусть я аниматор, но я креплюсь, потому что от нее многое зависит и надо ее ублажить.
Собрал наживку, баночку спрятал, кричу: - Я червя убрал, идите сюда, Сандра- Мария Генриховна, не бойтесь. Ебать вас окунями (это конечно про себя).
Подошла, вся пышет злобой - рожа пунцовая, я ей с улыбкой бутерброд протянул и говорю: - Кушайте. Сало домашнее, свинью сам резал.
У нее верхняя половинка, хуяк! - головой в землю, и оттуда потекла гостиничная овсянка с йогуртом.
Да что ж такое. У меня руки опустились, хоть плачь. Ну что опять не так? А ее полощет будь здоров.
Выдохлась наконец. Усадил её на стульчик, чаю налил, бутербродов не предлагаю - ни-ни. Сидит как сыч - прихлебывает. Я удочки наладил - только опустил в лунки, как она:
- Когда назад? Хочу назад. Поехали назад. Когда назад?
- Как назад? Самый экстрим начинается: сейчас дальше бурить пойдем. Сразу никогда на рыбу не нападешь. Лунок двадцать сделаем. Ветер будет пронизывать, руки коченеть, может льдина отколоться, и нас унесет, - все как вы любите. - подмигиваю ей.
- Идиот. Я в туалет хочу.
- Идите вон за сугробчик.
Пошла за сугробчик, вернулась, штаны подтягивает и скалится, язык показывает: - Б-э! Машину-то твою угнали. Так тебе и надо, чернозём, ц!
Я кинулся, и правда - нет машины на берегу! И сам берег чёта далеко и движется. Допрыгались! - оторвало нас, и несет на середину широкой реки, и может быть к противоположному, далекому берегу.
- Нет, - говорю, - Это не машину угнали, а наша льдина оторвалась и хуярит в открытое море. Кушайте экстрим полной жопой.
- А-а...как...э-э...- замычала моя подопечная, и губищами водит по сторонам, как локатором.
О блядь эти губы! Она ими кажется и слышит лучше, и видит лучше, и лучше соображает. Живут они на лице своей жизнью, как жирные паразиты.
Тут она всё прочухала, села в сугроб и заплакала:
- И-и! Что с нами будет?
- Утонем, хули. Раки сожрут.
Она в обморок, хуяк! Ладно, поспи думаю, я обдумаю как быть. А хули думать, дело плохо. Март, лед подточило, а льдина у нас не шибко большая, как бы еще не треснула. Связи нет, хватятся не скоро - есть все шансы утопнуть.
Поставил я палаточку целлофановую, затащил туда рискового менеджера. Она очухалась, чаю попросила.
А между тем, стало вечереть и мороз с ветром закрепчали.
- Холодно, Фома. - скулит она, - Сделай что-нибудь.
За щеку могу сделать. И то западло. Иди ты кукурузу охраняй, сволочь. И даю ей бур: - На, - говорю.
- Танцевать? - жалко скривилась она. - Так греться?
- Бури, ебанько. Оттанцевалась.
Заплакала, и стала бурить. Потом я, потом опять она. Холодно. Потом пришла белесая ночь, и эта рафинированная сволочь, оставив брезгливость, сожрала втихую все бутерброды, и бля буду, - уже принюхивалась к моим промасленным, смердящим ржавой селедкой рукавицам.
Ночью, на воде, на оторванной льдине страшно. Кроме того, нахуя мы бурили льдину в линеечку, - стежок за стежком, когда следовало крестиком? - вопрос не риторический, но ответа у меня нет.
Говорят, в критические мгновенья, у человека открываются невиданные способности. К идиотизму видать тоже...
Получилось вот что. В полночь, Сандра встала к буровой установке - размяться, и принялась: толи крутить бур, толи наматываться вокруг него, как раздался треск, и льдина лопнула по шву. Сандра безмолвно ухнула в воду, обнимая согревающий бур.
- Брось бур, дура! - ору, а над водой уже только её губы виднеются - трубочкой.
Услыхала ли она, или как специалист, оценила риски, но её голова, выпрыгнула из воды, как пробка, и заорала избитое, но резонное: - Спасите, тону!
Льдины неумолимо расходились.
Я схватился за брезентовый ремень сундука, оторвал один конец, намотал на руку, и с размаху швырнул сундук ей - он отлично плавает. Промахнулся. Вернее попал - звякнул прямо в карточку - она смолкла и стала покорно погружаться.
Выход был один. Я вытянул сундук, и, - эх! - зашвырнул на другую половину льдины, у самой кромки которой тонула рисковая. Разбежался, и перепрыгнул сам. Уже под водой ухватил Сандру за капюшон, вытянул на лед.
По щекам отмудохал, на колено животом положил - вода слилась, закашляла, пукнула обнадеживающе, и...и не гу-гу, - контузил я её коробочкой-то.
Веки залупил - а у нее глаз окривел - при контузии так бывает, я знаю. Аж жалко стало. И так не красавица, характер - гавно ядовитое из-под Гитлеровской клики, да еще глаз вывихнут - кому такой клад нужен?
Было в злостчастном сундуке НЗ - всю чекушку влил ей в дудку. Замотал это кривое недоразумение в целлофан палатки, сижу рядом, - отчаянье овладевает. И тут, - огонек вдали кажись. Едва теплится, но приближается - стало быть, к берегу прибивает.
Взялся за край палатки и потащил топляк на огонёчек. Волоку, задыхаюсь. Остановлюсь, по щекам ей нахуярю, руки подергаю - уже пружинят сука. Всё! - схватываться баба начала. Ой пиздец мне!
Вскоре чую, встала льдина - прибило! Спустя минут десять, вышел к одинокой, вмерзшей у берега барже.
Поволок кулек по обледенелым сходням на палубу, а у самых лееров, целлофан порвался, - Сандра вжик, и затылком по брускам-ступенькам: дын-дын-дын - звонко так. Промерзла похоже. Может оно и лучше? - у живой, зубы высыпались бы нахер.
Сбежал на лед, завернул опять её в целлофан, снегом присыпал, чтоб теплей, и кинулся в палубную надстройку, где огонек - за подмогой.
Баржу охранял одинокий, глухонемой мужичина. Здоровый бородатый похуист, - так бесстрастно он тащил тело, - маргарин короче, Герасим из "Му-Му", во.
Втащили кулек внутрь, в тепло, и брякнули у буржуйки - палуба загудела. Да один хуй, - дубаря уж дала наверное.
Стоило мне развернуть упаковку, как немой похуист удивил:
- Ы-ы-ы! - неожиданно прогудел он, и уставился на мою подопечную.
Кажется, Му-Му давно оставила этого нелюдимого мужчину, и больше сук он не видал, и женской привязанности не знал. А тут целая баба, хоть и побитая стужей, зато свежая, а уж сука какая первостатейная! Вижу, а у нее ресницы дрогнули.
- Водка есть? Растереть надо. - заорал я.
Этот столпник, то есть баржник, читал по губам, как по книжке. С воплем кинулся прочь, где-то загрохотало, посыпалось стекло, но вернулся с бутылкой.
Как одержимый, срывал он с тела заледеневшую одежду. Схватил нож и давай порть штаны, гамаши, белье. В минуту, Сандра была им распакована, пардон, до инструкции. Я отвел взгляд от неказистого голубоватого тельца.
- Ы-ы-ы... - восхищенно прогудел Герасим, замерев перед утопленницей, что означало: "Ааахуееть...!".
Отбросил нож и отрезал: - Ы! - "Попалась!".
Замирая, я опустил ладонь на могучее плечо: - Полегче.
- Ы! - страшно заорал инвалид, и впился в меня горящим взором.
Я конечно жутко пересрал, и наверное не смогу иметь детей, но я страшно признателен, что этот ебацираптор совладал с собой. Схватив бутылку, он облил Сандру водкой, и давай растирать. Касаясь грудей, промежности, он фальшиво гыкал: - Ы! - "Ой!".
"Ы" оказалось многогранный звуком, скажу я вам. Просто какой-то блядь бриллиант русского фонетического алфавита, да. В руках специалиста разумеется.
Через пять минут, девка захрипела и закашлялась, но осталась без чувств. Герасим с удвоенной силой занялся реанимацией.
Я понял, - пора пиздовать за машиной, тут без меня справятся. Кое - как выяснил, как далеко мы очутились от места, где оставил УАЗик.
- Ты смотри, того..., - мягко напутствовал я немого. - Через пару часов приеду за ней. Не оторви ничего, ладно?
- Ы! - мотал тот головой, как бы говоря: "Оно мне надо? Я в люлю, и руки на писюлю!", и ласково подтолкнул из кубрика, так что я едва не кувыркнулся за борт. Дверь захлопнулась. Я наконец вздохнул.
Заглянул в иллюминатор - простодушный Герасим уже яростно растирал Сандру-Марию раком - изнутри прогревал прибором, а чем еще бля?
"Сущий ребенок, - подумал я, - Хотя ей не повредит, ей еще деток рожать." И оправился за машиной.
Когда я вернулся, Сандра только пришла в себя, и сидела укутанная в тулуп, и бессмысленно поводила лампочками, нихуя не соображая, - чекушка её догнала.
Пригорюнившийся Герасим сидел за столом, и не сводил жалкого взгляда с девушки.
Кое - как одели несчастную, и повели к машине. Спаситель её был мрачен, и беспрестанно вздыхал, как корова. Когда я усадил Сандру в машину, амбал с треском сломался.
Схватил меня за руки, бессильно мычал со слезами в глазах, и душераздирающей пантомимой умолял: "Оставь мужик девку! Все отдам, только оставь! Люба она мне!"
- Я б оставил, мне она даром не нужна. Но она из Москвы, её ждут. Не верну, - пиздец мне, тебе и барже. Извини.
Он страшно взвыл и кинулся прочь. Может, и за топором. Я вскочил за руль и дал по газам.
По пути, мягко выяснил, что Сандра помнит о рыбалке. Все обрывалось на гидроударе ящиком. Однако, как ни крути, а спас ее я.
Потому все обошлось. Она провалялась две недели с простудой в гостинице. Потом москвичи уехали: считать, прикидывать хуй к носу, писать бизнес-планы и строить нам оттуда козни. Вернулись через четыре месяца.
Сандры с ними не было. Я порасспросил аккуратно. Выяснилось, девушка носит тройню. Такую богатырскую, что она жрет и жрет, жрет и жрет, прерываясь лишь на поспать, а живот возит на специальной тележечке. Вот такой экстрим. А то приехали, понимаешь, срать учить...
© Алексей Болдырев