В сибирском плену

1.
- А вот еще был у нас один из самого Петрограда... политический. Привезли голодущего шибко. Увидел калину на кусте, хвать ягоды горстью и в рот! Смех да и только.
- А чего такого?
- Так ведь калина горькая, как моя судьбинушка. Ее выпаривать надо. Привыкли там у себя в городах про "калинку-малинку" распевать, да про прелести деревенския превозносить, ни разу их не видя. Тот же господин Некрасов, знаешь такого? Он в своих виршах распевал, как это великолепно есть мимоходом калину. Я как читал, так смеялся, право. Накормить бы его сей калинкой, знал бы.
Понуро вышагивала пегая лошаденка по раскисшей дороге, вытягивая за собой старую телегу со скрипучими колесами. На ней полулежали и сидели четверо. Поручик Тропинин, политический ссыльный студент Макаров и два пленных офицера - австрияк Кольман и немец Вебер. Поручик Тропинин выполнял при них роль конвоира, но особо не беспокоился за свою безопасность или что сбегут его подопечные. Кругом Сибирь, если куды и бежать поспевать - лишь в ближний бор, медведю на ужин.

- Неее, - усмехнулся студент Макаров. - Я совсем другой политический. У нас как по улице пошли весточки с фронту, то одного убили, то второго. А кто калеченый вернулся. В героической, значит, схватке с проклятым германцем, будь он не ладен.
Вебер недовольно дернул щегольскими усиками, но беседующие не обратили на него внимания.
- Так вот, как пошло такое дело и смотрю, уже ко мне господин волостной воинский начальник приглядывается, тут я внезапно и осознал, что очень политически несогласный с текущим режимом и самодержавие мне поперек горла. А там охранке на глаза попасться да с литературой нужной - дело несложное.
- Ай да хват! - загоготал Тропинин. - Ты, я так вижу, братец, трусишка!
- Ежели кому охота на штыки германские бежать, - открыто отвечал Макаров, совсем не обидевшись. - Так милости просим. А мне за Колю-дурачка, что со своим дядюшкой Вилли чего-то не поделили и отсего миллионы людей на убой пустили как-то не с руки свою кровь проливать.
- Ну и зря! - с жаром отвечал Тропинин. - Я вот был на фронте. Интересное дело, я вам скажу! Все бурлит, все кипит! Вот где чувствуешь жизнь во всей полноте ее! Встанет, бывалоча, наш господин майор во весь рост. Вперед, кричит, за Веру, Царя и Отечество, мать их так, солдатушки! Ура! И вперед и мы за ним. А там тратататата - пулеметы. Кто убитый, кто со страху падает и палит в божий свет, как в копеечку. Подберут побитых и ранетых, целые сами доползут обратно - глядь, герман в ответную атаку бежит. А наши по ним из пулеметов трататата! И уже ихние ранетых с убитыми собирают. А потом опять наш черед бежать. И такие танцы с утра до вечера на позициях. Просто загляденье эта наша Великая Отечественная!
Макаров глянул на него и не понял - шутя тот говорит, или серьезно.
- А вы, господа хорошие, как в плен-то попали? - вопрошал Тропинин австрияка с немцем. Те переглянулись и быстро перекинулись на немецком парой фраз. Как оказалось, более менее говорил по-русски лишь Вебер.
- Попал в окружение своей частью, боеприпасы вышли, пришлось выкидывать белый флаг.
- Что ж, дело житейское, - улыбнулся жизнерадостный Тропинин. - А господин австриец чего?
- Его в разведке поймали. Он бился до конца, как лев, и успел зарубить троих казаков, пока его связали! Да и то подкравшись сзади! - гордо отвечал Вебер, переговорив кратко с Кольманом.
- Ну матерый, ничего не скажу, - уважительно прогудел Тропинин. - По виду и не скажешь, что рубака. Прямо хоть сейчас в лубок, заместо лихого Козьмы Крючкова.
2.
Первый населенный пункт в этих местах, мелкую деревеньку, проезжали уже во второй половине дня. Пленные с брезгливым страхом смотрели на черные покосившиеся заборы, мрачные окна изб. Тропинин все не затыкался, расписывая красоты местной природы.
- А рыбы здесь, я вам доложу - просто страсть! Налим, к примеру. С меня ростом такая тварь сопливая. И жадный до жути. И усища - как у штабс-капитана Тринкеля. По весне ветки тальника нарубишь, сплетешь из него вершу и в реку. Туда сначала всяческие чебаки набьются, ерши там. А как стемняется, налим плывет. Залезет в вершу, всех внутри поест и сидит довольный. По утру вытянешь его на свет божий, в избу принесешь, на весь стол разложишь, соседушек пригласишь... пир горой!
У низенькой деревянной церквушки, что едва отличалась от прочих домов лишь слегка скособоченным куполком наверху с крестом, облюбованным воронами, стояла женщина в черном. Заприметив проезжих, поспешила навстречу, вытаскивая из сумы продукты. На ходу сунула краюху хлеба, кулек пряников, какие-то еще угощения Кольману, тот с испуга чуть не выбросил все это, но еду подхватил Макаров. Как истинный студент, он дорожил съестным и всегда был не прочь похарчеваться, тем паче задарма.
- Красота вашей милости, медам! - поблагодарил он жеманно женщину. Та разочарованно протянула.
- Эт чего ж, русский, оли чо ли? А мне сказывали, германов везут!
- Которые германцы пленные рядышком, - отозвался благодушный Тропинин. Он был знаком с женщиной - то была вдовушка-солдатка Мария Ивановна, сестрица одного из его подопечных, Феофана, недавно вернувшегося калечным с фронта. - А студент наш, токмо политический. Мы ему тут работенку найдем, подальше от фронта. Будет мне помощником!
- Ну вы поешьте, господа германцы, не побрезгуйте, - ласково обратилась к пленным Мария. - Глядишь и нашим голубчикам в вашем плену кто подношение сделает.
Вебер с улыбкой принял краюху хлеба, откусил, поблагодарил. Кольман что-то ему сказал.
- Мутит господина Кольмана, посему он благодарит за угощение, но не может покамест его отведать, - сказал за спутника господин Вебер доброй женщине. Тропинин лишь улыбнулся. Он вида не подавал, что знает немецкий, которого нахватался во время службы на фронте. Кольман же сообщал Веберу, что еда скорее всего грязная и он есть эту гадость не будет. Пустив телегу далее, Тропинин соскочил с нее, передав вожжи студенту Макарову и подошел к Марии Ивановне.
- Что вы такая грустная сегодня, душа моя?
- А чего ж нам, вдовушкам, веселиться, - отвечала Мария Ивановна степенно.
- А может, я чем повеселю, зайду как-нибудь. Не прогоните, чай?
- Может, и не прогоню, - отвечала, подумав Мария Ивановна. - А ежели мою просьбу уважите... так и совсем не прогоню...
И стыдливо зарумянилась. Тропинин явно заинтересовался таким предложением, лихо накренив двумя пальцами и без того скошенную набок фуражку.
- Братца бы вразумили, сберегли б от беды, я б вам и была бы благодарна.
- А чего его вразумлять?
- Да учудил он: с фронту ручные бомбы с собой привезть. Вот зачем ему в тайге бомбы? Все как малой! Беды боюсь.  Поможете?
- Отчего ж! - легко согласился Тропинин, косясь на высокую грудь Марии Ивановны. - Все ради вас!
После он догнал телегу, прыгнул в нее на ходу, перенимая вожжи у студента.
- Славная женщина, я вам доложу, добрая вдовушка, - сообщил своим спутникам. - Вот муж ее, Кузька, мясник. Вот это был негодяй, коих свет не видывал. Как же я его...б, - тут Тропинин показал свой стиснутый кулак. - Как же я его б-боялся! Да его вся деревня боялась. Дурной был, как напьется. Дык он и не просыхал.
- Много ли здесь еще подобных красавиц, кои ждут мужской помощи и утешения? - деловито поинтересовался Макаров. Тропинин жестом показал, что на студента хватит.
- Хотя нравы у наших красавиц таковы, что скорее это они тебя, братец мой, утешать сподобны.
- Сдается мне, до ночи мы к городу не поспеем, господа, - сообщил он затем. - Но не беда! Тут за согрями у меня неподалеку дружок есть, как раз брат нашей недавней доброй встречницы. Заночуем у него на зимовье!
3.
- Господин Тропинин собственной персоной, - прогудел крепкий длиннобородый мужик, близоруко щурясь - сказалась на зрении газовая атака, в которую попал его взвод на фронте. Был Феофан одет в грязную овчину, в руках его хищно чернел топор, коим он рубил дрова - толстый кедровый сухарник.
- Чего ж так чинно, Фенька, - отозвался господин Тропинин. - Мы же почитай, росли на одном околотке, в бабки игрались!
- Игрались, - кивнул настороженно Феофан. - В бабки. И ты всегда обыгрывал... знать бы, отчего. А еще я тебе морду бил лет десять тому, когда ты к моей сеструхе лез титьки мять. Чем обязан?
- Ночь скоро, до города далече, пусти переночевать!
- Выпить есть чего?
- Нету.
- Так я принесу, - кивнул Феофан с готовностью. - Распрягайте своего задохлика несуразного. Да заходьте пока, располагайтесь.
- И ветчинки бы на закусочку! - встрял студент Макаров, все еще пережевывая что-то из кулька Марии Ивановны.
- Только свиная ветчинка есть, - пробурчал Феофан, едва глянув на тощего студентика. - А вашему народу ее никак нельзя.
- Какому такому нашему? - возмутился Макаров.
- Которому свининку нельзя, - терпеливо пояснил Феофан, удаляясь.
- Да, братец, - подал голос Тропинин. - Действительно бы поубавить тебе пожелания к хозяевам, а то того гляди за жида примут. Жидов тут не особо любят. И даже не по крови их не жалуют, а кого на жадности да корысти споймают - тот для местных и жид. Пусть и русак по всем бумагам.
Как сели, Феофан первым делом спросил Макарова:
- Ну как там у вас, на Рассее-то?
- А тут разве не Рассея уже? - удивился студент.
Феофан с Тропининым переглянулись и дружно улыбнулись, мол, что с молодого взять.
- Тут как-то недавно прибывший штабс-капитан Тринкель, что воинским начальником служит всего уезда - едва не лишился своих хваленых усов. Урезали, значится, нашим солдаткам пособия, вышли те бунтовать перед домом воинского начальника. Господин Сайтунин супротив баб воевать не приучен и сразу дела себе нашел в ближнем поселке. А Тринкель что, весь в "георгиях", ноги нет - так и ума совсем нет. Только с петроградского гошпиталя прибыл. Выходит, такой, весь грозный да героический перед бабенками, да как возопит: "Прекратить мне тут бунтовать! Не то всех в Сибирь сошлю!" А бабоньки в ответ: "Во дурааак! Нашел чем пугать! Мы ж и так в Сибири!" Хватайте, голосят, этого кобеля одноногого, мы ему щас деревяшку его в зад вставим, будет знать, как угрожения делать. В самом деле - это ты в России грозить Сибирью можешь. А в Сибири чем - тем что в Петроград сошлешь? Ха!
4.
Ночь за полночь шло застолье в избушке Феофана. Пели песни, фронтовое житье-бытье вспоминали. Наливали и пленным. Те, сначала нехотя, а затем вполне желанно потребляли местную ядреную водку, заедая свиной ветчиной, вареным картофелем, подовым хлебом и самодельным сыром.
- Не боитесь, судари мои, - успокаивал пленных Феофан. - Плен чо? Плен ничо. Война закончится, вернетесь домой целыми и здоровыми. Если, конечно, тут у нас не сопьетесь, га-га! Или вон - Тропинин не пристрелит. Ему не впервой. Га-га!
Немец с австрияком испуганно переглянулись. Вебер бросил Кольману по-немецки:
- У нашего конвоира какая-то темная история. Видимо, он уже убивал ранее пленных. Будем осторожны с ним.
- Да тут все с рожами убийц, - отозвался Кольман. - Взять к примеру хозяина этого сарая. Дикий народ! Дикие нравы! Они молиться должны, чтобы наши цивилизованные народы победили и принесли им в эту глушь свет просвещения!
Заметив пристальный взгляд Феофана, Кольман быстро схватил чарку с водкой и натянуто улыбнулся.
- Будьем! - сказал и опрокинул в себя. Как не в себя. Отчего закашлялся и полез за долькой ветчины закусить. Потом его живот предательски заурчал, давая сигнал, что непривычная пища требует выхода. Вебер в это время уже отвлекся, вовсю обсуждая с Макаровым политическую систему ведущих мировых стран, выясняя, что лучше - монархия или республика.
- О, пора нашему господину пленному в уборную, а то наделает в штаны, вишь, весь из себя воспитанный. - проворчал Феофан. - Уборная у меня как выйдешь - направо до упора. Тока не перепутай, а то уйдет к медведям на обед. Осень на дворе, они ишшо спать не ложились. Перетолмачь ему - уборная направо!
- Нах линкс! - перевел Тропинин пояснение Феофана, заслужив от того уважительный взгляд. Потом протянул газету для подтирки.
- Шутишь, что ли, - буркнул внезапно Феофан. - Тут же портрет государя императора. Что, какой-то австрияк будет нашим ампиратором жопу вытирать?
- Чай не святые мощи, задница-ть лютеранско-католическая не отпадет от причащения к православному государю, - просто хмыкнул Тропинин. Но все ж уважил хозяина и перевернул кусок газетки для подтирки, сложив вдвое, так, чтобы образ императора оказался внутри.
- Не заблудитесь? - спросил по-немецки Кольмана Вебер, отвлекшись от беседы за политику.
- За меня не волнуйтесь, - отвечал Кольман гордо. - Я первоклассный следопыт, прекрасно ориентируюсь и по картам, и без карт.
5.
Господин Кольман некоторое время шел по указанному Тропининым направлению, так и не встретив уборную, не выдержал позывов организма и присел прямо на тропинку, приспустив штаны. Расслабился, отчего его задница издала дикий рев - все же местная пища оказалась не по австрийской аристократической кишке. Кольман крякнул, еще поднатужился, издав теперь уже просто громоподобный рык пятой точкой.
В избушке Феофана внезапно смолкли разговоры. Потом скрипнула дверь. На пороге стоял шатающийся хозяин, опираясь мощными ручищами в косяки, вслушивался в округу. Под его подмышку просунулась голова Тропинина, тоже не совсем трезвого.
- Слыхал? - спросил его Феофан. - Никак медведь пожаловал. Бродит тут один, матерый такой. Уже спать пора, зима на носу, а он не ложится. Как бы в шатуны-людоеды не перешел...
- Да показалось поди, - бросил Тропинин. Но таким настороженным тоном, что еще сильнее уверил Феофана - ничего ему не показалось.
Как назло в этот момент зад Кольмана издал такой рык, что сомнений у пьяных туземцев не осталось совсем - где-то рядом рыщет злобный колосолапый зверь.
- Матушки родныя! - пискнул Макаров, высунувшись было с любопытством из помещения и тут же рванув обратно в спасительные стены жилища.
- Ружье давай! - рявкнул Тропинин Феофану. - Быстрее! Есть у тя поди какое-нить оружие-то!
- Да чего, порычит и уйдет! - возразил хмельной хозяин.
- Порычит! - передразнил его Тропинин. - Австрияка уже поди доедает! Спасать надоть пленного!
- Ух матерь божья! - вздохнул Феофан, все еще борясь с собой. - Так австрияк в другой стороне, в уборной.
- Дык зверюге долго что ли уборную взломать?
- А твой-то винтарь где, ты же конвоир?
- Да будто я его с патронами таскаю, я же знаю себя пьяного, - всхлипнул Тропинин, щупая, как последний довод перед медведем на боку шашку. Хотя оба понимали, что шашка на медведя это несерьезно, разве что будет зверюге чем потом в зубах поковыряться, когда всех слопает.
- Ооох, - нехотя буркнул Феофан, сдаваясь. - Ладно, имеется у меня кое-что. Не ружжо, но поможет. Жди!
Кольман в это время слышал их пьяную перепалку, не вдаваясь в рыкающе-шипящие звуки чуждой речи. Зад уже совершенно горел от боли, выплескивая наружу просто реактивную струю газа с таким неистовым урчанием, что позавидовали бы дикие звери. Когда же его нутро успокоилось и он привстал, заправляя штаны, мимо него что-то пролетело, какой-то продолговатый предмет, предположительно - металлический. Упал неподалеку. Зашипел специфически. Военная выучка не прошла даром - Кольман рефлекторно нырнул на мерзкую осеннюю грязь, частично - в собственное же дерьмо. И вовремя - тут же ахнул взрыв. С сосен посыпались иглы и ветки. Дико заржала лошадь в конюшне.
- Ваааас ист... - заорал оконтуженный австриец пьяным русским. Но те во тьме его не распознали. А крик поняли по своему. Тропинин заорал:
- Давай, еще кидай, еще, все что есть давай!!! Слышь, вижжит мишка. Ранетый он, щас нас драть пойдет!
- Я его сам драть буду! - пьяно зарычал Феофан. Цыкнул на высунувшегося было Вебера, рванул из сумы, что вытащил только с тайника в подполье сразу три гранаты, запустил их умело, по-солдатски, во тьму, откуда в последний раз слышали рев свирепого зверя.
Когда взрывы затихли, оставив лишь в ушах противный свист, сквозь эту тишину явственно послышался отчаянный визг австрияка, теперь уже полностью уверившегося, что русские отчего-то твердо решили не дать ему пережить эту адскую ночь.
- Ну? - мякнул Макаров в спины Тропинина и Феофана, что были в проходе и загораживали поле битвы.
- Ранили, похоже, - свистящим шепотом отозвался Тропинин. - Слышь, доходит, видать, зверюга-то. Стонет, как человек совсем... Нету больше бомб?
- Нету, - крякнул с досадой Феофан.
Конвоир где-то в уголке сознания уже представлял, как доложившись вожделенной вдовушке Марье Ивановне, что нет у ее братца больше бомб, дорвется таки уже до обещанной ее нежной груди, ну и до всего остального.
- Погоди-ка, - злорадно-пьяным голосом прервал его сладкие мысли Феофан. - Щас я ему устрою отходную... Вот, значица, кто по лету мне коровушку задрааал... Поквитаемся щас...
- Че? - не понял Тропинин, запоздало понимая, что Марья Ивановна не все про арсенал своего братца, с фронта привезенный, вызнала. Феофан пинком выбил кусок доски с пустующей собачьей конуры, дернул за цепь, звякнуло холодное тяжелое железо. В круг пред избушкой, освещенный луною, вкатился станковый пулемет системы "Максима" на колесном лафете разработки полковника Соколова.
- Эээ... - челюсть Тропинина плавно пошла вниз.
- Чо "эээ"? - хмыкнул Феофан, приводя механизм в боевое положение. - Освободи-ка ты мне, братец, сектор!
Кольберг, вскочивший было, заприметил в лунном свете Феофана, пулемет, внезапно для себя крикнул по-русски "Блять!" и опять рухнул в свое дерьмо, стараясь прижаться как можно ближе к земле...
6.
В следующее утро в доме, предназначенном для проживания пленных офицеров трое подданных армий Германии и Австро-Венгрии обговаривали последние детали побега.
- Друзья мои, итак, решено. С посылкой "Красного креста" я получил средства, которые помогут нам подкупить стражу, я уже договорился с местным жителем - он продаст нам коней и провизию, которой я рассчитал, нам хватит на дорогу до границы. А там - свобода!
- Предлагаю выпить за успех нашего предприятия!
- Отчего бы и нет, друзья!
Именно в этот момент к дому подкатила телега Тропинина со спутниками, а вскоре они вошли внутрь.
- Честь имею, господа военнопленные, - приветствовал он офицеров. - Вот, привез вам пополнение, прошу любить и жаловать. Господин Вебер, господин Кольман. Прошу прощения за непрезентабельный вид господина Кольмана, в дороге произошел казус, его мундир пришлось отдать в стирку.
- Блять, - мотнул головой Кольман, обводя публику ошарашенным взглядом. - Блять.
Тропинин поспешил покинуть дом, взяв под руку Макарова, который, заприметив разлитый по рюмкам коньяк, решил было остаться в сем приятном месте. На что конвоирующий поручик сообщил, что подданным Российской империи быть в числе военнопленных не полагается. А полагается им, если уж шибко восхотят той же доли, либо ссылка, либо каторга.
Как только ушли русские, разговор за побег продолжился. Вебера сразу же ввели в курс дела. Тот с сомнением прокомментировал задумку:
- Более походит на авантюру с неясным исходом, при всем моем почтении, господа. Собираться в побег из Сибири - куда - в Монголию? Накануне зимы - а она уже точно вошла в свои права в горных районах. Это слишком рискованно. Тем более лично я дал слово чести не осуществлять попыток к побегу и намерен его придерживаться. Вам же советую хотя бы дождаться весны или лета.
Компания слегка смутилась, видимо, доводы Вебера показались им разумными.
- Блять! - сообщил публике Кольман, жестом попросив налить ему коньяку, который и принял трясущимися руками.
- Господин Кольман выглядит довольно странно, уж не подхватили ли вы тиф, мой дорогой?
- Ничего подобного, - отвечал за спутника Вебер. - Это все из-за пережитого. По дороге мы остановились у одного русского жителя. Когда же Кольман вышел в уборную, тот, видимо, обидевшись, что в качестве пипифакса, то бишь, туалетной бумаги, бедолага взял газету с ликом царя, вышел за ним следом и стал кидаться гранатами, а затем заставил господина офицера вываляться в собственных экскрементах, открыв над его головою огонь из станкового пулемета...
- Блять! - подтвердил Кольман, требуя еще одну рюмку.
Военнопленные переглянулись.
- Решено, бежим в ближайшее время, пока все не погибли от этих варваров!
- С удовольствием выведу вас из сих диких мест! - отвечал, переводя дух Кольман. - Быстро и практически недорого! Как лучший следопыт Австро-Венгрии! Блять!
7.
Штабс-капитан Сайтунин вошел в дом поручика Тропинина без особых ритуалов, попросту пнув дверь сапогом. Тропинин, валяющийся на русской печи в одном исподнем, лишь приподнял голову, затем обратно уронив на подушку.
- Вы тут отлеживаетесь, поручик, а у вас пленные сбежали! - рявкнул штабс-капитан.
- Все? - равнодушно уточнил Тропинин.
- Кроме одного, господина Вебера!
- Вот ведь засранцы, - сообщил Тропинин, звонко высморкавшись в платок. - А вроде слово чести давали. Выпить изволите кедровой настойки, пока я собираюсь?
- Отчего ж нет! - командирски рявкнул Сайтунин еще раз. Он вообще по военной службе уже так привык на всех рявкать, что даже с женой и детьми общался, словно с ротой на плацу.
- Отведайте покамест, - кивнул Тропинин, - вот ведь чего людям в плену не сиделось? Сиди, дуй коньяк и в картишки играй. Нет же, на приключения потянуло! Эхх...
- Совсем народишко распустился! - рявкнул Сайтунин, наливая себе кедровую настойку и тут же отправляя в глотку. - Лошадей им старый мошенник - местный зайсан продал! Я ему кулаком в морду! Что же ты творишь, говорю! А он - мол, откуда ж я знал, думал, господа просто покататься решили. кто же в зиму бежать надумает. Какой идьот! Совсем люди стали идьотами! Вот на твоего подопечного недавно пришла сказка - мол, на медведя с пулеметом да гранатами охотится, примите уже меры! Я ратников поднимаю, к нему с обыском, все перевернули, не нашли. Видать, упрежденный уже. Я ему в морду сразу! Идешь на медведя, не выпендривайся, сучий потрох, рогатину бери. Ишь чо... Им волю дай - на флагманском линкоре "Императрица Мария" за карасями ходить начнут.
- Любите, вы, ваше благородие, все в морду да в морду... - проговорил Тропинин, стаскивая с себя белье.
- Ну здрасьте! А как же еще нижние чины догадаются о моем недовольстве? - неподдельно удивился Сайтунин. - Кстати, поручик, что у вас со спиной, вся располосована, будто нагайкой кто прохаживался да все вдоль? И походка, словно неделю галопом скакали...
- Ах, это все местное благодарное население, - туманно отвечал Тропинин, вздыхая. - Но насчет недели скачек галопом - вы практически угадали. Уже и наскакался, и в глазах все синеет, а ты все скачешь и скачешь и все без продыху. Уж говоришь - свет мой, Машенька, может я с тебя слезу уже, отдохнем, перекусим, так нет же! Все скачи да скачи да скачи.
- Машенька? Скачки? Что вы несете? - не понял Сайтунин и так не особо богатый к аллегориям.
- Лошадку мою так зовут, - нашелся Тропинин. - Ох и резвой оказалась. Видать, давно не скакала, соскучилась...
В доме, где содержались военнопленные офицеры за столом сидели насупленные Сайтунин и Тропинин. В сторонке грыз орешки Макаров. Гордо подняв голову, сидел с ними и единственный не сбежавший, господин Вебер.
- Они нарушили все законы чести! - рявкнул наконец Сайтунин. - Возмутительно! Рубать их шашкой!
- А вы их уже не догоните, - сообщил Вебер с легким злорадством. - Я как мог тянул время, пока не заприметили их пропажу. Они уже наверняка на полпути в Турцию.
- В Турцию... - крякнул Тропинин. - А что, местные проводники знают дороги до Турции?
- Местные и вести по зиме отказались, - ответил Вебер. - Но среди нас был сам господин Кольман, он прекраснейший следопыт и ориентируется в любых лесах, тайге и джунглях, как у себя дома. Вся группа ему всецело доверяет. Он отлично знает географию и легко доведет...
- Не сомневаюсь. Доведет. Так куда они побежали, не подскажете? - спросил Сайтунин Вебера.
- На север, - сообщил как бы нехотя Вебер.
Тропинин кивнул.
- Значит, на юг подались.
Судя по реакции Вебера, так оно и было.
- Вот вы думали таким образом, направив нас по ложному направлению, дать им выиграть время? -  мягко спросил Вебера Сайтунин. - Вот и хорошо. Тогда господа сбежавшие будут наказаны самым страшным образом!
Сайтунин картинно встал, подбоченился, схватился за эфес шашки, слегка вынул ее и с силой вогнал в ножны.
- Как? - спросил Макаров с любопытством. Не переставая лопать орешки.
- А так! Мы вообще не будем устраивать погоню! - рявкнул Сайтунин, отдал честь и вышел прочь.
Следом соскочил Тропинин. Догоняя Сайтунина, прокричал ему вслед:
- Господин штабс-капитан! Алексей Пантелеевич! Совесть поимейте, ваше благородие! Да как не учинять погоню? Есть в вас хоть что-то человеческое?!
9.
- А вот еще была такая история: игрались тут недалече на Татарских холмах детишки. И вот одна девчушка возьми да провались в какую-то дыру. А там, оказывается, могилы древние были. Кто тут до татар еще жил. Или монгол. Или калмыков. Ой, не знаю я, не разбираюсь я в этих нерусях. Бабу от мужика ихнего еще кое-как отличу и ладно. И то по вони - не любят они баню, что поделаешь, причем у них токмо мужики боле-мене моютсы, когда на рыбалке в речку упадут. Девчушка умная была и скелетов не боялась. Как упала, так и выбралась молча и молчком домой к себе принесла все золотишко с той могилки. И также тихонько родичи ее продали дом да в Петербург... тьху, Петроград, укатили. А там дом доходный справили, живут, не тужат. Ой, никак сам господин фон Тринкель собственной персоной?
Тропинин соскочил с завалинки, следом и Вебер привстал, вытянувшись по прусской привычке во фрунт.
- А где Сайтунин? - рявкнул Тринкель, едва завидев Тропинина.
- Во дворе, - отвечал Тропинин. - Отрабатывает приемы кавалерийской атаки!
- Кликай его сюда! А... вот и он сам!
Сайтунин, с утра наклюкавшись кедровки, лихо скакал верхом на студенте Макарове, удобно устроившись на его закорках. "Конь" старательно игогокал, явно не желая ослушаться сумрачного фронтовика. К слову, Сайтунин, уроженец и почетный гражданин города Риги, добровольцем был направлен на фронт, быстро дослужился до штабс-капитана, попутно угробив в доблестных боях две полные стрелковые роты - при сдерживании атак противника на ответственном участке и героических контратаках на пулеметы. Далее нервы его пошатнулись и потому его командование отправило в далекую Сибирь на не самое напряжное место, поправлять душевное здоровье. На котором он с удовольствием и спивался, скинув все дела на поручика Тропинина.
- Тпру! - скомандовал Сайтунин студенту, заприметив Тринкеля. Картинно отсалютовал шашкой, которой в ходе "конной атаки" лихо срубал с плетня горшки, повешенные хозяйкой верх дном сушиться.
- Ляксей Пантелеич, голубчик мой, снарядом в голову ушибленный! - всплеснул руками Тринкель, отчего слегка пошатнулся, ибо одна нога у него была деревянной и он не вполне сносно стоял еще.- Мне тут сказывают, у тебя творится полное merde! Пленных, говорят, привязывают к медведям и косят с пулеметов по сотне за раз! Политссыльных запрягают и на них катаются!
- Врут, кто сказывал! - бодро отвечал Сайтунин, по привычке высоко захватывая ногой, спрыгнул со спины Макарова, точно с реального коня. - Все неправда!
- Могу ли я тогда глянуть на господ военнопленных?
- А они того - по орехи поехали в лес, - встрял Тропинин.
- Верните немедля! - рявкнул Тринкель, тряся своими седеющими усами. Сайтунин переглянулся с Тропининым и нехотя взял под козырек.
10.
- А чего мы провизии не взяли? - спросил Макаров спутников, когда они ехали верхом на выносливых монгольских лошадках по зимней узкой тропинке в лесу. Взяв с собой лиш запряженную конем санную кошовку с теплыми шкурами.
- А нахрена? - пожал плечами Сайтунин. - Нам до ближайшего кедрача. Там такие орехи, я скажу!
- Вы что же, не собираетесь догонять пленников? - удивился Вебер. - Уже третий день пошел, они давно оторвались от преследования!
- Дорогой мой, оставьте ваши погони и прочую романтику Гейне и Шиллеру! Чо их догонять то? Поди уже в Турции ноги греют кхыыыысь.
Спутники подумали, что Сайтунин с таким звуком сморкается, лишь Тропинин понял - смеется и тоже загоготал.
Они проехали еще немного. Затем остановились. Военные принялись расправлять сани. Веберу и Макарову указали на заросли кедра, что начинались неподалеку, упираясь в обрывистую гору.
- Милейшие, сходите-ка туда, гляньте, не растет ли чего интересного на ветвях.
- К чему это? - насторожился Вебер, присмотревшись, воскликнул. - Господи, да там никак фон Шварцхаусен на дереве!
- Стамбул высматривает, - оскалился Тропинин.
- Как можно так издеваться над людьми! - возмутился Вебер. - Вы... вы знали изначально, что они здесь сидят на деревьях уже третьи сутки и ничего не предпринимали!
- У местного зайсана чудесные лошадки, - лениво сообщил Сайтунин. - Иногда они умнее всадников. И когда те ведут их в область, бедную пищей, богатую снегом и волками, то бишь, на верную смерть, скидывают наездника и возвращаются к хозяину. И вот как они вернулись позавчерась, так мы и решили, что господин Кольман своих спутников вряд ли довел до блаженной Турции. И скорей всего сидит неподалеку на елке под стаей голоднющих волков.
Издав гортанный то ли крик, то ли всхлип, соскочив с кедра, в их сторону по истоптанной волчьими следами поляне рванул фон Шварцхаусен, а за ним и остальные беглые. Обгоняя всех бежал господин Кольман. Запнулся, далее захромал, сильно поотстав. Тропинин молча указал беглым на сани, где они и зарылись в шкуры, трясясь от холода.
- У кедра, к слову, отличные раскидистые ветви, расположены отдельными этажами. Неделями можно жить! И орехи в эту осень на ветках остались - ветра особого не было, удобно от волков спасаться, - сообщил тоном экскурсовода Тропинин. - К слову, в следующий раз сообщите вашему проводнику, что Турция совсем в другой стороне. Куда вы бежали - при должном успехе, вы бы действительно сумели через несколько недель, пройдя стужу, горы и стаи свирепых голодных волков, выйти за пределы Российской империи... пресечь безлюдную Монголию и уткнуться в пустыню Гоби... она же - долина Смерти, она же Черная... господин Сайтунин, вы же не собираетесь... зачем вы схватились за шашку? Кого рубить надумали?
- За кого вы меня принимаете, поручик! - обиженно рявкнул Сайтунин. - Эти ж пленные, они ж для меня, как эти... дети родные, мать их кикимору! Какая им шашка? В уме ли вы?!
С этими словами, взяв в руку наперевес казацкую короткую нагайку, штабс-капитан соскочил с коня и пошел встречь Кольману.
- Осторожнее, господин Сайтунин! - поостерег русского Вебер. - Кольман отличный рубака, и если вы его собираетесь отстегать, как дворовую собачонку...
Собственно, так оно и было: едва сравнявшись с Кольманом, Сайтунин врезал ему в морду коронным своим кулаком, повалив, задрал на несчастном штаны сзади и с оттяжечкой принялся лупить нагайкой голую аристократическую жопу.
- Не смешите меня, господин Вебер, - ухмыльнулся Тропинин. - То что австриец вам басни плел про трех зарубленных - так это право, не более чем басни.
- Вы не верите ему?
- Господин Вебер, я, конечно, верю всем благородным людям на слово и безоговорочно, как истинный полицейский чин, - мягко отвечал Тропинин. - Но и сопроводительным бумагам тоже доверяю. Ваш герой был взят в плен немного при других обстоятельствах, кои он постеснялся уточнить. Он слишком много хвастал за свою храбрость, необычайные познания в следопытстве. И однажды, не стерпев, его сослуживцы поставили ему выбор: либо расстаться с честью дворянина, либо на деле подтвердить свое хвастовство - отправиться в тыл врага и привести пленного. Делать нечего, прокрался ваш герой в занятую нашими войсками деревню. Выбрал кого похитить попроще. Кандидат в пленники оказался вусмерть пьяным попом, который при попытке его оглушить рухнул всей своей тушей, а было в нем пудов восемь, прямо на вашего бравого Кольмана. И благополучно заснул прямо на вашем воителе, будто на матраце. Через какое-то время, не выдержав давления поповского тела, либо же запаха перегара от него, либо же сонный поп принял его за попадью и решил, что наступило самое время настрогать несколько поповичей, Кольман стал отчаянно кричать, призывая на помощь стражу. Собственно, так его и поймали.
Вебер открыл рот, дабы что-то возразить, но тут же захлопнул, не найдя нужных слов. Слова нашлись у других его соплеменников, которые слышали весь их разговор, начиная с того, что шли они, оказывается, не в Турцию, а в Гоби. Фон Шварцхаусен закричал фальцетом:
- Господин Сайтунин! Остановитесь! Пожалуйста!
- С чего это? - удивился Сайтунин, не переставая лупцевать нагайкой хныкающего австрийца. Беглые пленники соскочили с саней и направились к нему. Шедший первым фон Шварцхаусен протянул в его сторону руку.
- Пожалуйста! Дайте и нам по паре раз ему вдарить!
- Чезахуй