Когда меня отпустит?

Старенькая маршрутка уверенно ломилась сквозь пробку короткими рывками и постоянно перестраивалась, раз за разом обгоняя на корпус окружающие иномарки. Я трясся на заднем сидении и размышлял о том, что же помогает водителю двигаться быстрее остальных. То ли опыт, отточенный годами езды по одному маршруту, то ли чисто профессиональная смесь спокойствия и наглости, которой не хватает простым автолюбителям - либо спокойным, либо наглым, но по раздельности. Часы показывали без четверти девять, и я с грустью понял, что к девяти не успеваю, и есть шанс остаться за бортом. Но вскоре маршрутка выбралась на шоссе и быстро понеслась вперед. Судя по рекламным щитам, со всех сторон наперебой предлагавшим щебень, кирпич и теплицы, мы уже были сильно за городом. Я не заметил, как задремал. А когда вдруг очнулся, маршрутка стояла на обочине, в салоне осталось пассажиров всего трое, и все они сейчас хмуро смотрели на меня.

- Госпиталь кто спрашивал? - требовательно повторил водитель.

- Мне, мне! - спохватился я, зачем-то по-школьному вскинув руку, и кинулся к выходу.

Маршрутка уехала, а огляделся: передо мной тянулся бетонный забор с воротами и проходной будкой, а за забором виднелось белое пятиэтажное здание. У проходной на стуле грелась на солнце бабулька в цветастом платке и с книжкой в руках. Ее можно было принять за простую пенсионерку, если б не красная повязка на рукаве.

- Доброе утро, - поздоровался я. - Не подскажете, госпиталь НИИ ЦКГ... ВГ... длинное такое слово...

Бабулька оглядела меня с ног до головы строгим взглядом.

- А вы к кому? - хмуро спросила она. - У нас режимная территория.

- Студент, - объяснил я, - Доброволец, на эксперимент. Я созванивался, мне сказали сегодня в девять...

- В лабораторию что ли? К Бурко? - догадалась старушка и, не дожидаясь ответа, затараторила: - Мимо главного крыльца справа обойдешь здание, сбоку за автобусом будет железная дверь, по лестнице на последний этаж, там увидишь.

Действительно, сбоку у здания желтел корпус автобуса, а сразу за ним оказалась железная дверь. Я нажал кнопку звонка, и вскоре кто-то невидимый щелкнул замком, разрешая мне войти. Я поднялся на последний этаж. Здесь было почти пусто: вдоль стен коридора тянулись банкетки, и на одной из них сидела девушка. На ней была короткая кожаная юбочка и ярко-розовые гольфы, поднявшиеся выше коленок, в верхней губе блестело металлическое колечко, а на голове были здоровенные наушники в вязаном чехле. В руке она держала смартфон, куда уходили провода наушников, и тихо копалась в нем - то ли сидела в интернете, то ли искала следующий трек. Она слегка покачивала ногой, из наушников плыло громкое ритмичное цыканье и тонуло в тишине коридора. На мое появление девушка никак не отреагировала.

- Добрый день, - поприветствовал я. - Тоже на эксперимент?

Мне пришлось повторить дважды, прежде, чем девушка вскинула глаза и сняла наушник с одного уха.

- Чо? - спросила она, а затем кивнула: - Угу. Сказали ждать тут. А ты уже был? Чего они тут дают-то?

Я помотал головой:

- Не знаю. Увидел объявление, позвонил, сказали приезжать.

Девушка рассеянно кивнула и отвернулась.

- Меня зовут Паша, - представился я, садясь рядом на банкетку. - Я из медицинского. Кафедра хирургии. У нас объявление висело.

- Чего говоришь? - повернулась девушка, снова сдвинув наушник.

- Говорю: как тебя зовут?

- Меня зовут Дженни, - ответила она.

- А по-настоящему?

Девушка с презрением пожала плечами.

- А нафига тебе? Ну, Лена. И что?

- Ничего, просто спросил... А ты тоже в медицинском учишься?

- В стоматологическом, - ответила она и снова надвинула наушники.

Я понимающе кивнул:

- И у вас тоже объявление висело?

- На, читай... - Дженни сунула руку в карман кофты и вынула смятый листок.

Это был в точности такой же листок, который я сфоткал мобильником на доске объявлений кафедры:
Вниманию студентов медвузов!

Лаборатории НИИ ЦКВГФСБСВП требуются добровольцы для эксперимента с психоактивным препаратом (измененные состояния сознания) оплата 3000 руб


Неожиданно открылась дверь, и в коридор выглянул седой бородач в белом халате. Он оглядел нас, затем посмотрел на часы и разочарованно спросил:

- Что, больше никого? Ну ладно, заходите...

Мы прошли в его кабинет. Больше всего он напоминал кабинет главврача: здесь стояла кушетка, напротив нее - монументальный стол, заваленный бумагами, а рядом столик с компьютером - судя по виду, очень древним. Бородач велел нам присесть на кушетку, а сам уселся за стол, нацепил очки и внимательно нас оглядел.

- Студенты? - спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Значит, вкратце рассказываю: меня зовут Бурко Данила Ильич, доктор медицинских наук, заведующий кафедрой психофармакологии. Препарат, который мы с вами будем испытывать - препарат нового поколения. Не токсичен. На животных проверку прошел, разрешение на эксперимент с добровольцами есть. Если кому интересно, можно посмотреть... - Данила Ильич поднял со стола лист бумаги, помахал им в воздухе и положил обратно.

Дженни подняла на него взгляд:

- А эта штука типа ЛСД будет?

- Все, что надо, расскажу, не перебивайте! - строго одернул ее профессор. - Теперь по процедуре. Эксперимент займет три дня. Все это время придется пробыть в госпитале в экспериментальной палате. Все удобства есть. Если нужна справка для института - дадим. Будем измерять давление, пульс, энцефалограмму снимать. Ну и записывать все ваши ощущения. Вам, как будущим медикам, должно быть интересно. Деньги получите по окончании. Деньги не бог весть какие, но уж какие есть. - Профессор развел руками, а затем внимательно оглядел нас поверх очков: - Теперь еще такой момент: вы читали табличку на воротах - госпиталь военный, ФСБ России. Эксперименты тоже секретные. Поэтому вместе с заявлением об участии в эксперименте каждый подпишет бумагу о неразглашении. Такой порядок. И сразу предупреждаю: неразглашение - это значит неразглашение. Чтоб никаких там "Фейсбуков" и прочего. Потому что если выплывет, то и мне будут неприятности, и вам - ответственность. С этим понятно?

Мы кивнули.

- Теперь к вам, товарищи студенты, вопрос в лоб: кто-то из вас пробовал наркотики?

Дженни нагло вскинула руку.

- А травка считается? - спросил я аккуратно.

- Все понятно, - кивнул профессор. - Значит, сразу объясняю: то, что мы испытываем здесь, это не наркотик. Это продукт нанотехнологий, который мы разрабатываем двенадцать лет. Мы его называем психоактивным препаратом обратного действия, потому что психику испытуемого он не изменяет.

- Да ну-у-у-у... - протянула Дженни. - Я тогда пошла отсюда.

- А вы что хотели, девушка? - возмутился профессор.

- Поколбаситься, - честно ответила Дженни, глядя ему в глаза.

- Колбаситься, девушка, - строго сказал профессор, - будете в своих клубах. Вам что, деньги не нужны?

- Три тысячи? - усмехнулась Дженни. - Нет, спасибо. Я думала, у вас тут что-то интересное...

- Типа как Кен Кизи и Тимоти Лири, - поддержал я. - Добровольцы для экспериментов с ЛСД.

Профессор смерил нас таким презрительным взглядом, что я смутился и опустил глаза.

- Без пяти минут медики, - укоризненно сказал он. - Как вам не стыдно? Вы молодые, здоровые, чего вам не хватает в жизни? Вам нравится состояние неадекватности? Хотите выглядеть дебилами в глазах окружающих? Вам нравится беспричинный смех, тупость, безумство, галлюцинации, потеря самоконтроля?

- Да, - кивнула Дженни с вызовом.

- Извините, этим мы здесь не занимаемся, - строго сказал профессор. - Мы здесь занимаемся абсолютно противоположными вещами. Мы создаем ингибитор обратного действия - препарат, который поможет человеку сохранять здравый рассудок даже в искаженной реальности. Это важно для лечения многих психических расстройств. Но это не наркотик. Его принцип обратный.

- Что-то не пойму вас, - сказал я. - А в чем его принцип?

- Принцип я вам не имею права раскрывать по понятным причинам, - отрезал профессор. - Но еще раз подчеркну, что принцип обратный, чем у наркотика: если изменения реальности происходят, то происходят они не с пациентом, а с самой реальностью.

Дженни заинтересовалась.

- То есть, все-таки происходят? - спросила она. - Изменения реальности будут?

- Это нам с вами и предстоит выяснить, - внушительно ответил профессор. - Я скажу вам честно: на людях мы этот препарат еще не тестировали.


* * *

Палата, располагавшаяся рядом с кабинетом профессора, оказалась как в пионерлагере - десять кроватей в ряд. "Мы думали, больше студентов откликнется", - признался профессор. Он представил нам свою ассистентку - толстую медсестру Ксению. Она измерила нам давление, взяла анализ крови из пальца, а затем выдала новенькие полосатые пижамы и закрытые резиновые тапки, напоминавшие галоши. Нашу одежду забрали. Пижамы были как в кино у заключенных - штаны и куртка в широкую вертикальную полоску ярко-синего цвета. Дженни долго крутилась у зеркала над рукомойником палаты, пытаясь рассмотреть себя со всех сторон, но осталась недовольна. А по мне - так ей очень даже шло. Я сказал ей об этом, но по-моему она не поверила.

Нам велели ждать. Долгое время ничего не происходило, а затем пришел почему-то охранник. Он был маленького роста и тощий, но бронежелет делал его фигуру внушительной. На нем был черный костюм с нашивкой "ведомственная охрана", а на плече висел потертый автомат с коротким стволом. Охранник прошел в дальний угол и сел на крайнюю койку. Ксения принесла нам на подпись какие-то бумаги, а затем профессор торжественно вынес два одноразовых стаканчика, держа их рукой в резиновой перчатке, долил в каждый воды из крана и протянул нам.

Вода в стаканчике казалась абсолютно прозрачной, но мне почудилось, что в глубине что-то клубится едва заметными штрихами, как бывает, когда в кипятке растворяется сахар. Или показалось? Я понюхал стакан, но вода ничем не пахла. Мне стало не по себе, и вся затея показалась идиотской и опасной. Не так я себе это представлял... Ну в самом деле, зачем я в это ввязался? Тоже мне, Кен Кизи.

- Скажите, а это точно безопасно? - спросил я, понимая, что вопрос звучит глупо.

Дженни без вопросов опрокинула свой стакан в рот, затем внимательно его осмотрела, слизнула языком капельку, оставшуюся на стенке, и вернула профессору.

Настала моя очередь. Вода по вкусу оказалась совсем обычной.

- В принципе должно быть безопасно, - ответил профессор на мой вопрос. - Вы пока располагайтесь, отдыхайте. Я буду приходить каждый час навещать вас.

- А сколько нам теперь ждать? - спросила Дженни.

- Когда что-то почувствуете - обращайтесь к Ксении, - ответил профессор. - Или к Рустаму.

- Рустам - это кто? - спросил я.

- Это я, - подал голос охранник.

Он разлегся на дальней кровати с карандашом, а перед ним была развернута газета.

- Наушники мне можно вернуть? - спросила Дженни.

Профессор покачал головой:

- Это будет вас отвлекать, нам нужны чистые впечатления добровольцев. Внимательно прислушивайтесь к своим внутренним ощущениям и обо всем, что вам покажется необычным, сразу сообщайте. Договорились?

- Договорились, - произнесли мы с Дженни хором.

И профессор вышел из палаты, оставив дверь открытой.

Дженни сразу легла на кровать, закинула руки за голову и уставилась в потолок, изучая трещины. Медсестра Ксения зачем-то мыла в рукомойнике наши стаканчики. Некоторое время все молчали.

- Мне кажется, - вдруг произнесла Дженни, не сводя взгляда с потолка, - у меня в глазах красные вспышки.

Медсестра недоверчиво на нее покосилась.

- Нет, ну правда! - сказала Дженни. - Если в потолок долго смотреть.

Я лег на кушетку рядом, тоже закинул руки за голову и начал смотреть в потолок. Потолок был неровный и пыльный, с него свисали пылевые сосульки, какие можно заметить только при ярком солнечном свете. Осветительные трубки были приделаны неровными рядами, кое-где не хватало ламп. Еще на потолке был конусный датчик с проводом. А через всю комнату по потолку шла трещина, словно он собирался развалиться над головой, и все ждал момента. Я представил себе эту картину, и мне вдруг стало страшно. Я решил об этом сообщить.

- Что-то мне страшно, - сказал я.

- Чего вдруг? - отозвалась медсестра.

- Не знаю, - Я сделал глубокий вдох. - Беспричинно.

Медсестра задумчиво цыкнула зубом и ничего не ответила.

- Вы бы записали это в журнал что ли, - предложил я.

- Я запомню, - пообещала Ксения.

Я снова уставился в потолок и смотрел так долго, что мне начало казаться, будто он плавно движется на меня как большое одеяло. Я хотел об этом сообщить, но не успел.

- Вот! - крикнула вдруг Дженни. - Опять вспышка!

И на этот раз я понял, о чем она говорит.

- И у меня, и у меня! - закричал я. - Я тоже видел! Вот на том конусе, да?

- Точно! - откликнулась Дженни и радостно повернулась ко мне: - Ты правда видел, да?

Охранник Рустам звучно раскашлялся из своего угла, а затем произнес:

- Это датчик пожарный. Там сигнальный диод каждые десять секунд вспыхивает.

Мы замолчали. Мне снова показалось, что потолок начинает опускаться, но как-то говорить об этом уже не хотелось.

Я встал, подошел к распахнутому окну, облокотился на подоконник и стал глядеть на улицу с пятого этажа. Ярко светило солнце. Внизу под окном темнел битумный козырек парадного крыльца, на нем валялись бутылочные осколки и фантики. Перед входом виднелась асфальтовая площадка - справа и слева стояли скамейки, а над ними цвели кусты сирени. Вдали по шоссе неспешно катились грузовики. Из-под козырька появился, бодро перебирая костылями, какой-то парень в военной форме, доковылял до лавки и сел, выставив перед собой ногу в гипсе. Больше ничего интересного не происходило. Один раз на площадку вышли покурить две медсестры в белых халатах, они хихикали о чем-то своем. Парень в гипсе доковылял до медсестер, выпросил у них сигарету и заковылял к скамейке, но медсестры его схватили под руки, развернули и начали что-то строго выговаривать, показывая пальцем на скамейку. Через проходную вошла пожилая дама с авоськой и, прихрамывая, направилась к зданию, на ходу деловито вынимая из авоськи рентгеноснимок. Ничего интересного не происходило.

- Мягкая конструкция с вареными бобами, - вдруг пробасил за моей спиной охранник Рустам, - кто автор?

Я обернулся. Рустам все так же сидел в дальнем углу, почесывая лоб карандашом, словно и не он задал вопрос. Дженни все так же глядела в потолок. Медсестра Ксения сидела на стуле, рассматривая свои ногти.

- Вы что-то сказали или мне послышалось? - осторожно произнес я.

- Автор картины, - забубнил Рустам, - мягкая конструкция с вареными бобами.

- Сальвадор Дали, - вдруг сказала Дженни. - У него картина так называлась сумасшедшая. Там локти в пустыне стоят один на другом.

- Дали? - с интересом переспросил охранник. - Подходит, как раз четыре буквы... А тогда поэт, восемь букв, вторая "а"?

Ему никто не ответил.

- Бальзак, - наконец предположила медсестра Ксения.

- Не, - ответил Рустам, - мало букв.

- Ну, значит Бальмонт, - пожала плечами медсестра.

Рустам долго шевелил губами, а затем удовлетворенно кивнул и заскрипел карандашом. В палате снова воцарилась тишина.

- А кормить нас будут? - спросила Дженни.

- Конечно, - откликнулась Ксения. - Обед у нас в два. Еще три часа до обеда.

- А здесь какой-нибудь ларек есть, ну печенье купить? - спросил я.

- Нельзя покидать палату, - покачала головой медсестра. - А что, кому-то хочется есть?

- Нет, просто спросил.

- А может, какие-то другие симптомы? - с надеждой спросила медсестра. - Необычные ощущения? Искажения пространства? Ну или эти, как их...

- Галлюции, - подсказал Рустам.

Медсестра обернулась к нему:

- Галлюцинации, Рустам! Галлюцинации! Не галлюции! Ну ты даешь! Галлюции! - Она запрокинула голову, широко распахнула рот и оглушительно захохотала прямо в потолок. Она хохотала долго - минуту наверно.

Я посмотрел на Дженни. Дженни сидела на кровати, обняв колени, и тоже смотрела на медсестру настороженно.

- Скажите, а зачем нам здесь охранник с автоматом? - вдруг спросила Дженни, когда медсестра наконец замолчала.

- Рустам? - удивилась медсестра. - А он к эксперименту не относится.

- Но вот же он сидит, - Дженни раздраженно показала пальцем на крайнюю койку в углу.

- Он живет здесь, - ответила медсестра спокойно.

- В палате? - с ударением переспросила Дженни.

Медсестра хотела что-то ответить, но тут в раскрытую дверь заглянул профессор. На голове его теперь была каска с прозрачным забралом, поднятым вверх, а в руках он держал какую-то непонятную штуку - не то дрель, не то мясорубку.

- Ну? - бодро спросил он, оглядывая нас с Дженни. - Все нормально?

Мы покивали.

- Никаких новых ощущений? Ничего необычного?

Я пожал плечами. Дженни промолчала.

- Что-то они у нас бледные какие-то оба, - озабоченно сказал профессор, и повернулся к медсестре: - Ты им часика через два температуру померяй.

Медсестра кивнула.

- Вот и чудненько, - подытожил профессор. - Если что - я пока буду во дворе пилить.

И ушел. Вскоре со двора донесся пронзительный визг электропилы. Я вздрогнул.

- Вы тоже этот звук слышите? - спросил я.

- И я слышу! - подтвердила Дженни.

Медсестра Ксения лениво махнула рукой:

- Данила Ильич автобус свой пилит.

- Что?! - спросил я.

- Ну вы видели у входа желтый автобус? Списанный, без колес?

Дженни удивилась:

- А он разве без колес? Я как-то не разглядывала.

- У Данилы Ильича сейчас ремонт в доме, - с уважением пояснила Ксения. - А у него пациент - директор автопарка. Вот он взял по случаю списанный автобус и выпиливает окна: лоджии ими стеклить будет. Уже вторую неделю пилит. Три окна разбил по неаккуратности, и лобовое.

- Ясно... - пробормотал я.

- Если вам нужно, - доверительно продолжила Ксения, - вы у него потом спросите, может, у него лишние останутся.

- Окна? - испуганно спросила Дженни. - От автобуса?

Медсестра кивнула:

- Мне он тоже обещал одно выпилить. Я пока не знаю, куда его, может, на кухне повешу...

Мне на миг показалось, что у меня кружится голова. Я открыл рот и сделал несколько глубоких вдохов.

В этот момент во дворе послышался рассыпчатый стеклянный звон и глухая ругань. Пила смолкла. А вскоре на пороге палаты возник хмурый профессор, сжимая левую кисть носовым платком.

- Ксения! У нас есть зеленка?! - раздраженно рявкнул он, но вдруг увидел мои испуганные глаза и пояснил уже спокойным тоном: - Пустяки, царапина.

- Данила Ильич! - всплеснула руками Ксения. - Давайте ж я перевяжу!

Оба исчезли в коридоре.

Я посмотрел на Дженни, Дженни пожала плечами и покрутила пальцем у виска.

- Город на юге Москвы, - вдруг подал голос Рустам и с горечью прокомментировал: - Какие-то упоротые дебилы кроссворды сочиняют. Москва - она же сама и есть город!

- Может, пригород? - настороженно предположила Дженни. - Ну там, Зеленоград, Люберцы...

- Ага, при-го-род... - по слогам произнес Рустам и оживился: - Как раз восемь букв! - Он оглядел кроссворд и нахмурился: - Но тогда не Бальмонт... Если Бальмонт, то мягкий знак третий с конца. Чего вы там еще называли?

- Люберцы... - повторила Дженни.

- Подходит! И мягкий знак, где надо, - обрадовался охранник. - Теперь, значит, дальше у нас получается: морское животное семейства китообразных. Первая буква "ы". Вторая "и"...

Мы с Дженни снова переглянулись.

- Люберцы без мягкого знака пишется, - сухо сообщила Дженни.

- Подольск! - неожиданно осенило меня. - Подольск! Он как раз на юге от Москвы!

Рустам внимательно посмотрел на нас и одобрительно покивал.

- Ну, молодцы! Не зря вас там учат... Подольск подходит. Значит, морское животное семейства китоообразных, три буквы. Первая "к", вторая "и". Если Дали было правильно, то "и" вторая, да.

- Кит? - спросил я, упавшим голосом.

- Щас... - сосредоточился Рустам. - О, подходит!

За окном снова застрекотала пила, вгрызаясь в металл. Дженни решительно вскочила, подошла к Рустаму и заглянула в кроссворд. А затем тихо вернулась и прошептала мне на ухо:

- Слушай, у него там и правда кит в кроссворде. Реально пропечатан! Это какая-то шиза.

- Надо звать медсестру! - кивнул я. - С нами что-то не так.

- Дурак, это с ними не так! - прошептала Дженни.

- Ага, конечно, - усмехнулся я. - Приняли экспериментальный препарат мы, а не так - с ними?

- По-твоему, это у нас галлюцинации? - Дженни обвела рукой палату. - Здесь по-твоему что-то изменилось?

Палата и впрямь не изменилась. Хотя выглядела странно. По потолку змеилась трещина в рваных клочьях штукатурки. Из стен во множестве торчали какие-то старые трубы, давно отпиленные и замазанные краской. Из трех окон палаты одно было наполовину закрашено сверху белой краской, другое снаружи затянуто металлической сеткой-рабицей - грязной и в голубиных перья, и лишь третье окно открывалось и выглядело вменяемым. Впрочем, рукоятки у окон были зачем-то выдраны, и там зияли дырки.

Слева от входа на крашеной стене висела грязноватая раковина, зеркало над ней треснуло. И хотя вокруг было полно места, сама раковина располагалась именно здесь, и так неудачно, что край фаянсового бока выходил в дверной проем, и поэтому дверь в палату не могла закрыться до конца. Видно, ее не раз безуспешно пытались закрыть, но она неизменно стукалась о бортик раковины: в этом месте на двери виднелись зарубки, а на боку раковины - старый скол.

Это было так дико, что мне вдруг захотелось проверить, правда ли раковина не дает двери закрыться. Я подошел к двери и стал ее аккуратно закрывать, но дверь вдруг заклинилась, не дойдя даже до раковины. Я опустил взгляд: к линолеуму был небрежно прибит гвоздями крюк, как для полотенец, - он останавливал дверь на полпути.

- Дверь не закрывается, слепой что ли? - пробасил за моей спиной охранник Рустам.

Я обернулся на Дженни - глаза ее были круглые и растерянные.

- А... почему дверь не закрывается? - спросил я осторожно.

- А она никогда не закрывалась, - зевнул Рустам, - я тут двенадцать лет работаю. Вон упор специально прибит, чтоб такие, как вы, раковину не раздолбали. Река в Гибралтаре, три буквы, первая "н"?

- Нил, - хмуро сказала Дженни.

- Отлично, - кивнул Рустам.

Я глубоко вздохнул.

- Позовите медсестру, - попросил я. - У нас точно появились странные ощущения.

- А чего случилось? - нахмурился Рустам. - Да ты от двери-то отойди, не ломай.

- У меня ощущение нереальности происходящего, - сообщил я. - Мне все вокруг кажется диким и странным.

Охранник пожал плечами:

- Ну ляг, полежи. Она скоро придет. Во дворе наверно с профессором, слышь, автобус пилят?

Во дворе действительно надрывно скрежетала пила.

- И все-таки, позовите ее! - решительно попросил я.

Рустам поморщился, отложил кроссворд и неохотно поднялся, придерживая автомат. Он подошел к окну, высунулся по пояс, открыл рот и вдруг оглушительно заорал:

- Сука, для кого урна?!! Урна для кого?!! Я тебе говорил, на лавке не курить?!! - Он обернулся к нам с пылающим от гнева лицом и объяснил: - Козел, я убью его!!! На лавке курит, потом вокруг бычки валяются!!! А меня за них комендант дрючит!!! - Он снова высунулся в окно и заорал: - Ты чо, не понял?!!

Дженни бросилась к свободному окну, я кинулся за ней. Во дворе на лавке сидел парень в гипсе и что-то объяснял жестами Рустаму, а затем вдруг показал средний палец. В следующий миг послышался угрожающий лязг, а следом грохнул выстрел, и комната наполнилась едким пороховым дымом.

- Козел, ты кому это показал?! - орал Рустам, высунув из окна дуло своего автомата.

Грохнул второй выстрел. Мы с Дженни глянули в окно: по двору несся прыжками парень с загипсованной ногой, нелепо виляя и размахивая костылями.

Грохнул третий выстрел.

- Бежим отсюда!!! - шепнула Дженни, дернув меня за рукав.

Взявшись за руки, мы выскочили из палаты и понеслись вниз по лестнице. Железная дверь во двор была приоткрыта - через нее тянулся толстый электропровод. Мы выскочили наружу. В лицо ударил запах сирени и металлических стружек, в уши ворвался визг пилы. Автобус, стоявший рядом со входом, оказался и вправду без колес. Внутри копошились медсестра Ксения и профессор Данила Ильич. Он сжимал перебинтованной ладонью шлифовальную пилу. Край отрезного диска торчал из автобуса наружу, оставляя за собой длинную прорезь и осыпая все вокруг густыми оранжевыми искрами.

- Вперед! - толкнула меня Дженни, и мы ломанулись к проходной напрямик сквозь кусты.

Нас никто не преследовал. Бабки на проходной тоже не было. Мы выскочили за ворота, и как по команде остановились.

- Куда мы бежим? - спросил я растерянно.

- Не знаю, - тоже растерялась Дженни.

- Мы не можем никуда бежать из больницы! Мы же сейчас под действием препарата... У нас галлюцинации. Мы в пижамах, в конце-то концов! Нам надо вернуться в палату и дождаться, пока нас отпустит...

- Без меня, - уверенно сказала Дженни. - Я туда не пойду. Псих с автоматом, профессор, который распиливает автобус для лоджии, дверь эта не закрывающаяся... Без меня. Ты что, не понял, что они там все обдолбанные? Сидят свои препараты варят и проверяют на себе.

Я покачал головой.

- Он же объяснил, что это не наркотики.

- А что это тогда? - спросила Дженни. - Что? Ты вообще понял его объяснение, что это?

Я покачал головой:

- Он что-то говорил про нанотехнологии, и про то, что это обратная противоположность наркотикам. И сознание пациента не изменяет. А меняет саму реальность.

- Так я и говорю, - кивнула Дженни. - Препарат приняли мы, а обдолбанные - все они.

- Так не бывает, - возразил я. - Говорю, как будущий медик.

- Но он именно это нам и втолковывал! - возразила Дженни. - Что с нами будет все в порядке, а изменится реальность. Вот мы и оказались в обдолбанной больнице. Как ее название... - Дженни вдруг уставилась куда-то за мою спину, и глаза ее расширились.

Я испуганно обернулся, но вокруг ничего не происходило: светило весеннее солнце, а проходная была по-прежнему пустой. А на воротах сияла алая табличка с золотыми буквами. Я с изумлением прочел:

Центральный клинический
военный госпиталь
Федеральной службы безопасности
святого великомученика Пантелеймона


- Эта надпись была такой, когда ты сюда шел? - спросила Дженни шепотом.

- Табличка вроде была, - признался я. - А вот надпись я не читал...

Неожиданно сзади послышался треск веток, и мы резко обернулись. Из кустов сирени бочком выходила бабулька-вахтерша в цветастом платке - теперь я с ужасом заметил, что на ее платке нарисованы совокупляющиеся в разных позах Микки Маусы. Видимо, у меня на лице появилось изумление, но бабка истолковала его иначе:

- До корпуса далеко ходить, - объяснила она, кивнув на кусты, - когда тепло, и тут можно.

- Скажите, - спросила Дженни у бабки, - это госпиталь ФСБ святого Пантелеймона?

Бабка указала рукой на табличку:

- Читать умеете? Для кого написано-то?

- А какое отношение Пантелеймон имеет к ФСБ? - спросил я.

Бабка смерила меня презрительным взглядом - от воротника пижамы до резиновых тапочек.

- Святой Пантелеймон, когда был в вашем возрасте, - начала она назидательно, - нашел на улице мертвого ребенка, которого укусила ядовитая ехидна. Он стал молиться Господу, чтобы мальчик ожил, и чтобы ехидна взорвалась на куски. Господь выполнил обе эти просьбы, и с тех пор Пантелеймон стал врачом. Жития святых читать надо! - закончила старушка и кивнула на свой стул, где лежала книжка. - Ясно?

- Ясно... - сказали мы с Дженни, переглянувшись.

- А мученик Пантелеймон, - закончила бабка, - мучительную смерть принял: ему отсекли голову, а из раны потекло молоко.

Мы потрясенно молчали.

- А вы откуда такие полосатые? Матросы что ли? - Бабка указала пальцем на наши пижамы. - Матросы - это не к нам, у нас только сухопутные части лечатся.

- Но... - начал я, удивленно вскинув брови.

- Не пущу, - сурово покачала головой бабка. - У нас режимная территория. Идите отсюда, матросы, идите.


* * *

Мы сидели с Дженни на пустой автобусной остановке и глядели, как мимо прокатываются грузовики. На нас никто не обращал внимания.

- Вот я дура, - с чувством произнесла Дженни. - И зачем я вообще в это ввязалась?

Она качнула ногой, и резиновая галоша упала в песок. Ногти на ноге у Дженни оказались покрашены в ярко-красный цвет.

- А действительно, зачем ты в это ввязалась? - спросил я.

- А ты зачем? - с вызовом повернулась она.

- Ну... - я пожал плечами. - Знаешь, медики всегда на себе испытывали разные лекарства...

- Вот не надо только брехать, - перебила Дженни. - Скажи честно: увидел объявление и решил покушать психоактивных препаратов. На халяву, де еще за деньги.

Я поморщился.

- Не совсем так. Видишь ли, я читал Кена Кизи, Тимоти Лири, Макенну, Кастанеду... И...

- И? - требовательно спросила Дженни.

- И, в общем, ты права, - согласился я, наконец. - Увидел объявление, стало интересно, повелся... На хрена мне это было? Какой-то препарат, хрен знает какой вообще... Я ж раньше ничего толком не пробовал. Так, пару раз покурить друзья дали...

Дженни поддела галошу кончиками пальцев, ловко подкинула и надела на ногу.

- Я тоже кроме травки ничего не пробовала. Хотя нет, вру. Однажды мне подружка в клубе какую-то таблетку дала, но у меня уже было полстакана вискарика, так что я ничего не разобрала толком, только башка утром болела... Слушай, Пашка, а как ты думаешь, оно все три дня нас так плющить будет? Этот профессор сказал, три дня...

Я пожал плечами:

- Не знаю. Мне кажется, уже стало отпускать потихоньку.

- Это ты как определил? - усмехнулась Дженни.

- Ну, вроде уже давно сидим, а никакой дикости вокруг не видно...

- Дикости не видно? - изумилась Дженни. - А вон туда посмотри...

Я проследил за ее взглядом и увидел на той стороне шоссе здоровенный столб, на котором красовался рекламный плакат. Верхний угол плаката занимала толстая физиономия гаишника с рукой, важно поднимающей полосатую палку, а огромные буквы гласили: "ВОДИТЕЛИ! УВАЖАЙТЕ ТРУД ПЕШЕХОДОВ!"

Я закрыл лицо ладонями и помассировал. Затем прижал кулаки к закрытым векам и яростно тер глаза, пока передо мной не поплыли пятна самых ярких расцветок. Затем снова открыл глаза. Плакат никуда не исчез - он все так же маячил над дорогой. А за ним на бетонном заборе я теперь явственно разглядел длинный желтый транспарант, на котором черными буквами значилось без знаков препинания: "БАНИ ПЛИТКА НАДГРОБИЯ ДЕШЕВО", и стрелка указывала куда-то за угол, хотя угла у забора не было - он тянулся вдоль шоссе, сколько хватало глаз.

- Ну как? - ехидно поинтересовалась Дженни.

- Плохо, - признался я. - Ты тоже все это видишь, да? Плакат? И вот то, желтое?

- И еще мужика, который перед собой матрас толкает по обочине шоссе... - кивнула Дженни.

- Где? - изумился я. - Ой, точно... Слушай, а зачем он матрас по шоссе толкает? Грязно ведь, и порвется...

- Ты меня спрашиваешь? - возмутилась Дженни. - Он уже километра два прошел, пока мы тут болтаем, скоро до нас доползет, вот сам и спросишь.

Я только хотел сказать, что пора отсюда сваливать, но как раз к остановке подрулил старенький зеленый автобус с табличкой на лобовом стекле "ЗАКАЗНИК-2" и призывно открыл переднюю дверь. Мы вошли внутрь. В салоне сидели хмурые таджики в одинаковых строительных безрукавках оранжевого цвета, и каждый держал в руке черенок от лопаты.

- Курсанты, что ли? - звонко крикнул водитель, вглядываясь в наши лица.

- Студенты, - ответил я.

- А я сразу понял: полосатые, значит, матросы! - крикнул он, стараясь перекрыть шум мотора. - Вы на митинг тоже?

- В Москву, - сказала Дженни.

Водитель удовлетворенно кивнул.

- А что у вас за пассажиры? - спросила Дженни, настороженно покосившись на таджиков в оранжевых безрукавках.

- Это нелегалы! Асфальтщики! - охотно сообщил водитель, прижав ладонь ко рту - то ли для секретности, то ли чтобы перекричать шум: - Звонок помощника губернатора: всех оранжевых срочно на митинг. Собрались, поехали.

- А палки им зачем? - продолжала Дженни.

- Российский флаг нести дадут! - объяснил водитель.

- А для чего у вас на торпеде кочан капусты лежит? - не унималась Дженни.

Я перевел взгляд и остолбенел - действительно, прямо перед водителем, заслоняя обзор, лежал громадный кочан.

- Подарили! - с гордостью улыбнулся водитель, нежно похлопал кочан ладонью и пояснил со значением: - Женщина подарила.

Я ткнул Дженни в бок локтем и прошептал:

- Прошу тебя, не спрашивай больше ничего! Я не знаю, что мне делать с этой безумной информацией, у меня скоро башка от нее взорвется!

Но водителя было не остановить.

- У меня брат, - почему-то сообщил он не к месту, но гордо, - капусту возил на "Газели". Шесть раз в аварию влетал и переворачивался. В итоге без руки остался. А капуста в кузове цела. Вот вы, студенты, объясните, как такое бывает?

Я глубоко вздохнул, надув щеки. Водитель явно ждал ответа.

- Всякое бывает, - сказал я. - Вот у вас бывает состояние, когда все люди вокруг кажутся сумасшедшими? И вы слышите речь, но не понимаете смысла?

Дженни больно пихнула меня локтем.

- Смысл - он всегда есть, - философски заметил водитель. - Просто его увидеть надо. Смысл я вам объясню: с тех пор я перед собой всегда кочан вожу. Считай, мой талисман. Если он цел будет, то и со мной ничего не случится. - Водитель снова нежно посмотрел на кочан и доверительно пояснил: - Обычно у меня маленький. А этот - знакомая женщина подарила.

- А пристегиваться не пробовали? - не выдержала Дженни.

- Пробовал, - кивнул водитель, - и иконку Николая пробовал. Но кочан лучше.

- Пристегивайтесь, пожалуйста? - попросила Дженни. И повторила, нежно вытягивая слова: - Пожа-а-алуйста.

Водитель внимательно на нее посмотрел, а затем пожал плечами и покрутил пальцем у виска.

Вдоль шоссе проносились рекламные щиты. Я старался в них не вчитываться, но это не удавалось: глаза сами цеплялись и прочитывали каждый лозунг. Большинство из них оказывались просто абсурдным набором слов, было совсем непонятно, что там рекламируется. С одного плаката скалился неопрятного вида мужик, а надпись спрашивала "НЕ ХОЧЕШЬ ТАКОГО СОСЕДА?" На другом, совсем черном, виднелось жутковатое и лаконичное "ЖДЕТ РЫБА". Попадались плакаты довольно понятные - "ВЫХОД ВСЕГДА - СЕТЬ!" или просто "ЗАКУПИСЬ!", но неясным оставалось, к чему они призывают и что имелось в виду, потому что никакой другой информации там не было. Иногда слова на плакате отсутствовали вовсе - только фотография дома и длиннющее число, которое для цены выглядело слишком длинным и разнородным, а до телефонного номера не дотягивало по числу знаков. А иногда вместо слов появлялась откровенная тарабарщина - вроде того щита, где разноцветно сияли набросанные в полном беспорядке буквенные конструкции: "ВЫ - КАЧЕСТ - НАД - ГОДНО - ВЕННО - ЁЖНО". Если и попадались вполне разумные с виду заявления, то их смысл, если вдуматься, стремительно ускользал.

- Смотри, - обратился я к Дженни, - Вот что это имелось в виду: "СВАДЕБНЫЕ ПЛАТЬЯ - СУПЕРСКИДКИ. РАСПРОДАЖА ВЕСЕННЕЙ КОЛЕКЦИИ"?

Дженни пожала плечами:

- Поторопиться с женитьбой, пока есть дешевое платье.

- Нет, а что вообще такое "весенняя коллекция свадебных платьев"? Кто их коллекционирует? Почему весенняя?

Дженни поморщилась.

- Вопросы не по адресу, я тут сама обалдеваю, - ответила она, - Ты вот лучше на это посмотри...

Я глянул, куда она указывала пальчиком и увидел абсолютно черный щит с алыми строчками внизу: "ОПЯТЬ ПРОБЛЕМА С НАРКОТИКАМИ? ТЕПЕРЬ ДОСТАТОЧНО ПРОСТО ПОЗВОНИТЬ..." - и номер телефона.

- Предлагаешь позвонить? - усмехнулся я. - Вот только как понять, там лечат или продают?

- Или принимают доносы, - заметила Дженни.

Звучало логично.

- А вот смотри, - я показал ей магазин на обочине: - "Таможенный конфискат". Прикинь, сколько надо каждый день конфисковывать у пассажиров разной всячины, чтобы целые магазины открывать? - Я задумался. - Хотя если не у пассажиров, а у бизнесменов, и целыми вагонами... Все равно непонятно, откуда столько. Бизнесмены же не идиоты, постоянно на одни грабли наступать и нарушать закон, теряя свои вагоны.

Дженни пожала плечами.

- Это не конфискованное, а ворованное, все знают. Таможня просто ворует, а здесь продает.

- Абсурд, - сказал я. - И эта система так давно и открыто работает?

Неожиданно вмешался водитель.

- Да никакой это не конфискат! - сообщил он. - Врут они все! Я знаю эти магазины, они все на одном китайском складе в Клину закупаются. Просто название такое, чтоб народ шел.

Я опешил.

- Совсем бред получается! Выходит, магазин продает не ворованное, но специально об