Шёл пятый год моей проводницкой деятельности. Железка уже порядком подзаебала, но спрыгнуть из этого болота не было ни желания, ни больших возможностей. За четыре с половиной года своего беспезды ударного труда я был два раза судим за провоз безбилетников. Один раз административно, второй раз - уголовно.. Оба раза суды влетали в копеечку, но работа щедро окупала мои нервотрепки. Раз в полгода накрывали еще и обычные ревизоры, которым иногда от руководства давалась установка писать акты, а не брать взятки. Ревизорские акты приводили к тому, что проводник оказывался "на земле", от одного до трех месяцев шароёбясь по резерву и выполняя грязную работу за мизерную зарплату. Еще заебывали жалобы от пассажиров, которые в последнее время просто таки сыпались высокому начальству в виде писем и, бывало даже, газетных статей, если среди пассажиров попадался какой-нибудь гандон-журналист.

Разводить этот пассажирско-безбилетный беспредел становилось всё трудней: старое руководство смещалось новыми сука жадинами, у которых на все была своя ставка: акт от ревизоров - двести баксов, статья от ментов - до пятисот баксов,
акт от санитаров за грязь в вагоне - сто баксов, жалоба от пассажиров - сто баксов и так далее. Кароче, работа стала платной: хочешь работать - плати. И ниибёт! Меня такой расклад нихуя не устраивал, и когда я получил уведомление о сокращении, я очень даже не огорчился. Сокращение было очередным замутом чтобы выжать денег. 500 баксов - и вы снова в строю романтиков-распиздяев, говорилось нам скрытым текстом. И я решил, что сделаю пару контрольных поездок, чтобы определить стоит ли въебывать на железке дальше или нет..

Служил я тогда в милиции. Сержант - старший автопатруля. Машина - Жигули шестерка, раскрашена под канареечку, мигалочки, сирена, все дела. Служба как служба - катайся по району, да покуривай.
И вот как-то раз уселся к нам замполит РОВД - Муромов Олег Васильевич. Службу ППС, говорит, проверю, да и вообще, посмотрю партийным оком, как да что. Подполковник уже, лет под пятьдесят мужику, тощий, да лысый, все к пенсии готовился.
Не любили мы его - не мент он был. По разнарядке из райкома назначенный. То ли бывший воин, то ли гебешник. Хрен его знает? Сухарь, службист, вечно привязывался на разводах, заставлял устав ППС читать, да правила применения оружия, и за отсутствие свистка или носового платочка жестоко карал.
Слова, блядь, высокопарные знал: "Родина, партия, доверие народа, все как один умрем и всякая прочая лабуда". А сам, сука, на работу в штатском ходил и переодевался в кабинете. Это, чтоб случайно не встрять в какую историю по дороге. Таких, педрил, в ментовке пруд пруди. Ссат, чего там! Вдруг, хулиган в автобусе или пьяная рожа какая? Встревать надо - форма ж на тебе. А тут, прикинулся дурачком, да и гори оно все синим огнем.
- Садитесь говорю Олег Василич, вперед к рации, прокатимся по району.
- Да нет, уж я сзади.
А район у нас рабочий, народ простой, как три рубля. Выпить любили, ну а как выпьют - никакой мент не страшен, будь он хоть генеральского звания. Без авторитетов. Весь авторитет - на наглости нашей и держался.
Только я сел, рация трещит: в винном отделе драка.
- Где? - отвечаю.

Короче, дядька мой двоюродный, муж тети по материнской линии, отчебучил недавно. Я до сих пор не могу вкурить в чем трабл-то был с ним. Чо он ваще завелся?
Не, он и раньше был какой-та странный. Хоть и с высшим образованием. По жизне странный. Каким еще надо было быть шоп умудриццо на моей тетке жениццо, я не знаю.
Но женилсо и женилсо. Нормалек. Я неделю у них на свадьбе пробухал, не приходя в сознание. Хотя мой одноклассник Денис Палковников говорит, что я вообще с рождения в сознание не приходил и живу только на инстинктах и гедонистическом устремлении. За это я ему в торец сразу отвесил, потому как подумал, что это он наезжает, типа, так.
В общем, давеча я заехал к тетке, типа, бабок срубить на подарок для бати моего. Ну, поужинать там сели, о жизни поговорить. А дядька Антон (зовут так мужа теткиного) мне и говорит:
- А хотишь, Нурсалий, денег подзаработать? Ну, на пиво там, сигареты...
Тут его тетка моя под бок пихнула. Он прокашлялся и продолжает:
- Ну, то есть, на соки там, учебники и все такое.
- Ясно дело, хочу - отвечаю я, вежливо перестав жевать и выложив непрожеванный кусман мяса обратно на тарелку. Манерам обучен, как никак. - Соки моему растущему организму ой как нужны. И учебники для хороших оценок.
- Ага, - кивает дядька Антон. - Тогда щас доужинаем, я тебе и расскажу, чо от тебя нада будет. Будешь моим маркетологом, проведешь маркетинговую акцию.
- Чо? - вытаращился я.

Вчера. Заехал к нам в мастерню мужык , по виду и выговору чистакалхознек.
- Эта! Музыки, между вас моторщики есть?
- Нету! Вон в соседнем здании спецы по топливной аппаратуре.
- Не! Мне топливо не надо.... я масло поменял вчера.... чота дымит теперь.
- Заливал что?
- Масло!
- Понятно что не портвейн. Какое?
- Х.З., на параходе у моряка купил. сказал что фирменое.
Показывает банку. Обычная 4-х литрвая жестянка.
Весь курящий во дворе коллектив ищет на банке что нибудь о том что в ней было.
Я даже понюхал - хуле - диагност! Пахло не моторным маслом...
.Вся банка исписана толи по гречески , толи по армянски - зюкалами такими задумчивыми. В самом низу табличка с какими то графиками. И самыми мелкими буквами латинскими, наканецта!, но не по английски, французский наверна, нашел знакомое слово - диагност-хуле!
Фритюр!
- Бля мужык! - это клиенту - масло не моторное!
- А какое?
- Перошки жарить!

- Охренеть! Бля, ну охренеть на хуй!!!
- Василич привет!., ты что это матюкаешься с утра пораньше на весь подъезд?!

Василич сидит на ступеньках лестничного пролёта, в майке, тренировочных штанах и шлёпанцах. Какой-то злющий и растерянный. Нервно курит.

- Привет Змей, прикинь, охренеть и только...
- Да что случилось то?
- Обстоятельства непреодолимой силы, бля...
- Чего?!! Как это?!
- Ну как-как... Представляешь, сплю на коврике в прихожей.
- С хуя ли? Тебя, что Зинка дальше прихожки не пускает? - Спрашиваю так, по инерции, на всякий случай, хотя точно знаю, что Зинка, жена Василича, зашуганая им до полусмерти подруга, боящаяся не то что сказать лишний раз слово поперёк, а просто повысить голос.

- Да какая на хуй Зинка! Попробовала б только сука, я б ей враз роговой отсек поправил.
- А кто тогда?
- Змей, не поверишь... Альма...

"Сегодня в Государственной думе продолжилось обсуждение закона о порнографии"
(Газета "Аргументы и факты" 09.11.2008.)


Смотреть титры не стали и в зале заседаний включили свет. После короткой паузы председательствующий Мирон Сергеев сказал:
- Итак, мы посмотрели седьмую часть фильма "Бешенные Сиськи", прошу высказываться.
- Я - сказал Владимир Вольфрамович Ширинкин, и решительно направился к молодому депутату Алине Копаевой - Вот какую из просмотренных сегодня поз предлагаю обсудить.
С этими словами он снял штаны, залез на стол и хитро изловчившись засунул член в рот Копаевой. Члены комиссии внимательно следили за происходящим и что-то записывали в блокноты.
- Позвольте? - поднял руку Зюзюкин - это не порнография, а вот если вот так. Он подошел к Копаевой, задрал ее юбку и начал грубое совокупление.
- Вот это уже порнография, товарищи - комментировал раскрасневшийся Зюзюкин - этого наши граждане видеть не должны!
Члены комиссии снова что-то записали в своих блокнотах.
- А что наши дамы скажут? - поинтересовался председательствующий.
- Блу-блу-блу - попробовала высказаться Копаева
- Таааак, еще, пожалуйста - продолжал заседание Мирон Сергеев
- Я считаю - выступила депутат Любовь Слезька - что яйца на наших экранах не должны показываться в такой близости от лица. Установим максимум в 10 см.
- Это смотря от чьего лица - задумчиво вставил режиссер Станислав Говорцов и посмотрел на суетливо дергающегося Ширинкина - такое лицо уже само по себе порнография.

"... представляешь, уже опаздываем на 10 минут. И это мы ещё не отправились. Даже провожающие нервничают. Это понятно - в такую погоду столько торчать на перроне. До сих пор не разрешили отправление. Ну, ладно, всё, пока. И тебя целую... Ага, спасибо. То есть, "к чёрту..."

Он сунул телефон в карман, и, открыв окно, закурил. Опять ему придется полночи гнать дизель на пределе, чтоб как-то попасть в расписание. А он эти гонки очень не любил.

Ему было лет десять, когда он с родителями возвращался поездом из Крыма. Море за две недели порядком поднадоело, и домой он возвращался с удовольствием. В вагоне было довольно чисто и, на удивление, прохладно. Правда, из соседних купе то и дело выскакивали беспокойные и шумные дети, а на откидных сидениях, загораживая весь проход своими вещами, расположились какие-то угрюмо озирающиеся тетки. И пробираться мимо них приходилось очень осторожно, что в постоянно раскачивающемся вагоне было весьма непросто.
Среди ночи он проснулся от того, что захотел в туалет. Еще немного полежал, поворочался и понял, что идти всё-таки придется. Стараясь никого не разбудить, с трудом отодвинув тяжелую дверь купе и потирая от света сонные глаза, вышел в коридор. И внезапно остатки сна улетучились, словно их и не бывало.
Колеса вагона грохотали на стыках так, словно окончательно сошли с ума. Вагон носило из стороны в сторону, как в каком-то безумном аттракционе, и сразу было ясно, что поезд несется вперед с огромной скоростью. Занавески всех окон зловеще развевались, как в кошмарном кино, и все до единого окна были открыты. А за окнами с огромной скоростью проносились мрачные и бескрайние серые поля, пустые переезды, с монотонно вспыхивающими на закрытых шлагбаумами красными огнями светофоров, и подозрительно затаившиеся в темноте спящие села. И лишь луна висела неподвижно над этим пугающим, стремительно проносящимся мимо пейзажем, словно беспристрастный и немой свидетель. И тогда он испугался, сильно испугался, ведь ему вдруг показалось, что их поезд захватил какой-то безумный демон, и теперь они летят прямиком в ад...

Несмотря на всю их кажущуюся сложность и запутанность, причин у межполовых войн всего две: взаимонепонимание и меряние письками - причём женщины ими меряются не хуже, чем мужчины, хотя, казалось бы, физически нечем. :)
О мерянии письками и поговорим сегодня. Тему непонимания я сейчас раскрывать не буду; однако, если разгрести тему меряния письками, то тема непонимания тоже станет не особо актуальна, почему - поясню позже.

Суровая реальность, вбитая с детства, состоит в том, что каждый имеет в голове некую табель о рангах и своё место в ней, а также табель о рангах для представителей противоположного пола. Всем подавай достойную кандидатуру: принцов на белых мерседесах и прекрасных принцесс, а лохи идут лесом - однако же, когда прекрасная принцесса придёт и устроит кастинг, надо не облажаться, а убедить её в том, что я - очень даже прекрасный принц.

Концентрированную прививку от этого безобразия я получал во время эпопеи с поиском себе партнерши. С сугубо спортивными целями, между прочим. А по поводу сопутствующих внеспортивных событий я буду всё отрицать, ежличо :)
Чем хороша спортивная среда, там всё проще, кондовее и нагляднее: во-первых, люди все заняты делом и неопределёнными намерениями в духе "и кто его знает, чего он моргает?" обычно не страдают, а во-вторых, табель о рангах известна, едина для всех (что, впрочем, не отменяет личных предпочтений и совместимости), причём на оба пола, и более-менее измерима в голах-очках-секундах. Процедура тоже проста: есть базы данных, после обнаружения в них или где-то ещё подходящих по формальным параметрам кандидатур (или обнаружения тебя ими) идут предварительные переговоры, и если на переговорах не обнаружено какое-то фатальное несоответствие (в том числе по выявленному положению в табели о рангах), то назначается очная ставка, на которой можно посмотреть друг на друга живьём и примериться в движении.

"- А-а-а! - шум цеха перекрыл взволнованный вопль кладовщицы Лиды. - А-а-о-а!
Я схватил её за плечи и несколько раз энергично встряхнул, как жадный ребёнок трясёт чужую копилку:
- Что случилось, Лида? Дефолт? Саакашвилли у ворот? Женская менструация?
- Палычу голову хуем пробило! Убило нашего Палыча хуем-то! А-ы-а! О-у-о! Хуем головушку проломило!!!
- Да не пизди, глупая баба! - я оставил её и бросился к станку токаря шестого разряда Палыча. - Не может хуй голову проломить! Тем более коммунисту!
У станка уже собрался народ. Товарищи молча обступили мертвеца. Тот лежал почти целый, не считая действительно проломленного седого жбана. Витала атмосфера срыва месячного плана. Фрезеровщики скупо рыдали...
План в тот месяц мы конечно обосрали процентов на тридцать. Лида перевелась в малярный цех и там сторчалась на ацетоне. А какой шутник зажал в шпиндель палычевого станка полуметровый каучуковый хуй, что, раскрутившись, погубил токаря, так и не узнали."

Вовчанга жадно отхлебнул от бутылки зелёного стекла и огонь костра ярко отразился в его умалишённых глазах. Митюня это приметил и повёл свой рассказ:

"Случилось это на моей позапрошлой работе, где я трудился на неприметной должности по снабжению. И вот ЧП. Обнаружили у нас труп начальника ОТК. Лежал он в сортире, со спущенными штанами, а рядом с ним швабра валялась. Вот так. Заходит начальник производства пописять, включает свет, а на полу в срамном виде лежит Михалыч, холодный уж.

После таво, как Кургуз купил видак, спакойной жызни нашей компании, пришол полный пиздец. Вотку Кургуз паследнее время жрал с задумчивым и миланхаличным еблетом, и мы с Толяном всё время сидели на измене. Пастаянно ждали от нево какой нибуть ебанутой идеи. И даждались.

-Скучна, блять. - Гаварит как то Кургуз. А если Кургуз заскучал, жди хуйни. Хуйни, правда, весёлой, но не долгой.
-Ты это... чо там опять? - Спрашиваю.
-Бизнес хочу открыть. Недавно сматрел фильм, там чувак выгуливал псов. И не хуёвае бабло рубил при этом. А работа, блять, не бей лежачева. Нихуя делать не надо. Нужен только савок, штоп кладку сгребать из пад сабаки и пакет. Гуляй себе, свежым воздухом дыши и в хуй не дуй. Только бабло вечером собирай с заказчиков. А инагда можно какую нибуть хазяюшку сабачую и на штыке повертеть. Они это любят.

Я тут же представил, как Кургуз вертит на штыке аднаногую сельскую сабачатницу, Клавдею Васильевну, после выгула её двенатцати беспародных дварняг. Мне стало хуёво и захателось выташнить.
-Ты ёбу дался? - Спрашываю: - Каких таких сабак ты сабрался выгулевать, и каму это вапще нахуй нужно у нас на селе? Сабаки и так гуляют, сами па себе.
-Сматри шыре на вопрос. - Говорит Кургуз: - В гарадах уже давно такая хуйня, даже в райцентре. Я узнавал. Нужно рикламную кампанею ва первых захуярить. Штоб пристыдить апёздалов диревенских. Сабака, фсёш таки друг челавека...
-Я ебу за фсякими друзьяме челавека с пакетом ходить. - Вставил пятак Толян. - Я свою то жопу не фсегда паттираю.

Джейку Сандерсу было невыносимо жарко и страшно. Он даже не мог понять, какое из этих ощущений в большей степени заставляет его сердце бешено колотиться в груди, отдаваясь в ушах и сотрясая всё тело.
Три дня назад, 4 апреля, он пришел из школы с чувством, как будто в уши ему воткнули по раскаленной вязальной спице. Когда он попытался позвонить матери на работу, чтобы сказать ей о своей проблеме, то даже не смог приложить к уху телефонную трубку. На следующее утро боль из ушей переместилась в горло, температура поднялась до 100*, мать дала Джейку лошадиную дозу аспирина, напоила крепким чаем с медом и лимоном и уложила сына в постель - в надежде, что вечером ему полегчает. Однако к вечеру градусник показывал уже 101**, и пришлось звонить доктору.
6 апреля, свой двенадцатый день рожденья, Джейкоб Сандерс встретил в теплой компании бледной, насмерть перепуганной матери, румяного добродушного доктора Флетчера и плюшевого медведя Барри, подаренного отцом 6 лет назад.

Доктор без интереса заглянул Джейку в рот, помял прохладными пальцами шею под челюстью, послушал дыхание Джейка через стетоскоп - и констатировал: ангина. Так что в этот день рожденья Джейку вместо надувных шаров, картонных колпаков и торта со свечками достались красочные упаковки тайленола, клацида и нуприна.
Эту картину - и напуганную мать с чашкой горячего чая в руке, и румяного доктора, и себя, лежащего в постели в обнимку со старым приятелем Барри, - Джейк наблюдал как бы со стороны, словно через видеокамеру, установленную перед кроватью на высоте около шести футов. И звуки до него доносились будто из соседней комнаты. Внутри Джейка была только жара - изнуряющая, заслоняющая боль, сводящая с ума жара.

Я не люблю звонки. Никакие. Будь то рингтон мобильного телефона или дверная трель. Звонок будильника вообще ненавижу. Примерно как Гитлера. Даже,наверное еще больше. Меня почему-то они ужасно злят. Я люблю компании, люблю громкую музыку, но когда я дома один, меня раздражают резкие звуки. Может быть это ненормально, спорить не буду, обещаю когда-нибудь побеседовать по этому поводу с психиатром. Когда-нибудь.
Но от звонков никуда, увы, не деться. И на этот раз он прозвучал. Такое убогое среднестатистическое "динь-дон"...Хотя трели соловья, сопровождающие нажатие кнопки звонка, на мой взгляд, еще убожественее.
Я мирно сидел в кресле, занимаясь одновременно двумя делами, склеивал клеем "Момент" разбитую сувенирную тарелку и слушал какие-то фольклорные завывания по телевизору. Можно было,конечно переключить, но было лень. Пусть себе...
"Динь-дон"- сказала входная дверь.

"Гав-тяв"- вякнула моя собака Джерри из породы "мелкая пучеглазая шелупонь". Для меня было загадкой, зачем я ее взял себе три года назад, маленькую, слезящуюся и дрожащую. Я воспитывался на доберманах и восточно-европейских овчарках, а тут, правда сомневаясь, я взял себе абсолютно безвозмездно эту, как потом оказалось, довольно смышленую и хитрожопую сучку.
Я отложил недоклееную тарелку и пошел открывать.
У меня есть друг Андрей. Знаю его давно, еще с тех пор, когда носили штаны "мальвины" и получив стипендию в 60 рублей, пропивали ее целую неделю. Женился он молниеносно после демобилизации из рядов тогда еще Советской Армии, естественно, по залету. Жену не то чтобы любил, нет, скорее был от нее зависим. Знаете, такое бывает, когда привыкаешь к наркотику. Понимаешь, что вредно для здоровья и вообще полное говно, но без него обойтись уже не можешь. Жена родила ему через девять, как и положено, месяцев белобрысого карапуза, зацементировав при этом ноги Андрея в семейном тазике напрочь.

БАБАААХХХХХ!
Дым рассеивается, у ворот рая стоят Равшан и Джумшут в белых халатах и в очках.
Открываются ворота.
Выходит Апостол Петр (Светлаков)
- Э, вы че тут делаете?
- А, щьто делаим? Э ми тут...
- Я вас спрашиваю, что у вас там бабахнуло?
- Бабащнуль, да сильна, бабащнуль белемге калайдер сламался,
нащяльника...
- Коллайдер? Да вы там ваще охренели что ли? Да вы поняли, что вы там
натворили? Вы нахрена его ваще строили?
- Хигис деляли...
- Какой еще хигис?

- Бозонма хигис делали... Адин сделали, фтароой сделали, и вместе их два
один сделали...
- Вы их че, столкнули что ли?
- Нет, нащяльника, защема сталкнули... Проста разагнали быстра... ощеня
быстра... они сами станълкнулися, нащяльника... а патооом, патооом
эжембе пещельбехъ бихтимиле шайтанама!
- Ну вы ваще придурки! Ну нахрена вам это было надо? Еще один Большой
Взрыв захотели?
- Зрыв бальшой, нащяльника, ощеня бальщой зрыв, шайтан - бабащнуль
калайдерма кирьдихълар..
- Ну, хрен с вами, заходите, экспериментаторы, блин.
- А там еще за нами потом заходить будут...
- Вы че, идиоты, кроме себя еще кого-то угробили?
- Защем угробили...? Не угробили, там калайдерма сламался...
- Ладно, сколько вас там
- Щесь милиардав... С половинама...

Все говорят: ебля, ебля. Ото всех я слышала про нее, а сама ни разу не встречала. Сколько раз уже (тысячу раз), напившись или с похмелюги, проходила по Москве с севера на юг, с запада на восток, из конца в конец, насквозь и как попало - и ни разу не видела ебли.

Я вот все время думаю о ебле, потому что это у меня всегда так: когда я о чем-то думаю, то неизменно думаю о ебле. Мне ведь, собственно и надо ебли, а не подумать, а я все-таки думаю о ебле, чтобы хоть раз поебаться: все равно ведь, думаю, нихуя не поебусь, а просто подумаю о ебле.

Ничего, ничего, - сказала я сама себе, - ничего. Вот - аптека, видишь? Там презервативы продаются. Раз продаются, значит кто-то ебется. А вон - этот пидор в коричневой куртке. Тоже ебется. Это ты тоже видишь. Ну вот и успокойся. Все идет как следует. Если хочешь, думай о чем-то высоком, телешкина, я тебя не принуждаю ни к чему. Если хочешь думать о жратве - думай о жратве. В итоге все равно будешь думать о ебле.

Обидно мне теперь почти до слез. Не потому, конечно, обидно, что так и не поебалась в том году. (Это чепуха: не поебалась в том году - поебусь в этом) Обидно вот почему: я только что подсчитала, что с того года не ебалась уже восемь месяцев. во благо ли себе я не ебалась или во зло? Никто этого не знает, и никогда теперь не узнает.

Итак, начался учебный год, школьники и студенты пошли буйною толпою в школы и вузы, учителя и преподы обреченно поплелись туда же, и вот уже от некоторых френдов приходят сообщения, что кое-где в качестве первого урока был устроен т.н. "урок толерантности".

Это живо заставило меня вспомнить одну недавнюю историю. Историю, рассказанную моим другом, сотрудником Артиллерийского музея. Богоспасаемого заведения, в котором молодежь - это в основном копари и реконструкторы. Итак, дело было под Новый год...

Барышня, любезная - на тот момент - сердцу моего друга, работала учительницей в весьма средней школе. Именно в данном учебном заведении директор решил провести новогодний праздник для детей в форме Дня толерантности. Сценарий мероприятия был таков.

...Поднимается занавес. На сцене - Снегурочка. А где же Дед Мороз? А вот и он - в шубе, шапке... только почему-то пьяный, еле стоящий на ногах и грязно пристающий к Снегурочке. После демонстрации аморального поведения Дед Мороз скидывает шубу... и под ней оказывается фошшыстский мундир. И тут из зала выбегают и кидаются на него двое в шляпах с пейсами и двое с перемазанными углем лицами и в рэпперском прикиде. Они одолевают фальшивого Деда Мороза, отнимают у него шубу и мешок с подарками и торжественно возвращают настоящему Дедушке, который, оказывается, сидел связанный и раздетый аццким фошшыстом за кулисами. И начинается праздник...

- Слышь, дед, мы куда плывем?
Яркая блондинка сфокусировала-таки оба огромных, голубых, как небо, глаза на оборванном старике.
- Знамо, куда. В Аид.
- А я думала - катаемся. А Аид это че такое, парк или музей? Это Гарик тебе сказал меня, да? Он мне всегда говорил, сходила бы ты, Курочка, в музей или в театр, что ли. Правда, мило - Курочка? Он один меня так называл.
- Это не совсем музей. И не совсем театр. К театру ближе, вроде жизнь-театр, ну, и смерть, наверное, тоже где-то рядом. То есть, что-то среднее между музеем и театром.
- Смешно ты, дед, говоришь, как умник. Умники все смешно всегда говорят, а когда трахаются - еще смешнее, хихи. Как Гарик говорил, мозги - ебливому делу помеха. А мне никогда не мешали, у меня все в порядке всегда.
- Гарик - это кто?
- Это шеф мой, директор. Он говорит смешно, как умный, а сам всегда грустный и жениться на мне не захотел, как дурак. Но я все равно его люблю, он такой хороший.

Старик равномерно работал веслами.

- Слышь, дед, а меня Гарик привез или сама?
- Сама.
- Во, прикол. А я не помню. Мы с Гариком поругались, ну я там еще кое с кем зажигала. И я сказала, ты че вдруг, типа женись на мне и все такое. А он мне сказал, типа ты для меня слишком красива, типа как лучшее подтверждение известной поговорки. А я обиделась, что он меня с поговорками сравнивает, кстати, дед, ты меня забирал, не помнишь, я на сигналку поставила?
- Там, где я тебя забрал, "сигналка" не обязательна.

На заре туманной юности, когда первые кучеряшки на йайцах, словно подснежники вылезавшие из еще нежной розовой кожи, напоминали о половом созревании, я впервые подрочил. Правда, как и всякое начинание, сие, беспезды пачотное, действо прошло несколько эпотажно и, если провести аллегорию с блинами - комом. А все началось, друзья мои, с обычной китайской авторучки.

В седьмом классе я делил парту с Мишкой. Правда только на математике, ибо учительница наша, добрая такая тетенька колобкообразного строения, решила, что лучшим математикам класса на ее занятиях следует сидеть вместе и решать задачи, которые печатались на последних страницах учебника и помечались звездочкой. Кто не понял - задачи т.н. повышенной сложности. Для меня это было огромны доверием, оказанным свыше, ибо математика мне в те годы очень нравилась, даже больше голых баб с лохматыми пездами на развороте журналов "Крын?ца", которые брат ныкал в старом диване на чердаке. Стоит немного оговориться, ибо пезды были не столько лохматыми, а скорее не совсем лысенькими. Можно даже сказать, что позировавшие пелотки переболели лобковым тифом или чем-то в этом роде, и болезнь вызвала массовое выпадение волос на холме Венеры. Будь то семидесятые года, журнальные бляди налепливали бы на песду специальные шиньоны. Да и хуй с ними, с журналами.

Тянет меня к тебе...
- Тянет меня к тебе, понимаешь, по-звериному как-то тянет, - говорит Ай.
Мы сидим с ним в машине, опустив тонированные стекла, как будто не нужно прятаться от любопытных взглядов.
- Понимаешь? - повторяет он.
Я все понимаю. Я смотрю на проходящих мимо людей и верчу на пальце обручальное кольцо.
- Я не хочу усложнять, - говорит он.
Я люблю его уже три года. Мы с ним встречались очень недолго, месяца два или три, кажется, но столько эмоций в них уместилось, как будто мы несколько лет были вместе. Потом я успела выйти замуж, он - жениться, купить квартиры, как выяснилось - в одном микрорайоне, совсем рядом друг к другу, сменить места работы. Я все это время подсознательно ждала, что вот-вот мы встретимся случайно в местном парке, или по пути на работу, или в продуктовом магазине... Встретились мы совсем недавно на одном из известных Интернет-ресурсов.
- Давай не будем усложнять, - повторяет Ай, - давай оставим все, как есть.
Я ему никогда не говорила, что люблю его. Сначала мне казалось, что это просто увлечение, потом было уже поздно вообще что-либо говорить. Говорить это сейчас не имеет смысла.
- Ты меня не слушаешь...

Было время, когда памятники снимали и увозили куда-то. Вот Дзержинского у нас демонтировали лет десять назад и поставили во дворе, что позади ФСБ. На хранение. А этой весной дядя Коля, сантехник наш, ему хуй стоячий приварил, сантиметров в тридцать. Нахера ему это понадобилось - не знаю.
А у меня балкон как раз на этот двор выходит. Вышел как-то в начале июня покурить ночью. Слышу - постанывает кто-то негромко из того двора. Пошел посмотреть. Подхожу, фонарь светит, кроны деревьев качаются, ветер листьями шелистит. А в тени на хуе Дзержинского девка толстая в задранном платьице лет восемнадцати нанизалась. Пиздой по самые яйца. Руками в шары железные упирается и ногами сучит. Вот, думаю, блядям не спится.
- Слезай, говорю, ебаться будем по-настоящему.
- Не, могу, отвечает, скользко и ноги разъезжаются.
Во, думаю, картина. Поржал немного и на памятник полез. Одной рукой за шею Дзержинского обнимаю, другой её за подмышки вверх тяну. Вспотел, но снял.
Посидели с ней покурили, познакомились.
- Не знаю, как тебя благодарить, - говорит.
Посмотрел на нее. Губки пухлые, щечки толстенькие. Хер так туда и просится.
- Давай, говорю, у меня из чувства благодарности отсосешь.
Сосала ниче так, нежно и трепетно. Яйца облизывала, сглатывала. Мне понравилось. Ебать в пизду её не стал после Дзержинского, не покатило как-то.
В общем, кончил я. Встает и губы платочком промокает. Чистюля. Люблю аккуратных девок. Покурили еще. Тут она собираться стала.
- Не надо, говорит, меня провожать, сама доберусь.
- Пока, говорю.
А сам домой пошел, спать. Я после ебли всегда покемарить люблю.
В общем, за лето семь штук с памятника снял. И тётки были за сОрок, и мамаша многодетная. Вот, девочка пятнадцати годов так девственности лишиться собралась. Помогло. Я ей, кстати, сиськи прямо на памятнике массировал, потому что расслабиться не могла. Не снималась совсем. Хуй стальной зажало внутри и пиздец. Вытащил как миленькую.
В общем, помогаю людям как могу. Думаю, мне на том свете зачтётся.

Ну сколько раз себе обещала, что буду следить за тем, как одеваюсь. Особенно в такие моменты. Каблуки застревают во влажной земле, юбка узкая, балансировать не позволяет два раза уже чуть не упала. И на самом деле уже раз десять прокляла ту глупую идею, пойти домой через пустырь.

Район у нас хороший. Инфраструктура - на ура. Школа. Садик детский, магазины, клубы. Только дома от автостанции в стороне. А мой так и вовсе на отшибе. Да еще этот пустырь. То ли строители не доглядели, то ли администрация поленилась. И вырос на теле района эдакий лишай. Травка чахленькая, кустики реденькие, и помойка вечная, шины, ящики, бутылки с банками, всего хватает.. У меня на него окна выходят. Как только снег сходит, все местные бомжи на пьянку стекаются. Бутылок по весне оттаивает столько, что давно могли бы на новый Мерседес собрать. Правда на машине я еще не одного не видела. Все больше с бутылкой водки в обнимку. Да и черт с ними. Еще бы не галдели всю ночь под окнами, вообще хорошо было бы. Хотя последнее время тут по ночам тихо. Видать не спокойно...
Тьфу! Сама себя накручиваю.

Тут дети даже шастают. Хотя днем только.
Нет, ну какой меня дернул тут потащиться. Нет бы по центральной улице. Вот... Шуршит что-то.... Там фонари, люди. И лишние тридцать минут ходьбы. А у меня и так не все дела закончены. Время дорого. Вон уже и дом виден. Фонари у подъезда светятся.....

Уй-й-йауу.....