С лица воду..

И только Василич собрался на телегу забраться, как по плечу похлопали. Старик обернулся. Перед ним стоял солдат - рукав заправлен под ремень, гимнастерка в медалях, нашивки за ранения - все как положено

- Чо? - спросил Василич, глядя в рябое лицо.

- Через плечо, дядя. Скажи-ка, как до деревни Совы добраться.

- А тебе там чего надо, понимаш? - подозрительно посмотрел на солдатика Василич.

Дед Василич был мужиком тертым, чай в Германскую не зря воевал. И бдительным тоже был, за что даже грамоту имел от областного управления НКВД.

Вместо ответа безрукий кивнул на второго солдатика, сидящего на шинели, постеленной на траву:

- Да вот, Илюху до дома доставить надо.

У сидящего не было лица. Розовая, местами в алых трещинах, бугристая кожа. Заплывшие корявыми буграми глаза, вернее, то, что от них осталось. Губы, почему-то, черно-коричневые. Бровей нет, а короткие волосы на голове есть. Черные как смоль.

- Документы-то есть? - спросил Василич, не отводя взгляда от безлицего.

- Дядя, документы я покажу, когда ты мне скажешь, как до ваших Сов добраться.

- Дак я сам оттудова, - ответил старик, сдвинул фуражку на затылок и почесал лоб. - Танкист, что ли, парень-то?

- Танкист. Командир мой. Вместе горели на Висле. Так довезешь лейтенанта до дома?

- Бумаги дай, - буркнул старик.

- Сам-то грамотный? - усмехнулся однорукий.

- До тебя никто не жаловался, - отмахнулся Василич и взял бумаги. Книжка солдатская, билет комсомольский, справки из госпиталя. - Ты, значит, Петром будешь, а это, значит...

Сделал пару шагов. Присел подле безлицего: колени хрустнули.

- Ильхан, ты что ли? Я дед Вася, помнишь?

- Дядя, он говорить не может. Сгорело горло. Дышит, слышит, но не говорит.

- Так башкой пусть кивнет...

Обожженный танкист коротко кивнул.

- Ишь как тебя... Альке-то чо не писал? Измыкалася девка, понимаш.

Танкист опустил голову.

- Ладно, чо. Сидайте в телегу. Вещёв-то много?

- Да какой, два сидора. Илюха, вставай, нашли колымагу.

Ильхан сидел не двигаясь, обняв руками колени.

- Давай, давай.

Шумел рынок, люди торговали всем, на телегу старик и однорукий затаскивали вяло упирающегося безлицего.

-Мннно, стомая! - хлестнул кнутом Василич. Старая кобыла лениво зацокала подковами по грязной мостовой.

- Вот оно че, - вздохнул Василич, когда телега выехала из райцентра. - А чо, как так-то?

- Фриц в бочину шваркнул, не успели мы. Бывает.

- Ага, - согласился Василич. - Бывает. Кем служил-то в танке?

- Наводчиком.

- И не успел...

- Да.

Помолчали. Безрукий достал из кармана гимнастерки пачку сигарет, протянул ее Василичу:

- Не, я газом траванутый, не могу, - ответил дед.

- В германскую?

- В германскую. А какая нынче не германская?

- И то верно.

Безрукий ловко прикурил. Выдохнул ароматно.

- Трофейные?

- А как же.

- Сам-то откудова?

- Новгородские мы.

- А чо как сюда-то, Петя?

- Дак вот, командира привез. Ехать он не хотел, куда, мол, с такой-то физиономией.

- Оно это да, харя не приведи Госпо... - дед осекся и перекрестил рот. А Петр втихаря показал деду кулак и осторожно покосился на Ильхана, лежавшего в телеге, рядом с тюками. Лейтенант закрылся шинелью с головой.

А вокруг оранжевым сосновым ароматом разливался август сорок пятого. Солнышко греет, птички поют, комары кусают - и никто не стреляет. Но старший сержант Петька все вертел головой по сторонам - вот там фрицевский самоход должен стоять, в засаде, а вот оттуда "Тигры" попрут, если что. А сам бы он танкодесант тут с брони сбросил, чтобы фаусты из тех лесных завалов не херачили. А перед мостиком через лесную ленивую речку, Петька начал машинально искать рычаги и педали. Василич это дело заметил, усмехнулся и подстегнул унылую кобылу:

- Тужа - речушка-т называется. Еще две проедем - Пержа и Воя. С райцентра как едешь до нас - запомнить легко - за Тужу, за Пержу и за Вою. И, считай, в Совах и будешь. Семья-то есть?

- Была, убили немцы в сорок третьем, - легко ответил Петька.

- Быват, - пожал плечами дед и хлестнул кобылу, согнав со шкуры слепней. - Мнно!

- Быват, - согласился старший сержант.

- Потом-то куды?

Танкист пожал плечом, поморщился:

- Не знаю еще.

- Убили, понимаш, твоих...

- Сожгли всю деревню.

Кобыла лениво шлепала копытами по сырой лесистой дороге.

- До войны-то кем был?

- Школьником.

- А после?

- Трактористом стал, в Вологде уже.

- Вакуированый?

- А? Да, эвакуировали в сорок первом.

- Тотож, - непонятно сказал старик и замолчал.

На очередной выбоине снова звякнули Петькины медали. В солнечном лесу свистели о своем птицы.

- Ты уж меня прости, за бдительность. Понимаш, у нас тут в сорок втором банда появилась, вот как ты, все в медалях да орденах. Повадились, понимаш, грабить. Выследил я их, да... Понимаш?

- Да, конечно. Только вот что... Илюха вешаться хотел, - сержант понизил голос и непроизвольно оглянулся на лежащего лейтенанта. - Лицо-то вон... Вот и везу его к жене.

- Так с лица воду не пить, - тихо вздохнул старик. - Мнно, стомая! Остальное-то на месте?

- Вроде.

Лошадка неспешно выбралась на пригорок. Вот и деревня. На одном конце церквушка, ставшая колхозным складом льна. На другом конце небольшая мечеть, ставшая сельсоветом. В Совях испокон веку на одном конце православные жили, на другом татары. Бились по праздникам до первой крови, не без этого. И женились только на своих. А как беда - вместе пошли воевать. Все ж русские, даже магометане.

Кобыла послушно остановилась у зеленого, в цвет сосен, дома. Василич крякнул и спрыгнул с телеги.

- Вставай, служивый! - осторожно тронул он Ильхана.

- Лейтенант, подъем. Чилим бар, отмечать Победу будем, - старший сержант накинул сидор на плечи, звякнуло внутри стекло.

Василич усмехнулся:

- Ишь, научил тебя наш татарскому, понимаш, он у нас ушлый был! А чо был, есть! Поди у нас, Петруха, останешься? Мужики нынче в цене. Половина деревни баб голодных. Хушь, наших, понимашь, хушь татарских.

- Мин татарча ек бельмым, бабай, посмотрим по ходу движения, - отмахнулся Петр, - Мало-мало приехали, командир, вставай! Дом твой...

Лейтенант продолжал лежать, накинув на голову шинель.

Дед стукнул кулаком в крашеные ворота:

- Алька! Альфия! Выходи! Мужа тебе привез, нечаянно!

- Вставай, лейтенант! - тормошил командира его наводчик.

Ильхан лежал и не шевелился.

Со скрипом отворились дощатые двери. Со двора вышли женщины - лица непроницаемы, только глаза черные стреляют недобро. Молча подошли к телеге: Василич сделал шаг назад, Петьку просто отодвинула какая-то старуха. Из-за заборов глядели любопытные девчонки, спешили, хромая, мужики. Где-то заорал петух.

Младшая ласковой рукой сдвинула шинель с лейтенанта. Провела пальчиком по бугристым шрамам. Взяла за локоть. Потянула на себя.

Танкист поднялся. Сел. По изувеченному лицу из-под сросшихся век текли слезы. Губы что-то шептали невнятное.

Альфия подставила руки под искалеченный подбородок Ильхана, несколько капель упало на ее ладошки.

Воду с лица не пьют, понимаш.

А слезы?