9 интересных фактов о Смольном институте благородных девиц

5 мая 1764 года в Петербурге было основано "Императорское воспитательное общество благородных девиц". Это было первое образовательное учреждение в России и его открытие начало эпоху реформ в области просвещения.                                    





Смотреть все фото в галерее
Во многом Смольный институт был похож на привычные нам школы. Девочки из дворянских семей поступали туда в шесть лет, а само обучение длилось двенадцать и было разделено на четыре "возраста". Девочки, в зависимости от возраста носили платья определенного цвета: самые младшие - кофейного, с 9 до 12 лет - синего, с 12 до 15 лет - голубого и с 15 до 18 - белого.
Только шесть самых лучших выпускниц ежегодно были удостоены отличительного знака - золотого вензеля с инициалами императрицы и белого банта с золотыми полосками.    
Качество обучения соответствовало уровню средней школы, а не института


В первые годы после создания учебного заведения там была вполне сильная программа, она соответствовала программе женской гимназии. Особое внимание уделялось истории, арифметике, иностранным языкам, архитектуре, географии и физике.
Но потом все сместилось на уровень "декоративных" умений - танцы, пение, основные дисциплины преподавались слабо. Ученицы должны были больше уделять внимание соблюдению правил и приличий, чем оценкам, а аттестаты выдавали всем, чтобы родители не ругались, что заплатили деньги.
Ну и разумеется, в библиотеках книг было мало, учителя запрещали задавать вопросы, а уж вступать в дискуссии и отстаивать свое мнение было совершенно недопустимо.    
Физические наказания отсутствовали, но унижения были постоянными


За неряшливость, например, к платью провинившейся прикалывали рваный чулок, а за ругань вешали на шею огромный картонный язык. Еды не лишали, то во время обеда могли заставить встать. Можно было бы поесть и стоя, но это навлекло бы еще больший гнев, ведь еда стоя была уделом падших женщин и уж такое порядочная девушка вряд ли бы отмолила.    
Учениц делили на "хороших" и "плохих"


Не всем подходили жесткие условия проживания, некоторые девочки бунтовали. А "бунтом" мог считаться даже выбившийся из прически локон или громкий разговор. Таких "оторв" называли мовешками (от французского слова mauvaise - "дурной"). А те, кто вели себя идеально, были вежливыми и держали осанку назывались парфетками (parfaite - "совершенный").    
Встречаться с родными вредно


Переписка с родными и поездки к ним были строго регламентированы. Воспитанниц неохотно отпускали домой, им разрешалось только принимать родных в стенах учебного заведения и только под присмотром воспитателей.
Письма строго цензурировались и написать то, что хочется, можно было только если подружиться с горничной и заплатить ей. В некоторых институтах невозможность забрать воспитанницу домой прописывалась в договоре и нужна была очень веская причина, чтобы это произошло.
Но даже скучать по дому и по прошлой жизни было нельзя. Это высмеивалось старшим воспитанницами и преподавателями и новенькие ученицы сначала быстро учились скрывать свои чувства, а потом у них не оставалось ничего кроме института и тех, кто там живет.    
Развлечений почти никаких, а условия жизни очень суровы


За стенами института девочек могли за глаза называть "неженками", но они содержались в очень даже спартанских условиях - в дортуарах температура часто была 12-16°С, а одеяла были тонкими, выспаться не удавалось. Подъем был в шесть утра, девочки умывались ледяной водой, молились, скромно завтракали и шли на уроки.
Гуляли девочки строго по расписанию на территории институтов. Иногда их выводили в Таврический сад, предварительно закрыв его для посещения другими посетителями. Во время зимы двор застилали досками и ходить можно было только по ним, чтобы не принести грязи в помещение.
Воспитанницы беседовали друг с другом и вели дневники, но более интересного чтения не было. Книги только из программы, да и из тех удалялись отрывки, которые "могли смутить юные умы". А вырезанные фрагменты собирались в отдельную книгу и ее могли купит выпускницы. Воспитанницы мечтали о ней.    
"Обожание" как смысл жизни


Запертые от внешнего мира девицы не могли испытывать яркие эмоции. А потребность в них была, поэтому девочки постоянно кого-то "обожали". Предметом могла стать старшая ученица, учитель, даже священник. Обожаемый должен был быть немного постарше в школьной иерархии. За его здоровье молились, дарили подарочки, делали мелкие услуги.
Но какие подростки без страданий - "страдая за свою любовь" девочки могли мыло съесть, выцарапать инициалы предмета на руке. И любовь была высокой, платонической - если учитель объявлял, например, о своей женитьбе, то "обожали" и его невесту тоже, заочно.
А уж когда в институт приезжали высокопоставленные чиновники или сам государь, то истерика доходила до предела. Сохранялись кусочки со стола царя, а уж если удалось добыть его платок, то его резали на мелкие кусочки на всех и бережно хранили на груди.    
В преподавателях были некрасивые мужчины и незамужние женщины


Обязательное условие работы в институте благородных девиц - отсутствие мужа. Но при этом такой статус очень негативно отражался на характере классных дам, ведь в те времена женщина-одиночка считалась второсортной и презиралась обществом. Воспитанницам было нелегко, классные дамы отыгрывались на них и наказывали за малейшие проступки.
Мужчин брали на работу неохотно, чтобы не искушать юных девушек. Лучшим вариантом был пожилой женатый мужчина с каким-нибудь физическим недугом или же внешним дефектом. Но ученицы все равно обожали их, потому что в институте была традиция иметь объект поклонения.    
Среди выпускниц много известных на весь мир


Например, первая женщина-дипломат Дарья Ливен, арфистка Ксения Эрдели, первая русская женщина-воздухоплаватель Прасковья Гагарина, любимая Максима Горького Мария Закревская-Бенкендорф-Будберг.
Но они такими стали скорее не благодаря Смольному институту, а вопреки ему.    
Девочки выходили в жизнь совершенно к ней не приспособленные


У них наступала настоящая паника. Многие из них не блистали здоровьем - физических упражнений было мало, а питание было крайне ограниченным.
За годы обучения связь с родными истончалась, все вокруг казались врагами, а ведь нужно было выполнять самые банальные вещи - в магазин ходить, ориентироваться в городе, платить слугам.
"Оставалось только сделать инфантильность своей изюминкой: невинно хлопать глазами и говорить трогательным детским голоском. Любители спасти „невинное дитя" находились".
Елизавета Водовозова. "Дневники смолянки. Воспоминания об институтских нравах."    
Во многом Смольный институт был похож на привычные нам школы. Девочки из дворянских семей поступали туда в шесть лет, а само обучение длилось двенадцать и было разделено на четыре "возраста". Девочки, в зависимости от возраста носили платья определенного цвета: самые младшие - кофейного, с 9 до 12 лет - синего, с 12 до 15 лет - голубого и с 15 до 18 - белого.
Только шесть самых лучших выпускниц ежегодно были удостоены отличительного знака - золотого вензеля с инициалами императрицы и белого банта с золотыми полосками.    
В первые годы после создания учебного заведения там была вполне сильная программа, она соответствовала программе женской гимназии. Особое внимание уделялось истории, арифметике, иностранным языкам, архитектуре, географии и физике.
Но потом все сместилось на уровень "декоративных" умений - танцы, пение, основные дисциплины преподавались слабо. Ученицы должны были больше уделять внимание соблюдению правил и приличий, чем оценкам, а аттестаты выдавали всем, чтобы родители не ругались, что заплатили деньги.
Ну и разумеется, в библиотеках книг было мало, учителя запрещали задавать вопросы, а уж вступать в дискуссии и отстаивать свое мнение было совершенно недопустимо.    
За неряшливость, например, к платью провинившейся прикалывали рваный чулок, а за ругань вешали на шею огромный картонный язык. Еды не лишали, то во время обеда могли заставить встать. Можно было бы поесть и стоя, но это навлекло бы еще больший гнев, ведь еда стоя была уделом падших женщин и уж такое порядочная девушка вряд ли бы отмолила.    
Не всем подходили жесткие условия проживания, некоторые девочки бунтовали. А "бунтом" мог считаться даже выбившийся из прически локон или громкий разговор. Таких "оторв" называли мовешками (от французского слова mauvaise - "дурной"). А те, кто вели себя идеально, были вежливыми и держали осанку назывались парфетками (parfaite - "совершенный").    
Переписка с родными и поездки к ним были строго регламентированы. Воспитанниц неохотно отпускали домой, им разрешалось только принимать родных в стенах учебного заведения и только под присмотром воспитателей.
Письма строго цензурировались и написать то, что хочется, можно было только если подружиться с горничной и заплатить ей. В некоторых институтах невозможность забрать воспитанницу домой прописывалась в договоре и нужна была очень веская причина, чтобы это произошло.
Но даже скучать по дому и по прошлой жизни было нельзя. Это высмеивалось старшим воспитанницами и преподавателями и новенькие ученицы сначала быстро учились скрывать свои чувства, а потом у них не оставалось ничего кроме института и тех, кто там живет.    
За стенами института девочек могли за глаза называть "неженками", но они содержались в очень даже спартанских условиях - в дортуарах температура часто была 12-16°С, а одеяла были тонкими, выспаться не удавалось. Подъем был в шесть утра, девочки умывались ледяной водой, молились, скромно завтракали и шли на уроки.
Гуляли девочки строго по расписанию на территории институтов. Иногда их выводили в Таврический сад, предварительно закрыв его для посещения другими посетителями. Во время зимы двор застилали досками и ходить можно было только по ним, чтобы не принести грязи в помещение.
Воспитанницы беседовали друг с другом и вели дневники, но более интересного чтения не было. Книги только из программы, да и из тех удалялись отрывки, которые "могли смутить юные умы". А вырезанные фрагменты собирались в отдельную книгу и ее могли купит выпускницы. Воспитанницы мечтали о ней.    
Запертые от внешнего мира девицы не могли испытывать яркие эмоции. А потребность в них была, поэтому девочки постоянно кого-то "обожали". Предметом могла стать старшая ученица, учитель, даже священник. Обожаемый должен был быть немного постарше в школьной иерархии. За его здоровье молились, дарили подарочки, делали мелкие услуги.
Но какие подростки без страданий - "страдая за свою любовь" девочки могли мыло съесть, выцарапать инициалы предмета на руке. И любовь была высокой, платонической - если учитель объявлял, например, о своей женитьбе, то "обожали" и его невесту тоже, заочно.
А уж когда в институт приезжали высокопоставленные чиновники или сам государь, то истерика доходила до предела. Сохранялись кусочки со стола царя, а уж если удалось добыть его платок, то его резали на мелкие кусочки на всех и бережно хранили на груди.    
Обязательное условие работы в институте благородных девиц - отсутствие мужа. Но при этом такой статус очень негативно отражался на характере классных дам, ведь в те времена женщина-одиночка считалась второсортной и презиралась обществом. Воспитанницам было нелегко, классные дамы отыгрывались на них и наказывали за малейшие проступки.
Мужчин брали на работу неохотно, чтобы не искушать юных девушек. Лучшим вариантом был пожилой женатый мужчина с каким-нибудь физическим недугом или же внешним дефектом. Но ученицы все равно обожали их, потому что в институте была традиция иметь объект поклонения.    
Например, первая женщина-дипломат Дарья Ливен, арфистка Ксения Эрдели, первая русская женщина-воздухоплаватель Прасковья Гагарина, любимая Максима Горького Мария Закревская-Бенкендорф-Будберг.
Но они такими стали скорее не благодаря Смольному институту, а вопреки ему.    
У них наступала настоящая паника. Многие из них не блистали здоровьем - физических упражнений было мало, а питание было крайне ограниченным.
За годы обучения связь с родными истончалась, все вокруг казались врагами, а ведь нужно было выполнять самые банальные вещи - в магазин ходить, ориентироваться в городе, платить слугам.
"Оставалось только сделать инфантильность своей изюминкой: невинно хлопать глазами и говорить трогательным детским голоском. Любители спасти „невинное дитя" находились".
Елизавета Водовозова. "Дневники смолянки. Воспоминания об институтских нравах."