Пытки и казни

Мы и не подозревали, что занимаемся подпольной деятельностью, что мы подпольщики - ярые враги оккупационного режима.
"Потом уже узнала, что мой двоюродный брат Борис спрятал сельсоветский приемник. Мы начали с ним слушать сводки Совинформбюро и рассказывали людям о событиях на фронтах. При этом ссылались на разные источники, говорили, что услышали это от пленных и т.д.
И эти лаконичные сообщения так действовали на людей, что у них буквально распрямлялись плечи. Ведь в первые дни войны, когда мы увидели мощь немецкой военной машины, многие засомневались, что ее можно победить. Тем более что мы видели, как отступали наши.
Мы и не подозревали, что занимаемся подпольной деятельностью, что мы подпольщики - ярые враги оккупационного режима. Но нас выдали, и самое страшное, что выдала мачеха Бориса.
Когда стало ясно, что есть группа, которая распространяет сводки с фронтов, немцы стали искать тех, кто это делает. И мачеха Бориса, догадавшись, что он к этому причастен, видимо, выследила его.    




Мачеха, видимо, позарившись на материальное вознаграждение, которое обещали немцы за поимку партизан, пошла в полицию, чтобы донести на своего пасынка.
Думаю, что немцы и до этого подозревали нас, особенно меня, потому что я всегда была активисткой, а до войны, став комсомолкой, работала пионервожатой в школе. Но конкретных фактов у них не было, и тут такой подарок - донос.
Отчасти нам повезло. Когда мачеха пришла в полицейский участок заявить, что она знает, кто разносит сводки и где мы базируемся, оказалось, что все полицейские уехали в Василевичи, а в участке остался только дежурный.
Он был мой хороший знакомый, которого, по иронии судьбы, в полицию загнала его мачеха. Он сразу понял, что нам грозит большая опасность, и смог предупредить нас. Мы с Борисом бросились все прятать: приемник, гранаты, винтовку. Но ареста избежать не удалось, и так мы оказались в тюрьме в Василевичах.    


Бориса на первом же допросе избили. Из него буквально сделали отбивную котлету, на нем не было живого места. Он даже не мог стоять на ногах. В камере Борис мне сказал: "Манечка, это конец. Держись и будь готова ко всему!".
Меня не били, а сразу подвели к повешенным и сказали, что там есть место и для меня. Добивались, чтобы я сказала, кто нами руководит. Им ведь и в голову не приходило, что подростки в такой ситуации могли действовать самостоятельно.
Мы молчали, и нас решили пустить в расход, казнь назначили 9 мая 1942 года. А дальше все произошло как в кино. Ночью мы услышали звук отбитого замка, открылась дверь в камеру, и послышался шепот: "Товарищи, выходите!". Мы сразу не поняли, что произошло. Думали, полицаи пришли за нами. Но потом выяснилось, что это наши.    


Позже мне рассказали, что нас освободила подпольная комсомольская группа Росликова, который до войны работал на сплаве леса и жил у нас на квартире. Он с товарищами по заданию подполья служил в полиции, и когда узнал, что нас собираются повесить, организовал налет на тюрьму.
Домой идти было нельзя, мы понимали, что нас ищут. Бориса приютила и спасла тетка Арина, которая жила в деревне Гогали, а меня спрятал, а потом помог уйти в партизаны сосед - отец моей подруги Тимофей Бибик.
Борис поздоровел и тоже ушел в партизаны. Но первое, что он сделал, когда окреп, пошел к мачехе, которая пряталась у родственников. Борис нашел ее и забил до смерти. Однако пытки в тюрьме подорвали его здоровье, поэтому долго он не прожил и умер вскоре после войны.    


Первое боевое крещение я получила в жестком бою, когда немцы напали на наш лагерь в болотах возле деревни Лесное. Они схватили связного, и мальчик не выдержал пыток. Просто похвастался девочке, что он партизан-разведчик, а у нее отец служил в полиции. И узнав, где находится база отряда, каратели хотели незаметно окружить нас.
Я в этот момент пошла собирать бруснику и заметила их. Сразу бросилась в лагерь, подняла тревогу, и мы заняли оборону - полукругом. Справа, слева и впереди - немцы, а сзади - болото. И наш пулеметный взвод оказался на вершине этого полукруга.    


Долгий бой мы не могли вести. Патронов не было. И неизвестно как бы все закончилось, если бы не раненый политрук. Немцы начали сжимать полукольцо окружения и продвигаться по краю болота в центр лагеря, где партизан осталось 8 человек - шесть парней и две девчонки. Все остальные отходили по болоту.
Наш командир взвода Костя приказал занять круговую оборону, положил свой наган на землю и сказал: "Биться до последнего. Кто останется в живых, добить раненых и в плен не сдаваться!".
И тут раненый политрук, который лежал неподалеку, слабым, но твердым голосом, приказал: "Ребята, гранатами пробивайтесь к болоту! Кто-нибудь да уцелеет!". Что мы и сделали. Бросили гранаты и кубарем рванули к болоту.    


Немцы тоже могли нас гранатами забросать, но, видимо, рассчитывали взять нас живыми, в то же время боялись перебить своих. Мы же бросали гранаты вправо и влево и прорвались. Нервы настолько были напряжены, что, казалось, голова лопнет. Конечно, первый раз девчонка в такой ад попала.
Выскочили к болоту, я шла последней. Шла, шла и провалилась в трясину, стала на колено и завалилась на тину. Дальше ничего не помню. А Василий Исаенко, который шел впереди, посмотрел, что меня нигде нет - ни впереди, ни сзади, - и рванул назад.
И как потом рассказывал, увидел мои сапоги, которые опускались в трясину. Вытащил меня из трясины, взвалил на спину, поволок под пулями и вынес на твердую почву. Так он меня спас, и я обязана ему жизнью.    


Правда, из сапога сочилась кровь, я была ранена своей же гранатой, но боли не чувствовала. Меня перевязали в отряде, а на следующий день мы вернулись в лагерь. Зрелище было страшное. Нашли тело политрука, буквально растерзанное. Видимо, он был смертельно ранен, поскольку в руке был зажат перевязочный пакет.
Но немцы и поиздевались над ним, как могли: голова разрублена пополам, множество колотых ран. Карманы вывернуты, немцы обнаружили партийный билет, а по документам установили, где живет семья, и расстреляли ее.