Вайкутара

Шурка работал на деревообрабатывающем комбинате. И как в известном фильме - бревно с вагона упало, и кончиком по голове шибануло.
Однако обошлось, - Шурик остался цел невредим, только зрение забарахлило. Очнулся - пелена перед глазами - точно полупрозрачная шторка в ванной. Потер шнифты - не проходит. Видны лишь очертания предметов в приглушенной палитре.
Больница. Палата. Обследовали. Глазник назначил разные таблетки, витамины, капать капли и воздержаться от любых физических нагрузок, включая интимные. Интимные даже особенно - большие перегрузки.
Последнее было лишне. Шурка был холост и накануне стыковки с лесиной, как раз расстался с сожительницей, - перегрузок не предвиделось.
Его бы держали в больнице до излечения, но Шурик от тоски отпросился домой.
Отпустили нехотя, но с благоприятным прогнозом. А дома и стены помогают. Можно пластинки слушать, курить, пить пиво, и помалу, - чтоб шары не вылетели, нагружать интимную сферу. Вручную. Дело-то холостое, а организм требует.
Друзья приехали за ним на мотоцикле и доставили домой, в коммуналку. Оставили кое-какие продукты и предложили поскорей выздоравливать и выходить на работу.
.
Коммуналка как назло опустела, - попросить купить папирос некого. Из одной комнаты соседи день как съехали - получили квартиру, и их площадь пустовала. Немолодая чета Казюлиных из другой, уезжала на море.
В день отъезда Казюлин заглянул к Саньке. Тот лежал в одних трусах на тахте и курил в потолок.
- Поправляешься? - приветствовал сосед. - Мы уезжаем в Пицунду на две недели, а вместо нас племянница Катя поживет, чего ей в общаге-то. Ты как?
Шурка выпустил аккуратное кольцо: - Ваше право.
- Только ты не пугайся.
- Меня и голая старушка не напугает. - напомнил он про поврежденные диоптрии. - А что, страшная?
- Катя-то? Наоборот красавица. Только немая. Иногда запоет или засмеется на свой немой манер... Короче - не обосрись.
Шурка оживился: - Красивая? Хым...
Острослов и гад Казюлин криво усмехнулся: - Хавай витамин Ю, и не суйся. У нее рука тяжелая. Греблей занимается. Стукнет, и ты почетный член клуба слепых ловеласов, заседающих в полшестого...
В его голосе сквозила неприкрытая насмешка и презрение. Мол, не по рылу каравай.
- Ну, бывай. - сказал он на прощанье.
Санька в ответ промолчал. Он был заинтригован. Да и кого не прельщают красивые норовистые девушки?
*
Лето стояло, летом стояло...
Парень с нетерпением стал ждать прихода загадочной незнакомки. Даже капель закапал вдвое, но лампочки не желали фокусироваться. Помылся, побрился, причесался, надел выходную рубашку с пальмами, брючки и носки. Сел. Сидит ждет, семечки на ощупь лузгает. Очень он уважал подсолнушные каленые семечки.
В восемнадцать часов: "Дзинь, дзинь!". В немалом волнении отомкнул замок, распахнул дверь и говорит:
- Екатерина?
- Угу. - отвечает приятным женским голосом силуэт в проеме.
Чтобы расположить к себе красавицу, Шурик решил быть галантным и легким.
- Прошу в избу, мадам. Ставьте весло в угол. Ха-ха...
И посторонился, картинным жестом приглашая войти точно в хоромы, и отставил ногу в дырявом носке. Второй носок был цел, но другого цвета. Пальмы на груди усыпаны шелухой, шелуха прилипла на бороде. Картину венчала косая улыбка в окружении многочисленных бритвенных порезов. Казалось, его брили мартышки.
Ну фат. Чистый фат. Но, немые видимо не пугливы. Девушка решительно ступила в жилище и скинула туфли.
- Позвольте, показать вам апартаменты. - любезно предложил хозяин и двинулся по стеночке. - Это прихожая, там ваша комната, там кух.... А черт, мль!
Он угодил ногой о косяк, так что искры брызнули и на мгновенье мир стал светел как прежде. Девушка за спиной хихикнула, знакомство завязалось.
*
Утром, мурлыча, немая поливала цветы на подоконнике. Её фигура на фоне солнечного кухонного окна была отчетлива. Шурик от своего столика, где кушал бутерброд, щурился на манящие очертания и корчил зверские рожи, чтоб навести резкость и не ведал, что за ним наблюдают.
Не вынеся этой дьявольской пантомимы и родовых корч, девка рассмеялась.
- Что там? - спросил Шурик, думая, что забавное случилось за окном. - Инвалид Бочкин под машину угодил?
Вечно пьяный безногий Бочкин на чертовски юркой тележке, мнил себя полноправным участником движения. Разъезжал на близлежащей проезжей части, как у себя дома. Не раз побывал в ДТП, но смерть бретёра не брала. Брала милиция, отвозила в вытрезвитель. "Для прохождения техосмотра" - говорил Бочкин.
- У.
- Нет? А что тогда вас рассмешило, милая моя? - ласково говорит Шурка.
- М-м... - уклончиво и игриво мычала немая. Милая ей явно пришлось по вкусу.
- Присаживайтесь за мой столик, Катюша. - предложил приободренный Шурка. - Мажьте бутерброд.
- У. - сказала та, и он без слов понял: "Я уже завтракала, спасибо. Мне пора на работу".
С этим, Катя прошмыгнула мимо, а тот вдруг: "Опа!" - попытался схватить ее, но лишь успел огладить по бедрам и заду. Девка под легким сарафаном была крепкая, гладкая, - теплая. Как медовая дынька с бахчи.
- А-а! - воскликнула Катя и не то что с негодованием, а так только - кокетливо ему: - У-у.
*
Хлопнула дверь. Шурик представил, как Катькины стройные сильные ноги поскакали по ступеням. Э-эх, погладить бы их... От пальчиков и до самых грудей.
Ему вдруг смерть как захотелось увидеть её лицо. Всей силой воображения, попытался представить какое оно.
Образ не выстраивался. Криво подогнанные, размытые: нос, глаза, губы, дрожа, плавали в мозгу мгновенье и рассыпались. Шурик встал и ощупью выключил радио, чтоб не сбивало. Не помогло.
"Какая, какая, какая..." - мигало в голове, как на крышке милицейского бобика. Он вновь и вновь пытался прозреть образ.
За этим увлекательным, но утомительным занятием у него закончились папиросы. Приходилось спуститься во двор, - поймать какого знакомого огольца и послать в ларек. Передвигаться по квартире оказалось куда легче, чем сойти с пятого этажа. Выйдя из подъезда на свет, очутился возле лавки с бабками.
Сердобольные старушки были в курсе Санькиной травмы и сочувственно потеснились.
- Здрастье, бабуси. - сказал он присаживаясь и оглушительно свистнул и заорал. - Фьють! Косой, Шнырь!
- Уш ты! Оглашенный! - заворчали старухи.
Прибежал Косой, дворовый мальчик тринадцати лет. Но такой комплекции и с такой рожей, что курево ему отпускали без вопросов уже с десяти. Санька дал ему денег с верхом - на эскимо, и услужливый мальчик охотно исчез.
×
Шурик посидел, подышал, дождался табачку, и только собрался домой, как его осенило.
Ах, голова садовая! - вот же оно, справочное бюро, сидит бздит и денег не просит.
Бабушки, говорит, как бы между прочим. Вы Катю, племянницу Казюлина, соседа моего, видали прежде?
Шурик жил в доме всего четыре месяца, а старухи вечность.
- Померла? - мгновенно оживились бабки. Всяческие похороны их маленькая слабость. Когда впереди ничего веселее собственной тризны, то и хобби соответствующее.
Шурик аж перекрестился: - Тьфу-тьфу-тьфу! Жива!
- Родила?
- Просто спрашиваю, красивая?
- Жаниться надумал?
Эти дореволюционные раздолбанные калоши над ним издевались.
- Интересуюсь, красивая?! - заорал Шурка.
- Красивая, красивая. Видали... - наперебой закудахтали перепуганные старухи.
- На кого похожа? Ну.
Те переглянулись, задумчиво пошамкали, а Шура весь обратился во внимание.
- Э-э, кабыть на певицу Вайкуле. - говорит одна.
- Нет, - авторитетно парирует другая. - На Ротару.
- Вайкуле.
- Ротара!
- Вайкуле!
- Ротара!
Шурик плюнул на местечковый музыкальный ринг, и пополз восвояси. Немая-то кажись и вправду была отборная красавица, этакая шикарная помесь - Вайкутара. Только без вокальных данных.
А это и лучше, решил он. Зато вниманием не избалована, - кому безъязыкая-то глянется. Еще благодарна будет, что приголубил. Это просто подарок какой-то!
Шурка самец неказистый, - метр шестьдесят, лицо скорее обычное, чем отталкивающее, сложение заурядное. А парню шел двадцать пятый годок, - пора было подумать о семье и детях. А эта партия была как нарочно для него!
Вновь умытый и причесанный, он сидел и неудержимо лузгал семечки. Треск стоял, точно секретарша печатала на машинке распоряжение о премировании секретариата. Нервничал. Ждал. Кумекал, как подкатить.
*
Женщины жалеют больных, травмированных. А от жалости до любви... Хотя, жалость зачастую и есть для них любовь. Там не шаг - взгляд всего, вздох... Луковичная тонкая пленочка...
Этим вечером Шурка нарочно взялся жарить картошку. Стоит над миской с клубнями и будто про себя чертыхается: "Черт...палец...Ц!"; "Где у нее глазкИ...?"; "Кажись, эта чищена. Не разберу сослепу...".
Кате, хочешь не хочешь пришлось помочь горемыке. Отобрала ножик, и только шкурки посыпались из-под сноровистых рук.
.
А этот пройдошливый тип рядом топчется, шулята ей свои продает.
- Я, - говорит. - Катюша, трагически ослеп, но сердцем вижу, что вы красавица. А сердце не обманешь.
- У-у... - гудит та недоверчиво.
- Правда-правда. От вас несет прекрасным, как от розы...э-э... Розами! Сорванными в дар королеве моего несчастного разбитого сердца...
- Хе...- крякнула немая.
Таких выспренных комплиментов Шурка сроду не отпускал. Отсутствие любовных перегрузок давало себя знать. Откуда что взялось...
- Это даже хорошо, - заявил он патетически, - что мы встретились, когда я слеп как крот.
Немая перестала орудовать ножиком. Сгустилась напряженная тишина...
- Ибо, увидев вас ясно, лишился бы ума от вашей красы.
- Ух, ух... - благосклонно усмехнулась девушка, как бы говоря, - во пиздабол! Впрочем, продолжайте.
И он продолжил. Девка даже снизила скорость обработки картофеля, так слепыш разошелся. Девка плавала в расточаемых жирных комплиментах, как тефтель в доброй подливе. Она была благосклонна к слепцу.
Она даже жарила его картошку. Со своим даже луком, чесноком и пол банкой тушенки! А он норовил прикоснуться, прижаться, и был отстраняем сильно, но мягко.
.
Когда девушка удалилась принять душ перед сном, мы бы нашли Шуру под дверью ванной, прислоненного ухом к щели. Правду говорят, - отсутствие зрения обостряют слух и обоняние...
Вдруг, точно чуткий ниндзя, расслышал он в шелесте струй, как Катюша намыливает тугие груди и живот, шелковый лобок, учуял едва терпкий запах омытых подмышек. Узрел изгибы и впадины, возвышенности её пряного тела. Он точно весь превратился в чуткую паутину, тончайший эфир. Вот он опутывает нагую, струится вкруг её стана и крутых бедер, вот он....
- Бах! - дверь распахнулась. Не успев струхнуть, Шурка упал на жопу, вскочил и кинулся дотрухивать к себе. Налетел на тумбочку в коридоре, рухнул вместе с ней, и кончил в фанерный ящик.
Немая испуганно выглянула из ванной: - У?
- С легким паром бль....- отозвался он, и уполз в комнату.
*
На городок опустилась чертовски прекрасная, теплая ночь. О-о, эти летние ночи средней полосы...! Неуловимо звенели звезды, в окно густо тек аромат липового цвета, подручные Купидона соловьи, буквально вынимали сердце. Где-то бренчала гитара.
Шурка метался на оттоманке, как Паулюс в кольце и Наполеон на о. Святой Елены вместе взятые.
Преступно простаивающая, горизонтально лежащая баба, выворачивала ему суставы, теснила грудь, и распаляла изнывающие чресла. Что ж, мука известная... Похуже зубной боли. Запрыгаешь как белка по стенкам...
В третьем часу, Шуркина дверь отворилась. Беззвучно выплыла фигура в трусах - раскорячась, щупала тьму пред собой и таращилась, как чертова Панночка из "Вия".
Кабы немая увидала этого кровососа, она б заговорила, но от заикания и внематочных залетов уже не излечилась...
К удивлению сластолюбца, дверь в Казюлинскую комнату была не заперта... В комнате тишь. Чтобы не поднять шухер прежде времени, он добрался до кровати по-пластунски. На запах, на запах протобестия этакая...
Немая не отвергла. Немая оказалась чрезвычайно жаркая штучка. Даже изловчилась цапнуть Шурку за грудь и оцарапала жопу. Но, такие награды нам сладостны...
Следующий вечер тоже внес толику разнообразия в Шурикину жизнь.
.
Слепой натянул трусы и закурил с устатку. Во тьме, рядом, все тише и ровней дышала влажная, дикая и нежная, горячая Катя. Остывала как паровоз. Ф-у-у-ух....
Взмокший машинист, накидавшийся в топку до дрожи в коленках, затянулся поглубже: - Кать.- говорит.- Слышь, Кать?
- У?
- Я тебя люблю.
А она лапа, прерывисто, из самого сердца вдруг вздохнула, перенесла голову с подушки ему на грудь, обняла сильно-сильно.
- И я люблю. - говорит.
Шура выскочил из объятий как намыленный. Тут любой потеряет самообладание. А он даже и трусы.
- Ты кто, сатана?! - клацает зубами.
А она как зарыдает: - Валя, Катькина подруга. Ы-хы-хы!
- Объясни!
Оказалось все просто. Дядя Казюлин по-родственному приглядывал за разбитной племянницей. И на время отпуска обязал жить у себя, чтоб не уехала куда. Случаи бывали. А тут Шурка невольный соглядатай - не сбежишь. Всё ж раскроется.
Так она вместо себя Валю наперсницу подсунула, знала что сосед ослеп. А сама завихрилась с барыгой в Гагры.
***
- Ты хоть какая, Валя? - спрашивает Шурка.
- Никакая... А-а... - еще пуще рыдает та и собирает вещички.
В ночь не отпущу, говорит он, утром уйдешь. Спи спокойно.
Вышел, сел на кухне, курит. На душе пакость. А та наплакалась и заснула. С рассветом, от таких дел, Шурка прозрел.
Потихоньку зашел в комнату, смотрит - и верно, самая обычная бабенка. А нахрена мне красавица, думает. По Гаграм её преследовать? Одни страдания. А эта картошку жарит, в постели огонь, - царапается. И не бросит.
И как проснулась, позвал замуж. Счастливы.    


А. Болдырев.