Особенности национальной инспекции

- Владимир, где мои трусы?

Полковник Александр Юрьевич Рогов старается говорить строго, но выглядит откровенно жалко.

- Так вы их... это... утопили вчера... В море... Был шторм, и...
- Лейтенант!.. - от былого панибратства не осталось и следа. - Мои трусы должны быть найдены! И доставлены сюда, в гостиницу! Это не просьба, это приказ. Выполняйте!

"Военнослужащий, получив приказание, отвечает "есть" и затем исполняет его..." - недвусмысленно трактует ситуацию Устав внутренней службы.

"Старичок отправился к морю. Потемнело синее море. Стал он кликать золотую рыбку..." - бормотал я, спускаясь по лестнице.

Полковник медицинской службы Рогов прибыл в гарнизон с годовой инспекторской проверкой и драл меня с девяти утра до шести вечера: и за убывшего в отпуск начмеда, и за прохлаждающегося на учёбе начальника лазарета, ну и за мои собственные упущения. Разрядил обстановку ужин, накрытый в лётной столовой. После двух распитых поллитровок "Столичной" лейтенант и полковник породнились настолько, что отправились купаться. А то, что штормило в тот вечер минимум на пять баллов, так пьяному - море по колено...

От гарнизонной гостиницы до моря - метров двести. Судя по ветру, шторм ещё не утих, шансов отыскать полковничьи трусы у меня практически нет. Однако приказ...

На побережье пусто. Волны цвета кофе с молоком старательно вылизывали пляж. Полкилометра влево и обратно. Ботинки стали мокрыми. Да что ботинки! Брюки почти до колен...

"Приплыла к нему рыбка, спросила..."

А теперь полкилометра вправо. Вряд ли найду, но совесть успокою.

Я стал считать шаги, и когда отсчёт пошёл на третью сотню, увидел в прибое тёмный комок. Промок по самое сокровенное, но вытащил. Они, родимые, - чёрные сатиновые, заботливо заштопанные в промежности... Неужели полковник экономит на такой ерунде?

Обретённые труселя победно трепещут на гостиничном балконе.

- Пойми, Владимир, - добродушно поучает полковник, разливая по стаканам водку. - Ты - молодой, холостой, для тебя потеря трусов - херня: пошёл в военторг и купил новые. А меня моя Клавдия дома сразу спросит: Саня, почему у тебя новые трусы? А старые куда подевал? Может, забыл у кого в командировке? Для семейного человека, Владимир, потеря трусов похлестче потери лица!

По итогам годовой проверки благодарный инспектор полковник Рогов поставил мне "хорошо".

Я уже майор - начальник госпитальной лаборатории, и инспектор у меня московский, въедливый, умный, с гроссмейстерской фамилией Смыслов. Проверяет интеллигентно, без ругани, смотрит, пишет что-то в блокнотик и молчит - день, два, три...

Вызывает меня начальник госпиталя и спрашивает:
- Ну как?
- Молчит, - отвечаю.
- Молчит - это плохо, - задумчиво говорит начальник госпиталя. - Это очень плохо, Володя... Надо его упредить. Завтра пятница? Так вот, я тебя до понедельника отпускаю. Свози его в какое-нибудь экзотическое место - с баней, домашним вином, морем, можно и с девочками, если пожелает. Я тебе потом премию выпишу, покроешь затраты. А теперь срочно нейтрализуй.

И вот мы едем в Байдарскую долину к Данилычу - отставному подводному диверсанту. Байдары - особое место в Крыму: садовая, виноградная благодать, в окружении поросших лесом гор, а через перевал - знаменитый Южный берег... Полковник Смыслов блаженно дремлет на заднем сиденье такси и улыбается.

Бывших диверсантов не бывает. Это я сразу понимаю по тому, как Данилыч с порога берёт быка за рога.

- Добро пожаловать! У нас такой закон: с порога - по кружечке сливяночки!

Сливянка - молодая сливовая настойка - ещё бурлит, с мякотью и приятной дрожжевой отдушкой. Пьется на ура, но потом ощущение такое, что тебе заехали по лбу дубовой скалкой. А кружечки у Данилыча - керамические, литровые. Потом диверсант мне сказал, что выпитый с ходу литр сливянки превращает субъекта в объект и подавляет волю к сопротивлению. Так оно и вышло.

- Ух! - восклицает полковник Смыслов. - Ух, ребята, а хорошо-то как!

У Данилыча и вправду хорошо - красивый домик, безупречно возделанный сад, банька, прямо через перевал - знаменитый на весь мир Форос, но это будет потом, а сейчас нам предстоит опрокинуть по сотке кизилового самогона под бутерброд со смальцем и отправиться в парилку.

Делаем шесть заходов в стоградусное чистилище, в промежутках - ледяное пиво. Ну а потом чистенькие, в хрустящих простынках садимся за стол на открытой веранде - шашлычок из нутрии, балычок из мраморной говядины, запечённый с молодым картофелем свиной почерёвок, малосольные огурчики, салатные помидоры, зелень... И самогон, самогон, самогон - на кизиле, тёрне, зверобое, абрикосовых косточках...

- Ух! - повторяет полковник Смыслов. - Ух, братцы, а хорошо-то как!

Вы полагаете, на десерт у Данилыча был чай с тортиком? Как бы не так! На десерт полагалось опрокинуть ещё по литровой кружке бродящей сливяночки...

- Пей до дна, пей до дна, пей до дна! - запевает Данилыч. - К нам приехал, к нам приехал пан полковник удало-о-о-ой!

К нашему немалому удивлению полковник Смыслов не вырубился. Напротив, пожелал одеться в форму и зычно скомандовал:
- А теперь - в Форос!

Уж как мы его уговаривали! Данилыч даже влил в инспектора ещё кружечку сливянки, но тот распалился ещё больше.

С изгибы трассы открывался вид на поросший крымской сосной и можжевельником склон. Внизу у самой воды виднелись крыши генсековской резиденции.

- Вот он, объект "Заря"! - воскликнул полковник Смыслов и неожиданно лихо перемахнул через дорожный парапет. - Вперёд!

Мне не оставалось ничего иного, как последовать за москвичом.

Сколько же мы прошли вприпрыжку по сыпучему склону, держась порой за ветви деревьев, пока не возникли перед нами сразу с трёх направлений вежливые, но строгие парни лет тридцати с небольшим?

- Куда путь держите, товарищи офицеры?
- Я - полковник Смыслов из Москвы! - надменно отрапортовал мой гость. - Хочу проинспектировать объект "Заря"!
- А вас кто уполномочил? - насмешливо спросил один из парней, по виду старший.
- Я член инспекции тыла Минобороны! Имею право!
- Так, так, так... - иронично пробормотал старший и обратился ко мне: - Вы, майор, будете из местных? Поясните?

Пришлось кратко пояснить.

- Вы, я вижу, вменяемый, - сочувственно сказал старший. - Так вот, берите вашего инспектора за что угодно и тащите наверх. Мы вас от самого шоссе ведём. И воздайте хвалу Всевышнему, что первой леди нет на объекте. Время пошло!

Нельзя сказать, что полковник Смыслов сдался. Какое-то время он вырывался и кричал, что у него чрезвычайные полномочия и всё такое, что он отразит "это" в акте, что...

Пришлось буквально наорать на инспектора, и он сдался, разве что по пути наверх порвал брюки, а ещё садился, тяжело дышал и хныкал, как ребёнок...

- Легко отделались, - резюмировал Данилыч, выслушав мой рассказ, а дома предложил ещё по кружке сливяночки - за счастливый исход.

Полковник выпил и... упал со стула.

Потом он стоял, упираясь лбом в стену дома, и надрывно блевал в лежавшую у ног собственную фуражку.

Потом мы раздели гостя и уложили в гамак. Осквернённый головной убор Данилыч тщательно отряхнул и выстирал в порошке "Лотос". Помятую зелёную форму он тоже выстирал, заштопал и погладил. Наутро фуражка уменьшилась на два размера и никак не желала налезать на голову инспектора.

- Что, так всё и было? - переспросил поутру за чаем полковник, когда я рассказал ему вчерашнее приключение.
- Так точно! Масштаб - один к одному, - подтвердил я.

Данилыч выразительно кивнул.

Полковник Смыслов сидел молча, проигрывая в уме варианты своей возможной судьбы, если бы первая леди была на объекте, и по мере того, как выступали на лбу крупные капли пота, становилось ясно - до инспектора дошло!
- Ещё сливяночки? - сочувственно прошептал Данилыч.

Полковник судорожно икнул, зажал рот рукой и ломанулся из-за стола в заросли малины.

Потом Данилыч потчевал гостя травяными сборами, парил в баньке и снова потчевал. Потом инспектор спал часов двенадцать. Потом снова пил чаи...

В Севастополь вернулись к вечеру следующего дня. Акт проверки полковник сочинял ночью и увенчал документ оценкой "хорошо". "Отлично" в ту пору москвичи не ставили никому.

Сливяночки с тех пор я лет десять на дух не выносил. Ни плохой, ни хорошей. Потом попробовал хорошего китайского сливового вина. Отпустило...

Начало девяностых. Я уже подполковник. И сам инспектирую российский флотский гарнизон в украинском городе корабелов. Всё вроде бы круто: и номер люкс в гостинице, и круглосуточная машина с водителем, и чрезвычайные полномочия. Но это неспроста: в городе свирепствует холера, три тысячи больных, десятки умерших... Тысячи контактных свозят на территории школ, колледжей и интернатов, охраняемые по периметру милицией, а чтобы "контактные" не разбегались и не бузили, к ним в резервацию непрерывно заводят кислое столовое вино в квасных и молочных бочках. Мужики и бабы напиваются и спят вповалку под деревьями. Заодно и профилактика смертельного недуга.

Холерный вибрион кишмя кишит в реке и солоноватой воде лимана, проникает в городской водопровод через многочисленные канализационные свищи.

Моя задача - предотвратить занос инфекции на корабли и в части гарнизона, подготовить маленький местный госпиталь к работе в чрезвычайном режиме. Сход на берег морякам запрещён, вода в цистернах постоянно хлорируется, госпиталь к развёртыванию готов. Но такое чувство, будто сижу на пороховой бочке с тлеющим фитилём. Мои чрезвычайные полномочия - не более чем бумеранг. Если инфекция полыхнёт в гарнизоне, с меня не только снимут погоны, не только уволят со службы. Могут отдать под суд, а там и небо в клеточку. Постепенно дошло: я был не инспектором и даже не высококлассным спецом, призванным спасти ситуацию. Я был высокопоставленным козлом отпущения.

На третьи сутки чрезвычайного положения я отказался от гостиничного люкса и переехал в госпиталь, чтобы быть в эпицентре событий. Мои ежедневные доклады и рапорты в Севастополь стали предельно жёсткими, что ужасно взволновало местное начальство. От ресторанов, бань с "шашлычком под коньячок" я категорически отказывался, и всё, что требовал к себе в "адмиральскую палату", - это ежедневный трёхлитровый графин кислого белого вина.
Вот тут-то и появилась возле меня персональная двадцатилетняя горничная по имени Роксолана (!).

Возвращаюсь поздно вечером, издёрганный до ручки, переполненный негативом и тревожной аналитикой, а на пороге она - черноволосая, синеглазая, крутобёдрая, с тележкой горячего ужина, чаем, заваренным на степных травах. Она не говорит лишнего, только улыбается уголками губ, и трогательные ямочки возникают на бархатных щеках.

- Я вам ещё нужна? Если нужна - зовите, не стесняйтесь.

А на часах полночь. Как там у поэта Сельвинского: "Полночью всё можно..."

Лёжа с открытыми глазами в темноте, я вспоминал всё, что ведал о "сладких приманках" - и вовсе не у знаменитых шпионов, а у инспектировавших меня полковников.

Полковник Рогов, например, недвусмысленно захотел "бабу". С шикарными куртизанками в советскую эпоху было тяжело, но официантка лётной столовой Светка Зозулина ломаться не стала: "За путёвку в Сочи я его сделаю".

И сделала бы, но инспектор перебрал лишку, утопил в штормовом море трусы и весь следующий день провёл в печали.

Полковник Смыслов, едва услыхав слово "девчонки", радостно переспросил: "А что, возможно?" Но призрак первой леди государства!.. Но коварная сливяночка!.. И опять не срослось.

В ту ночь я спал тревожно. Почему-то именно теперь ожидал внезапного звонка из приёмного покоя о поступлении холерного больного. В четвёртом часу утра, набросив халат, вышел в коридор. Зачем? Почему? В "адмиральской" палате всё было предусмотрено. Даже душ.

И тут же неслышно отворилась дверь напротив: "Что-то случилось? Я вам нужна?"

Будь Роксолана совсем нагой, я бы, наверное, удержался, но она была в прозрачной сорочке, подсвеченной со спины полной августовской луной...

Потом я думал, надо было просто откровенно выговориться кому-то в жилетку - в том городе я был "чужим среди своих", нервы на пределе, а то, что вместо жилетки попалась девичья ночнушка, так это случайность.

Потом постепенно забылись и служебные перипетии, и даже холера. Двадцать ночей с Роксоланой остались.

Спустя много лет случай свёл меня с госпитальным врачом из "холерного" гарнизона, переехавшим жить в Петербург.

- Она на тебя стучала, - грустно улыбнулся мой собеседник за ресторанным столиком. - Ежедневно и в письменном виде. Обстановка была, сам понимаешь... Необходим компромат. Поставь свечку, что не понадобился.
В тот же вечер я пошел в Никольский собор и поставил.

Не за своё спасение... За ночи с Роксоланой. Стучать-то стучала, но зачем-то пришла проводить меня на вокзал.

Владимир ГУД,
Санкт-Петербург