Сосуд зла

В середине июня в город пришла жара. Горячее вязкое желе растеклось по улицам, до верху, как банки, наполнило дома, замедлив движения и приглушив звуки. Ходить, разговаривать, думать было лень. Мы с Ромкой целые дни проводили на пляже и часами не вылезали из воды. Моя сессия только что закончилась, Ромкина еще продолжалась. В нижнем ящике стола, подальше от глаз, лежали две повестки из военкомата.

Вечером накануне очередного экзамена Ромка садился зубрить, бурча себе под нос.
- Ну, и хули ты целую ночь свет жег? - спросил Василий Семеныч моего приятеля однажды утром.
- К языкознанию готовился, - ответил Ромка, протирая красные от недосыпа глаза.
- Всё выучил? - поинтересовался я.
- Ага, щас, - Ромка вздохнул. - В башке все перемешалось. Помню только, что в классификации Реформатского есть нахская группа языков. А больше, хоть убей, ничего не помню...
- Нахская? - переспросил Семеныч и вдруг захохотал. Мы с Ромкой вздрогнули - и от удара звуковой волны, и от неожиданности. Семеныч изредка ухмылялся, но на нашей памяти по-настоящему смеялся он впервые. - Нахский язык - вещь полезная, - продолжал между тем дядя Василий. - У нас в депо по нему специалистов до жопы, через одного - кандидат наук. А уж Никодимыч из вагоноремонтного - тот, бля буду, академик...

- Неужели и вас превзошел, дядя Василий? - не поверил Ромка.
Семеныч посмотрел на моего приятеля как на слабоумного.
- Никодимыч-то? Да он по нахской части любому наху фору даст. Талант у человека, да....

Экзамен Ромка сдал на тройку и был очень доволен результатом.
Когда вечером с работы пришел Семеныч, его желтая лысина блестела от пота, словно натертая воском.
- Вот ведь, жара-то, распроёб её мать, - сказал хозяин квартиры, отдуваясь. - У нас ведь как? Десять месяцев в году жопу морозишь, ждешь тепла. А как жара придет, так заебывает за два часа. Уффф!

- Квасу холодного не хотите, дядя Василий? - предложил я.
- Квасу? - прогудел Семеныч и нахмурился. - Покупной что ль? Из бочки на углу?
- Конечно. Откуда же еще?
- Не, паря. Из бочки, ну его на хуй. - Семеныча поморщился.. - Ты знаешь, чё в той бочке было, до того, как в неё квас налили?
- Не знаю, - согласился я. - И знать не хочу.
- И правильно, что не хочешь, - одобрил Семеныч. - Если узнать, охуеть можно. Такая в жизни случается поебистика да ебанистерия, что нарочно придумать нельзя. Вот взять хотя бы случай с Феликсом...

Семеныч вдруг замолчал, будто спохватившись. Но мы с Ромкой почувствовали приближение истории и в один голос сказали:
- А что было с Феликсом? Расскажите, дядя Василий!

Внутренняя борьба отразилась на лице Семеныча колебаниями исполинских усов. Но уже через несколько секунд усы выровнялись по горизонтали, между ними вспыхнул огонек "Астры", и Семеныч начал рассказ.

- Есть возле нашего депо заводик один. "Физприбор" называется. Хуевины разные мелкие делает для школ. Не "Уралмаш", в общем, и не "Камаз", так пиздюлинка малая. И был у меня на том заводе один знакомый. Феликсом звали. Хуевое, честно сказать, имя. Пидористическое немного. Хотя имя - это дело такое, от человека не зависит, тут уж как повезет... Работал Феликс этот - по великому своему трудолюбию - ночным сторожем.

Мы со Швариком, корешем моим, с Никодимычем и другими деповскими мужиками иногда заходили к Феликсу после вечерней смены. За жизнь поговорить, ну и выпить, само собой.У него там ночью раздолье. Завод пустой. Никто мозги не ебет. Выпивку с собой приносили. А вот пожрать сообразить - это посложнее. Магазины-то закрыты. Не хватало закуски. Поэтому мужики часто запивали водой. Нальют в ковшик из бака эмалированного - такого, знаете, с кранчиком - и по кругу пускают...

Семеныч сделал паузу и добавил - Я, правда, не запивал. Потому как вредно это.

- Ну, посидим, вмажем. Начальство поматерим. Отведем душу. Бывало, кто и бабу свою в сердцах помянет. А Феликс только того и дожидается. Больно он на баб был сердитый. А все почему? А потому, паря, что он Нинку, жену свою бывшую, с армяном каким-то застукал. И с той поры в голове у него возмущение произошло. Стоило кому чего про женщин сказать, Феликс уж слюной брызжет. Мол, бляди они все. И рассказывает свою историю. Во всех разрезах.. И чего куда хачик тот совал. И как Нинка визжала да подмахивала, и как сиськи ее тряслись. И как она армянские мохнатые яйца пальцами перебирала. Срамота одна...

Я как-то говорю ему: "Совсем охуел ты, Феликс, один как сыч в пустом заводе сидючи. Каждому встречному-поперечному выкладываешь как твою жену ебали. На хуя, а?" А тот аж пятнами пошел: "Это я вас, дураков, предупреждаю. От баб в мире все беды. Послушайте, олухи неграмотные, что умные люди-то говорят".

И понес, как по писанному, чего какой мудрец про женский пол хуевого сказал. Всех помянул. И Платона греческого. И этого, который теорему главную придумал, Пифагора что ли. И Гоголя - не того, который Тараса Бульбу написал, а который немец...
- Может, Гегеля? - поправил Ромка.
- А пёс его знает, может и его, - согласился Семеныч. - Мол, в бабах разумения нету совсем, одна ебля да свара на уме. А, хули, оно и понятно: дурная баба и Платона заебет.

Делать-то Феликсу совсем нехуй было, вот он книжки разные мудреные и читал, да в тетрадку себе херь разную заносил. А всего чаще вспоминал он святых угодников да монахов разных, какие в старину жили. И прописали, мол, те божьи люди, что баба - это сосуд зла. И что чертовщина разная в мире - вся от них. И потому, мол, женщин надо в сугубой строгости держать, а лучше бы их вообще всех ебнуть.

- Как это "ебнуть"? - не понял я.
- А так. Перепиздошить к едреней фене. Извести как клопов или там мышей. Чтоб в мире соблазна не было, и люди вместо того, чтоб ебаться, богу бы молились. Ну, я возразил ему, что совсем-то без баб нехорошо будет. Только Феликс слушать не хочет. И говорит мне, сукин сын, при мужиках: "Вот ты, Семеныч, сидишь тут с нами, бухаешь, а жена твоя в это время, может, два хуя в рот берет, да еще и свистит".

Хотел я Феликсу промеж рогов въебать. А он вскочил, шустро так, отбежал в сторону и руками машет:"Чё ты, мол, Василий, я для примера только, пошутил". Шутник, бля... Ну, плюнул я и домой ушел. Иду по улице и мысли у меня в башке нехорошие шевелятся. А что если в самом деле Офелия Тимофеевна, царство ей небесное - того, на стороне поебывается? А потом рассудил маленько: я жену свою зазря не обижаю, в доме всё делаю чего надо, получку, опять же, не пропиваю всю... И случись, не дай бог, такая хуйня, совесть моя будет чистая... А так, конечно, гарантию никто не выдаст. Это уж как повезет. Потому как баба. Разумения нету ни хуя.

Так-то Феликс вроде и неплохой был мужик. Рыбачили, бывало, вместе. На футбол ходили "Локомотив" смотреть. И не жадный. На ихний завод иногда материалы дефицитные завозили, так он спиздить давал...

Василий Семеныч затянулся "Астрой".

- Как-то часа в два ночи звонит у меня телефон. Бздынь- бздынь... Ну, снимаю я трубку и слышу: "Семеныч? Это я, Феликс. Беда у меня. Спасай. Христом-богом умоляю". Ну, я глаза продрал кое-как. "Да чё случилось-то?" А он: "Потом объясню, ты только ко мне на завод сейчас приходи, с инструментом".

Так я нихуя и не понял, но ящик свой слесарный взял и пошел.

Минут за двадцать добрался. Дверь на проходной открыта. Захожу. И тут мне на встречу выбегает Феликс и лопочет чего-то. Глаза дикие совсем. И, главное, несет перед собой бачок эмалированный, для питьевой воды.

"Ты че, мудильник, - говорю, - до белой горячки допился? Хули ты с кастрюлей как ебнутый бегаешь? Поставь бак на место и объясни по-человечески, чё у тебя стряслось".

А тот только мычит чего-то и глазами в разные стороны вращает. И еще посудиной этой перед ебальником трусит. Ну, надоело мне. Взялся я за бак, рванул на себя и на пол хотел поставить.

Только тут Феликс заорал как, блядь, маневровый тепловоз - у меня аж уши заложило. Присел и в бак этот вцепился. И тут замечаю я такое, что и в сказке сказать нельзя. Да и ну их в пизду, такие сказки. Вижу я, паря, что Феликс к баку животом вроде как приклеился. Портки спереди спущены. Заглядываю в бак, а там, в том месте, где отверстие для крана с резиновой прокладкой по краям - залупа из стенки торчит, сине-черная уже, как, этот, баклажан.

- Как...залупа? - прошептал Ромка. - Чья залупа?
- Чья, чья... - передразнил Семеныч. - Гегеля залупа, бля... Феликс кран-то вынул и в дырку, в муфту резиновую, федора своего засунул.... И еще, паря, вижу я, что бак снаружи весь мелом разукрашен... Сзади - вроде как жопа. Спереди - рожа и титьки бабские. Хуево нарисовано, похабно - как на заборе. А с левого боку написано "Нина".

Феликс ревет белугой и ебургу какую-то при этом несет: "Завхоз, сука, бачок заменил. Старый не понравился ему, подтекал, видите ли. Козел, бля! Пиздатый был бачок!"...

Тут у меня перед глазами картинки разные мелькать стали. Как мужики воду пили... И что бачок и в правду тёк немного, надо было ведро снизу ставить.... Я вот вам, салабоны, скажу, а вы крепко запомните: любая емкость, или там сосуд, если его ебать в технологические отверстия, рано или поздно начинает течь. Это, бля, такой закон природы...

Сначала я Феликса просто прибить хотел. Потом охолонул и говорю: "Где у тебя, скобяной ты ебака, тут телефон? Надо Шварика с Никодимычем на подмогу звать, и остальных тоже. Репку тянуть будем. А уж опосля...". Тут Феликс взмолился: "Не губи, Семеныч! Я ж знаю, ты не злой человек. Спаси меня. Чего хочешь забирай, только спаси. И никому не говори ничего. А то не жилец я на этом свете".

Посмотрел я на Феликса - в слезах да соплях, в обнимку с железякой, разрисованной под Нинку, которую он как только не костерил - и стало у меня на душе... не знаю, как вам сказать... Хуево, в общем, стало...

Завел я чудо это в угол, поставил так, чтоб бак с двух сторон в стенку уперся. Достал из ящика зубило подлиннее, прицелился и начал молотком ебашить. Грохот стоит аж ёб твою мать - как в кузне. Феликс визжит тихонько, но смирно стоит, понимает, мудень, что все его хозяйство напрочь оттяпать могу.

Ну, короче, чтоб кота за яйца не тянуть, раздолбал я кастрюлю, и муфта резиновая из нее выпала, вместе с содержимым. Дал я Феликсу нож сапожный: "Дальше ты уж сам действуй. Ножик себе оставь. А всего лучше -отчекрыжь федора к ебеням, все равно он тебе без надобности".

И пошел к выходу. Потом вернулся, поднял жбан расписной с развороченной пиздищей и говорю: "Нинке отнесу. На память о любимом муже". А Феликс скулит только и ножиком промеж ног туда сюда возит.

А на улицу когда вышел, выбросил сосуд этот срамной под первый куст. Сейчас жалею - надо было Нинке отдать. Она бы его в красный угол поставила и показывала всем своим хахалям. Какая-никакая, а статУя. Каждой бабе, паря, нужна статуя. Хотя бы даже и мудаком сработанная. Мудак не нужен, а статуя нужна. Зачем нужна - сами не знают. Одно слово - бабы. Разумения у них нету. Тут этот хуильник бородатый, Платон, прав был...

Семеныч раздавил сигарету в пепельнице.
- И с тех самых пор, паря, у меня недоверие образовалось к бакам да бочкам. Мало ли чего...

Ромка поперхнулся квасом. Прокашлявшись, он спросил:
- Дяда Василий, а вы точно из ковшика водичку не пили? А то странно получается: все пили, а вы нет...
Семеныч зашевелил усами и прогудел:
- А иди-ка ты, Ромка, нахский язык учи. Он тебе в армейке ох, как пригодится. Любопытный, блядь... Сколько дней-то вам гулять осталось, салабоны? Восемь?

И, подмигнув притихшим слушателям, Василий Семеныч затянул басом: "Шлааа с учений третья роооота..."


© Бабука