Полуволк

Наш двор стали частенько обворовывать. То теплицы разорят, то бельё с верёвки снимут. И я попросила соседа Байбала найти для меня собаку поглупее, да погромче. Почему поглупее? Потому, что умные собаки здесь нужны охотникам, и сажать такую на цепь совесть не позволит. Мне нужна была нормальная пустолайка с громким голосом и без всяких охотничьих талантов.
Байбал молча кивнул, и я стала ждать.

Через неделю он откуда-то издалека принёс в коробке крохотного щенка. Щенок был отбракован из помёта, в первую очередь потому, что был заметно мельче своих братьев. К тому же, характер он проявил явно несоответствующий размерам. Палец у Байбала был забинтован, и сквозь бинт большим ярким пятном проступила кровь. А щенок продолжал рычать на него своим писклявеньким детским рыком.
Ну, что ж, дарёному коню...

Назвали Мергеном. Кто-то сказал, что на каком-то языке это слово означает "волк". Для крохотного серого злючки имя показалось подходящим. К тому же, как позже мне рассказали, щенячья мамочка почти всю весну пропадала в лесу, так что, кто был папой её детей, покрыто таёжным мраком.
Я кормила щенка сначала из бутылочки, потом учила лакать из блюдечка. Он подрос, начал гулять по двору. Однажды к нам зашёл Байбал, его сопровождал щенок, который был покрупнее и постарше моего. Мергешка доверчиво подбежал обнюхаться, но тот накинулся на малыша и начал его трепать. Байбал увёл своего хулигана, а я долго утешала плачущего, прижимавшегося к моим ногам питомца.

После этого Мерген что-то по-своему понял про жизнь. Псинка оказался очень злопамятным. Всего через месяц он уже показал соседскому обидчику, кто в округе самый злой и зубастый. После пары проигранных боёв соседский пёс выходил на улицу, только убедившись, что Мергена поблизости нет, и стремглав удирал к себе на двор при его появлении. Если же он не успевал спрятаться, начиналось натуральное избиение. Моего волчонка надо было оттаскивать силой, а более крупная его жертва тряслась и громко скулила от страха и боли . Спустя некоторое время в список врагов злючка-щенок записал и Байбала. Соседи перестали к нам заходить, предпочитая решать все вопросы по телефонной связи.

Единственным авторитетом для него, "волчицей-мамой", стала я. Домочадцы, в том числе и кот, для него были представителями своей стаи, но все явно рангом пониже, чем он сам.

Летом ходить в лес с Мергешкой было одно удовольствие. Он очень быстро понял: если я надела камуфляжную ветровку, значит, идём гулять. Злючка-волчонок преображался, вокруг него собиралась компания сверстников, подростки-собачата весело играли, сопровождая нас достаточно далеко в лес. Была очень заметна разница в том, как они бегали. Мергешка ровно стелился над травой, легко обгоняя любого дружка. По сравнению с ним все собаки бегали тяжело и казались неуклюжими. Через некоторое время они уставали, возвращались в село. Мерген оставался свеж и неутомим, наворачивая круги вокруг меня.
Вдвоём с ним мы разведали немало грибных и ягодных мест. Бывало, встречались нам в лесу люди, пёс не задирался, но его любимая стойка: лапы буквой "А", голова вниз, взгляд снизу, пристальный и недобрый - пугала. Даже опытные охотники принимали Мергешку за подростка-волка.
Забавно, но охотником он был никаким. Не было в те времена сотовых телефонов, таскать с собой фотоаппарат было неудобно, и эти невероятные кадры остались только в моей памяти: Мерген обнюхивается с юным бурундучком. На Мергена нападает тетёрка, оберегая своё гнездо, и он, признавая право матери, покладисто отступает. Мерген в камышах с растерянным взглядом поднимает лапу, стараясь не наступить на утиный выводок, бегающий у него под животом...
Воробьи нахально прыгали вокруг его миски, вороны утаскивали горбушки, он не протестовал. Мало того, иногда приходили к нему в гости мелкие щенята, Мерген никого не обижал, позволял всем кормиться из его миски.
Так же по-доброму он относился и к нашему коту. Частенько, морозным утром можно было увидеть, как кот вальяжно выходит из конуры, небрежно перепрыгивая через хозяина, лежащего на снегу перед входом. Кстати, горячий Мергешка предпочитал спать на снегу даже в самые лютые морозы, протапливая по всему двору круглые лёжки.

А вот людям он не доверял, не принимал подачки, кидался на всех, особенно ненавидел пьяных. Очень быстро народ понял, что через наш двор ходить не стоит. Пёс, оберегая территорию, не лаял, нападал молча и страшно. Однажды возле калитки он порвал какой-то дамочке пластиковую шуршащую сумку. Всё содержимое сумочки вывалилось на землю. Перепуганной дамочке я сунула крупную купюру, и та быстренько ретировалась с вещами в обнимку. А Мергена пришлось посадить на цепь.

Свободолюбивому потомку волка сидеть на цепи не понравилось. Лаять он не стал, зато начались сольные концерты. Мергешка выл. Выл громко, разнообразно, многочисленные соседи жаловались. Выбор был ограничен: или он воет, или он на свободе. Выбрали компромисс: поздно вечером отпускаю с цепи, рано утром сажаю обратно. По крайней мере, ночью вой никому не мешает спать. Мой хронический недосып - только моя личная проблема.

Славы ему прибавил такой случай. Ночью была какая-то групповая драка. Один, отбившийся от своих, спасался от нескольких противников и, видимо в безвыходной ситуации, решил перебежать через наш двор. Мерген пропустил его, а у одного из преследователей, молча накинувшись сзади, выдрал клок из штанов. Парни, как вороны, рассевшись на заборе и на поленнице, рассмотрели внушительную зубастую ухмылку на Мергешкиной морде, услышали негромкое, но убедительное рычание.
Теперь про нашу собаку, нападающую молча и очень похожую на волка, знали все.

Время шло. Пёс вырос сообразительным, научился расстёгивать ошейник, отпирать калитку, у соседей появились проблемы. Наш телефон взрывался звонками: "Ваш волк отвязался, терроризирует всю улицу!"
Пришлось зашить ошейник прямо на нём. Мерген умудрился изодрать ошейник в клочки. Купили новый, снова зашили. Но взрослого пса это остановило ненадолго. По селу гуляли собачьи свадьбы, и ему хотелось принимать в празднике самое активное участие. Он снова изорвал кожаный ошейник и сбежал.

Утром вся дорожка были в крови, Мергешка лежал у крыльца, бок был ободран, уши располосованы в клочья, нос изодран, лапы прокушены. На нём не было живого места. Его трясло. Байбал глянул и сказал: "Не выживет".
Я засыпала открытый бок, голую рану стрептоцидом, растворила обезболивающее в молоке, поила своего Мергешечку из бутылочки. Принесла из аптеки лекарства для заживления открытых ран, сидела с ним, гладила по голове и просила не умирать.
На второй день он попытался встать, не смог. Но зато смог вылакать из миски бульон, твёрдую пищу пока не давала: искусанная морда была в ужасном состоянии. На третий день самостоятельно передвинулся на несколько метров и немного поел мелко покрошенного мяса с размоченным хлебом. Воля к жизни победила.

Болел он долго, был непривычно тихим и смирным. А когда поправился, стал таким драчливым, что отпускать его с цепи стало страшно. По-моему, Мерген искал своих обидчиков. Искал и находил. Он в одиночку сцеплялся с несколькими собаками, дрался так, что трусливые псы не выдерживали его злого напора и сбегали.

Новый ошейник был укреплён металлической планкой.

А потом он влюбился. Это была единственная самка в округе. Колченогая и уродливая на наш человеческий взгляд. Но на безрыбье.... И за ней ходила свора из полусотни псов.
Мерген плакал, сидя на цепи, просил отпустить, когда эта красотка со своими поклонниками проходила мимо нашего двора. Стая гавкала, и Мерген тоже научился лаять, принимая участие в хоре дифирамбов собачьей принцессе.

Он сорвался, невероятно сильным рывком сломав карабин.

На следующий день его обнаружили недалеко от дома. На теле я не нашла ни одной раны, лапы застыли в вечном беге, карие глаза были такими же яркими и блестящими, только оставались неподвижными. Сломанный карабин болтался на навороченном ошейнике. Что его убило? Не знаю.
Мы выкопали для него яму в углу двора под ивами, я закрыла непотухшие глазки Мергешки своим платком.
Следующей весной над ним взошла крохотная колючая ёлочка.

Всю свою жизнь Мерген жил наперекор судьбе, отличаясь от всех, не прогибаясь под окружающий мир. Выбракованный сразу после рождения, он избежал утопления, только потому, что мне понадобился сторож. Собаки не признали его своим, чувствуя в нём чужую волчью кровь. Люди его боялись, и свободолюбивая бунтарская душа вынуждена была сидеть на цепи, привязанная к одному месту. Смог бы он выжить в лесу? Сомневаюсь, волки его бы не приняли.

Как всё-таки страшно и больно быть другим, отличающимся от всех; тянуться к обществу, которое тебя не принимает и не понимает, и при первой же возможности с готовностью уничтожит тебя. И важно ли, кто ты: полуволк или ...?


© Чойнова Инна Владимировна