Когда моя кошка решает, что перед ней враг, она начинает на него орать. Если враг не сдается и не капитулирует, то она делает последнюю отчаянную попытку нашипеть на мерзавца, после чего бессильно писается. От страха. Потому что классические методы самообороны не сработали, а что делать дальше она не знает.

Хотя, казалось бы, какие там враги могут быть у кошки? У домашней моей кошечки, на которую не надышится семейство? Разве что кто-то из гостей решит отобрать у нее сухой корм, но таких на моей памяти в нашем доме не случалось. Поэтому кошка врагов себе выдумывает сама, и в качестве таковых воспринимает всех чужаков, что переступает порог нашей квартиры. Сначала орет, потом писается, стандартная программа.

Когда мне страшно, я виртуально делаю то же самое. Первая инъекция адреналина в кровь действует на меня как регулятор громкости - я, может, и не ору, но голос повышаю точно. Просто из ощущения опасности, это прописано где-то в моем генетическом коде. Не знаю, может моя пра-пра-пра, будучи обезьяной, успешно напугала воплем какого-нибудь дикого доисторического носорога и тем спасла свою обезьянью жизнь, поэтому все ее потомки во время стресса начинают голосить почем зря? Помню, как мой будущий муж едва не поседел когда я пошла писать ночью в деревне, и решила что мешок рядом с деревянным сортиром - злостный потусторонний карлик, который ждет в ночи свою первую туалетную жертву. Я была сонной, а мешок пошевелился на ветру. Я быстро проснулась, и сразу после этого проснулась вся деревня: до сих пор муж с гордостью рассказывает друзьям о том, что в тщедушном теле его жены способен родиться вопль, переходящий в ультразвук. Достаточно пошевелить ночью мешком.

Эх, детство золотое... разудалое, красногалстучное, комсомольско-задорное... Не знаю, у кого как, а я о существовании контрацептивов узнала лет в четырнадцать, из заботливо "забытой" родителями на столе в гостиной книжки "Половое воспитание подростка". Что есть контрацептивы - там объяснялось как-то скукожено и скупо - я не поняла. Спасибо продвинутой подружке - объяснила, что есть такие резиновые мешочки, которые мужчины себе надевают на энное место. В тот момент меня более всего интересовало: привязывают их верёвочками или есть какая-то резинка, которая обматывается вокруг и не даёт изделию слететь?

Раздумья мучили меня несколько недель, после чего было решено: надо просто взять, да и купить загадочный контрацептив в аптеке! Как мы готовились к этой операции, рассказывать не буду - каждый второй, наверняка, знает это по собственному опыту.

Короче, через некое количество истеричных "Ой, девки, я боюсь!" и "А если они в школу сообщат?" на 10 копеек в ближайшей к школе аптеке была куплена лента отечественных изделий номер два, проверенных электроникой. Затаив дыхание, постоянно шухеря взглядами по сторонам - ибо дело было в проходном подъезде - комсомольский актив нашей школы вскрыл толстую бумажную упаковку и извлёк на свет божий скатанный и слегка сплющенный с боков вожделенный предмет.

-Сам ты "обосрался", - обиженно нахохлился Виталик, - решили ж: идти, значит пойдём. Я своего решения не меняю никогда.

Костян насмешливо скривил физиономию и недоверчиво цыкнул через щель в передних зубах. Этой его особенности Виталик всегда завидовал - у самого-то у него зубы всегда были на редкость белые, крепкие и здоровые. Да и во всём остальном Костян заметно отличался от своего приятеля: широкостный, крепкий, с вихрастыми рыжими волосами и непременным фингалом где-нибудь на физиономии. В свои двенадцать с небольшим Костян уже сейчас выглядел постарше и поматёрее большинства своих четырнадцатилетних товарищей. Другое дело - Виталик: всегда какой-то непонятно чистенький, тощенький, хоть уже и сейчас очень жилистый, аккуратно причёсанный, в очёчках, вечно витающий где-то в облаках. Короче, два мира - два детства. По всем законам, Костян должен был бы третировать Виталика, не давать тому проходу, и всячески доставать. Тем более удивительной была их дружба.

Познакомились они лет пять назад, когда маленького Виталика родители сослали в первый раз в деревню к бабке на лето. Раньше как-то обходилось, но в тот год не повезло. Родители решили устроить себе второй "медовый месяц", навострились куда-то сначала в Анталию, а потом, по старой студенческой ещё привычке, то ли сплавляться вниз по одной из многочисленных сибирских рек, то ли просто выбраться с друзьями молодости в очередной турпоход с завываниями под гитару и ночными бдениями у костра. Романтики, блин. А Виталика спихнули к бабке по отцовской линии в недалёкую Ольховку, пусть, дескать, молодое поколение ума-разума и крестьянской мудрости набирается, тем более что бабка - сельская учительница на пенсии - от тоски в своей деревне тоже с ума сходила и против приезда внука никак не возражала. Мнение Виталика, естественно, в расчёт никто не брал.

Заранее извиняюсь за колоритность языка, но без нее не обойтись. Мммда. Извиняюсь так же за то, что история несколько длинная, но она того стоит.
Итак, пролог: Жил да был на свете дед. Где он жил неизвестно, и чем он занимался тоже сокрыто от нас завесой тайны, но история наша не об этом. И даже не о том как дед, упаковав чумоданы и различные баулы, на старости лет приехал с семейством на постоянное место жительства в Израиль, хотя это безусловно тоже достаточно интересно. Нет, действие разворачивается через несколько лет после этого знаменательного события, когда наш герой, уже пообжившись на новом месте, решает навестить своего племянника, или брата, короче каких-то там родственников, которые тоже живут в Израиле, но не около деда, а где-то у черта на рогах, на так называемых "территориях". Кто не знает, "территории" - это такие места, где живут злобные бяки арабы, точнее палестинцы, которые не любят Израиль, и все пытаются измыслить, как бы похитрее стереть его с лица земли, во славу Аллаха, но ни до чего умнее, чем взрываться на улицах израильских городов пока не додумались. А еще там живут овцы, козы, горные бараны, змеи, немногочисленные "поселенцы" (дедовы родственники как раз из этих), а так же израильские солдаты, задача которых бдительно следить за тем, чтобы палестинцы не зарывались, не прорывались в Израиль, не взрывались на улице, и не вые#ывались на поселенцев. (Спокойно, это еще не обещанная колоритность). Одним из таких доблестных стражей отечества является и ваш покорный слуга, автор сего эпоса.

Это событие произошло тихим сентябрьским вечером. Как пишут в романах: ничто не предвещало беды. Причем произошло это все раз в сто быстрее, чем вы будете это читать.

У нас там переулочек один тихий есть. Он одним концом упирается в весьма оживленный проспект, а другим - в неизвестность. Ну, в неизвестность, - просто я в той стороне ни разу не был. Хрен знает, чего там. Неизвестность, короче.

С одной стороны переулочка частный сектор, заборы тоесть, а с другой сквер такой стихийный и дома там жилые дальше в глубине. И проезжая часть. И даже тротуаров нет. Ну, потому что не ходит там никто. Вообще место очень безлюдное. Машин нет, людей нет, только собачники иногда гуляют.

И вот значит вечер. Тихо. Безлюдно. Сумерки. Что такое сумерки? Это когда вроде еще вовсю светло, но мелкие детали уже пропадают. И вот в этих сумерках дама гуляет по этому переулку собачку. Маленькую. Порода я не знаю как называется, толстенькая такая, морщинистая и плюшевая, крепенькая как сарделька. А! И они еще, собачки эти, детективы пишут популярные, короче, в мягкой обложке. И больше в переулке вообще никого.

И они идут так краешком проезжей части. Собака на рулетке бежит. Тросик у рулетки тоненький, в сумерках его уже не видно, и создается полная иллюзия того, что собачка бежит сама по себе, а хозяйка держит в вытянутой руке пульт дистанционного управления этой самой собачкой.

Вот я и дождался того момента, которого боялся лет с двенадцати. В пятницу слегка датый папа ввалился ко мне в комнату и торжественно произнес:
- Сынок, ты стал уже совсем большим и тебе пора знать, откуда появляются дети.
Я поспешно захлопнул страничку порносайта с фотографией, на которой охуевший школьник ёб весь педсовет. Достоинства местных училок я сравнивал с развитыми сиськами моих школьных подруг.

- Отлично папа, давно пора, сказал я с постным лицом, усиленно изображая интерес. Я слушаю.
Интересно: аисты, пчелы или вольный пересказ учебника биологии? - подумал я. И приготовился слушать.
- Эээ, я не большой мастак рассказывать, - сконфузился папа.
Я отлично знал, что мать послала его разговаривать со мной в отместку за то, что он в воскресенье с утра смылся с мужиками на рыбалку вместо обычной уборки. Поэтому я решил пойти ва-банк.
- Пап, а может быть, вы с мамой покажете? - подмигивая, произнес я.

Скажу сразу, что для меня это была самая любопытная часть моей биографии. Мои младенческие фотографии лежали в фотоальбоме на полке. Но что было до этого? От небольшой автобиографической инсценировки я бы не отказался. Однако у папы были свои планы.
- Сынок, давай заключим с тобой джентльменское соглашение. Мы же настоящие мужики? - вкрадчиво прошептал он.
Честно скажу, что на такие разводки я не ведусь лет с пяти. Однако папе в сложившийся ситуации деваться было некуда. Гирька на весах уверенно перетягивала в мою сторону.

Как находчивый чел спас 12 человекоф...

Работал Степа как принято нынче говорить в IT-секторе. Нет, контора его была далека от мира высоких технологий, программного обеспечения и прочего. Это была небольшая фирма, торгующая оптом продуктами питания, а Степа там был одним единственным IT-специалистом. Круг обязанностей Степы был широк. Он был и админом, и программистом и мастером по железу одновременно. А по жизни Степан был студентом-вечерником третьего курса и в конторе этой пытался зарабатывать на жизнь.

Народу в офисе фирмы работало не много. Всего 12 человек, хозяйка фирмы и сам Степан. Компьютеры, которые были у всех сотрудников, были сделаны еще в прошлом веке и представляли из себя селероны 3 серии с Win NT 4 на борту. Каждый был укомплектован лупатым монитором 14 дюймов, грязной заросшей клавиатурой и мышой с шаром. Подобный технопарк просто не мог обеспечить нормальную работу. Современные программы с трудом ворочались на дряхлом железе, висли, слетали.

Степу же постоянно ебали за поломки, простои и т.д. Он крутился как мог - чинил, объяснял, уговаривал поменять хотя бы половину машин, но тщетно. Пизданутая хозяйка фирмы - Светлана Иванна (СИ), в упор не понимала на хуй нужно покупать новый компьютер, когда со старым все в порядке. На все аргументы Степана, СИ дела глаза аля срущая мышь, и говорила, что если Степа не умеет работать, это не причина для замены компов. Собственно ебла она Степана за все компьютерные проблемы, а также еще за неработающие электронные ящики на mail.ru, за неоткрывающиеся сайты, за то, что word сам закрылся, а она не сохранила документ и т.д..

- Ешь! Жри, я сказала! Мало ешь, надо еще! Машка, неси пиво и метаксу.
- Девченки, ну пожалейте нас, ну не можем мы уже!
- Не волнует! Мясо, говоришь, любишь? Вот тебе стейк с кровью, вот к нему тортик Киевский. Жри, скотина! А теперь пей! Не нравится? Ну вот скажи, как может не нравиться смесь Метаксы и Хугардена?
- Буэээээ......
- Моя ты умничка!

Не, ну, может, это кому-то покажется смешным, я ибу. Или там еще чем-то типа, а, мол, поржать по приколу. Скажу сразу.
Вот сразу скажу, мне это было ни хуя не по приколу.
Я вот сразу как старика того заприметил, так тут же и понял - чойта будет. Ну, то есть, интуицией я был с децтва не обделен, как друг мой Артем Злобнов не был обделен силой. Я ведь еще в пятом классе, принося дневник с оценками за четверть, сразу сваливал на "стройку", где и просиживал порою до недели кряду, питаясь токмо тем подножным кормом, что приносил мне скот Артем. Ибо, билять, что-то в инфосфере подсказывало моему так ни разу и не просвещенному уму, что "над границей тучи ходят хмуро" и сиди-ка ты, друг наш Нурсалий, тише воды и ниже травы.
Вот и на этот раз, я сидел и думал, что наверна зря мы Хоттабыча на хуй послали. Ну, это я опять же образно.
Ну, то есть и не посылали никого, а получилось так, что послали. То есть, мы не опездолы какие с Артемом, нормальные вежливые пацанчики. Вышли, типа, прогуляться, пивком разогнать утренний воскресный сплин.
Ага, прогулялись до самого метро, а там чота прибила нас на похавать. Смотрим - шаурм-точка, а в ней два ярких таких шаурместера. Не, я тогда сразу подумал, что вот, мол, воскресенье утро, у них может несвежее мясо быть. Так и сказал Темычу.

С детства я была знатным животноводом-экспериментатором. Нет, я никого не скрещивала, я просто таскала в родительский дом подбитых голубей и бродячих котов. Кормила, лечила, мазала драные раны зеленкой и выхаживала, как умела.

В углу прихожей, стояла коробка, в которой кто-нибудь да жил. Часто эти кто-нибудь умирали, то ли я Айболитом была отвратительным, то ли животинки имели карму не совместимую с жизнью. Но факт остается фактом, периодично я прогуливалась в парк, с обувной коробкой, в которой покоилось очередное остывшее тельце. Вскоре морг на дому и я роли могильщика, надоели моей маме. И мне строго настрого запретили приносить в дом уличных квартирантов. И разрешили завести собаку. Цель была достигнута.

Когда спустя много лет, мои дети начали просить кого-нибудь завести, я не стала сопротивляться, чем спасла жизни многим бродячим животным. Генетика страшная штука, а я часто узнаю себя в своих детях.

Итак, первой в списке домашних питомцев стала черепашка. Я не помню, как ее звали, впрочем, мне она никогда не нравилась. Черепашка в доме, это удовольствие сомнительное, шуршит себе молча ночами и пугливо прячется по углам днем. Гладить ее никакой радости. Котелков и мисок, мне и на кухне хватает, а тактильные ощущения от черепашки именно кастрюльные, взял посуду, поводил по ней рукой и положил на место. Поэтому когда в предновогодней суете, при уборке квартиры, в дальнем углу обнаружилась мертвая черепашка, я не сильно расстроилась. Дети поплакали, взяли коробку для обуви, в которой упокоили черепашку, лопатку и горсть сушеных мух. С этим арсеналом, наша похоронная процессия двинула в близлежащую рощу. Выкопав ямку и проведя захоронение, присыпали холмик сушеными мухами, воткнули еловую веточку и отправились домой.

еудачи в семейной жизни Володи растут своими корнями из самого детства.
Будучи семи лет от роду, маленький Вова, наебнулся с качалей во дворе и сильно ударился лбом о бордюрный камень. Как следсвие этого падения, на лбу у него надулись две крупные шишки. Окружающим эти шишки сильно напоминали рога. Друзья так и дразнили Вовчика - козлом рогатым.

Но настоящие рога начали рости у Вовы уже в зрелом возрасте, а точнее в 20 лет, после его женитьбы. Жену Володя привез в Москву из провинциального городка, в котором служил в армии. Стоит отметить, что Света, а так звали его пассию, была у солдат в той части где служил Володя, чем-то вроде дежурной пелотки. Когда совсем некого было драть в увольнении, вспоминали про Свету. И она никому не отказывала.

Юнный девственник Володя, до знакомства со Светой не видевший пизды ни разу, был сражен наповал после первого полового акта с ней. Вот каково быть настоящим мужиком! На слова сослуживцев о том, что Света первая дыра в этом городе, Володя высокомерно не обращал внимания, считая это простой завистью. И даже пытался бить морду за оскорбительные выражения в ее адресс. Любовь, что тут сказать. Впрочем, чаще всего в подобных попытках, Вова сам получал пиздюлей, так как особенно крепким здоровьем не отличался.

После дембеля Володя позвал Свету с собой, в Москву. Та не раздумывая согласилась и Вова привез в родительскую трешку, вместе с дембельским альбомом еще и провинциальную блядь. Родители поначалу не придали должного внимания подруге сына. Но позже, когда Вова устроился на работу, чтобы кормить молодую семью, и с утра до ночи крутил баранку на каком-то автокомбинате, мать стала замечать за потенциальной невесткой некоторые непозволительные вещи.

Семен Иванович с супругой мирно коротали вечер у телевизора. По телевизору показывали одну из многих серий фильма ни о чем.
- Эхх. Бывает же такая любовь, - вздохнула супруга Семена Ивановича, с ненавистью глядя на своего половину.
- Бывает и почище любовь, - едко сказал Семен Иванович. - Это, например, когда героиня любит своего мужа, а не страдает по какому-то козлу, с которым когда-то целовалась в выпускном классе.
- Ты не понимаешь! Это любовь! - возмутилась жена.
- Понимаю, - кивнул Семен Иванович. - Любовь - это когда любишь не мужа.
- Не мешай мне смотреть! - буркнула супруга и вернулась взглядом к телевизору.
В телевизоре тяжело вздыхающая главная героиня вероломно сменилась надписью "Экстренный выпуск новостей".
- Ура! - обрадовался Семен Иванович. - Кончилось ваше время!
- Что-то случилось, что ли? - обеспокоилась супруга. - Уж года три фильм показывают - ни разу не прерывали.

- Добрый вечер! - пискнул испуганный диктор. - Слушайте экстренное обращение президента страны.
Президент ласково посмотрел с экрана на Семена Ивановича с супругой и сказал:
- Достали, блин. В смысле, всякие там чиновники. Взятки там, не делают ничего, препоны ставят... В общем так, граждане. С завтрашнего дня по всей стране - персональная ответственность. Будем строго наказывать. Говоря проще - бить будем. Больно. Только таким вот путем. Натворил - получи. Обращаться всем по месту проживания. В паспортный стол. Там будет функционировать Общественная Локальная Организация Люлей Охламонам. Процедура проста и прозрачна - пришел, пожаловался и в течение дня мы Охламонам плетей всыплем. Чтоб работали, как надо. Мы им покажем кузькину мать. А теперь - всем привет. Поздравляю с Эрой Социальной Справедливости.

- Ааа.. а где наша Ева?
Сатана вяло зевнул.
- Она... нас... бросила.
- Как это?! - слегка оживился Бог, - А.. собственно.. почему?
- Умная стала, - усмехнулся Сатана.
- Да ну?! - не деланно удивился Бог, - Прямо вот так взяла - и стала? С какого перепугу?
- Ну.. - Сатана отхлебнул кваса и потер лоб, - После вчерашнего, стало быть. Познала ибо.
- Да? - усомнился Бог, - Что именно познала?
Сатана задумался.
- По большому счету.. познала.. как бы это? Познала Добро и Зло.
- Ничего себе! - восхитился Бог, - Высоко взлетела наша птичка! Это как она умудрилась?!
Сатана хмыкнул.
- Ну, скажем, Добро и Зло познали Еву. Так тебе проще уразуметь?
- Эээ.. - Бог покачал головой, - Не так, чтобы очень.. Все-таки, где Ева - а где Добро и Зло! Что-то ты мудрено излагаешь.. Неубедительно. Давай простым нечеловеческим языком, а?
Сатана вздохнул.
- Эх же.. Вроде бы Высшая Сила - а порой непроходимо.. мнээ.. человекоподобен!
Бог сердито нахмурился.
- Ты говори, говори, да не заговаривайся! А то, неровен час, нарвешься! Рассказывай уже. Так что там с Евой? Говоришь, познала Добро и Зло?
- Если соблюдать точность, то.. Добро и Зло вчера познали Еву. Ненарочно, конечно. Но тем не менее.
Бог напрягся.

Ночь. Купе, заполненное тремя женщинами неопределенного возраста, их сумками и запахом свежесъеденной курицы. Я трясусь в такт поезду, везущему меня в Москву. Гляжу на часы: пол-третьего. Отчего же я проснулся?
Снизу слышится шепот соседок:
- Может, кому-то плохо стало? Сердце или астма...
- Неужели во всем поезде не найдется врача?!
- А до ближайшей станции больше часа, можно и не доехать.
Из репродуктора раздается неприятный мужской голос:
- Уважаемые пассажиры! Если среди вас есть врач или медицинский работник, пройдите, пожалуйста, в девятый вагон для оказания срочной помощи! Повторяю...
Скорее машинально или спросонья спрыгиваю с полки, расчесываюсь пальцами, делаю большой глоток теплой минералки и плетусь через два вагона по старой, но, видимо, незабытой привычке идти, если требуется помощь. Уже по дороге соображаю, что делать этого не стоит. Я уже не практикую, а сидеть час у постели эпилептика и засовывать ему в рот всевозможные предметы желания никакого! Решаю трусливо повернуть обратно, прикинувшись заблудившимся или возвращающимся из ресторана. Поздняк: ноги заносят меня в раскрытое купе, а в нем лежит молодая роженица с искусанными до крови губами и крупными каплями пота на лбу. Она и бригадир поезда смотрят на меня: она с надеждой, а бригадир с подозрительностью таможенника. Собираюсь буркнуть "Пардон! Попутал поезд" и удалиться, но в этот момент у женщины начинаются схватки и она орет так, что уйти невозможно. Укладываю ее на взбитую постель, требую, чтобы все вышли и принесли (прямо как в кино!) тазик горячей воды и полотенце. Роженица хватает меня за руку и с ужасом смотрит в глаза.
- Так мы не родим, дорогая! Ну-ка, снимай трусы - пойми меня правильно! - ложись на спину и раздвинь ноги.

Однажды Ариель Блюмтаг влюбился в красивую девушку Лауру Гростельхаймер. Девушка была капризна и заносчива, она не отвечала взаимностью поэту и, отказывая ему очередной раз во внимании, оставляла в ранимой душе молодого человека всё более и более глубокие незаживающие раны. Но Ариель не оставлял надежд и писал, писал, писал сонеты, стихи, лимерики и поэмы, а Лаура всё не становилась поклонницей его творчества.

-- Любимая, а как тебе вот это, - однажды спросил юный поэт свою пассию и прочёл ей длинное лирическое стихотворение о розовом пони который встречает рассвет на одинокой горе.
-- Фу, дрянь какая, - лениво ответила Лаура Гростельхаймер и сплюнула косточку от арбуза, - сопли какие-то. Не актуально...ты же мужчина, так и пиши что нибудь более брутальное, мужественное, - и она опять сплюнула косточку и обидно посмотрела в никуда сквозь тощее тело Ариеля.

Тот всю ночь мерил шагами свою просторную спальню в отцовском доме. И с утра, как раз когда его возлюбленная приготовилась откушать горячего шоколада, был у ступенек её веранды с новым листочком в руках.

-- Это должно тебе понравиться, - пообещал Блюмтаг и, грозно сведя брови к переносице, прочёл ей поэму об отважном рыцаре защищающем честь своей дамы и порубавшем всех врагов в капусту.
-- Фи, какая пошлость, - наморщила носик слушательница и с шумом втянула в себя остатки какао, - где ты сейчас найдёшь рыцарей, да и вообще юмора нет и всё так серьёзно...скукотища, - и она облизала блюдце от остатков варенья.

- Нет, это не мой сын! - сказал Волемир Пинтусевич. Он со строгим недоумением посмотрел на стоящего перед ним мальчика в сером костюме и продолжил, - Мы, Пинтусевичи, потомственные клоуны. А ты?
- Ты предвзято к нему относишься, - сказала жена. - Он - нормальный мальчик.
- Эльвира! - сказал Пинтусевич. - Ты просила поговорить с сыном. Я делаю это. Более того. Я воспитываю сына! Я разговариваю с ним как мужчина с мужчиной! Почему ты вмешиваешься?
Жена ушла на кухню варить ужин. А может и обдумывать ответ.
- Э-э-э... Ах да! Иван! - сказал Пинтусевич, - На кого ты похож?
- Люди говорят, на маму, - уныло ответил младший Пинтусевич.

- Вот именно! - сказал Волемир Мефодиевич, воровато оглянувшись. - О, как ты прав! Именно! Ты смотрел на себя в зеркало? Ну, какой из тебя клоун? С этим твоим маминым вечно постным выражением лица? Неужели весь род Пинтусевичей не оставил в твоей душе ничего? Твой прадед был клоуном, твой дед был клоуном, твой отец - клоун! Я тебя спрашиваю! Что ты молчишь?
- Оставил, - все также уныло сказал Иван.
- Что?! - спросил Волемир Мефодиевич, помолчав.
- След, - коротко ответил Иван.
- Какой след? О чем ты говоришь? Да одно то, как ты держишь эту чертову скрипку способно довести интеллигентного человека, - тут Волемир Мефодиевич непроизвольно приосанился, - До...
- Оргазма, - брякнул Пинтусевич-младший.
- Не смей мне дерзить! Ну почему, почему ты такой!
- Люди говорят, в семье должен быть хоть один нормальный.
- Кто говорит? Что за люди?!
- Бабушки.
- Какие еще, к дьяволу, бабушки! - Волемир Мефодьич иногда позволял себе крепкие выражения.

В то время я ешё учился в девятом классе, когда сделал первый шаг в изучении насекомых. Я ходил в лес за ягодами вместе с сестрой и братом и двумя подружками сестры. Они были хоть и старше нас, но в лес ходить одни боялись. Я очень плотно дома поел и в лесу меня прижало. Зайдя в густой кустарник, я спустил штаны и присел. Переваренная пища долго ждать не заставила. И только я хотел встать, как рядом проходили девчёнки. Я сидел тише воды, ниже травы, лишь бы не заметили. Комары в это время тоже не медлили и впились мне в задницу, мой член и яйца. Я не мог шевелиться и согнать их, иначе бы услышали меня подружки сестры и посмеялись бы надо мной. Пришлось сжав зубы терпеть.Несколько минут мне показались вечностью.В тот год было много дождей и поэтому комары просто полчищами летали. Когда девчёнки удалились, я согнал несколько десятков комаров и быстро одел штаны. От укусов всё зудело и я незаметно посарапывал укушенные места. От этого у меня возбудился член и стоял как мачта и мне пришлось ещё раз зайти в кусты и кончить, чтобы ничего не было заметно.

После этого раза прошло уже двенадцать лет и все эти годы я эксперементировал укусы разных насекомых на своих генеталиях. За все эти годы через мой член прошло более дух десятков разных видов насекомых, которые кусали мой член и я наблюдал , что после этого будет.

Я пришол к ней. К Аньке. К маей бывшей сучке. Мы расстались на той неделе и мне пиздец как хуево без ние. После ебли тяжело переходить на дрочку, если кто не знает. Открыла ейо мать. Видать чето стряпала, руки в муке и фартук на пузе. А глаза добрые, смотрят так с сочувствийем. Хули я ж для ние как родной стал за этат месяц. Картошку чистил, на балконе полки прихуярел. И ф унетазе гавно не аставлял.

- Здрасте, теть Таня, - гаварю.
- Прахади, Гриша! - ответила хуле, - Ты к Анечке, да?
- Нет, к вам хули! - подьебнул типа. - Канешно к Ане. Она дома?
- Дома, с Толиком щас в комнете жарицца.
- Чо бля???
- Да шучю, шучю... - рассмиялась эта каралева беспонтовых падьебоноф.

В комнату зашол, а там все родное до боли. Зеленый диванчик, на катором мы так любиле скакать. Обои с ёбанымы медвежатами, шкаф с плакатоми всяких гламурных упырей, все так же разбросана какая-та бабская хуета по полу. Из калонак играла дрищевая шопесдец музыка, но у меня чета потекли ат ние слезы: "Ухади и дверь закрой, у миня типерь другой!.." - пела какая-та ахуевшая мразь. На Аньке была все таже майка со следами маей спермы на спине. Она не заметила, а я и не скозал. Память, как ни крути. И трусы, ну трусики... трусишки ебтать. Тож я подогнал. Для удобсцтва - резинку атагнул и жарь. Анька сидела на стуле и подписывала тетрадки. Хуле готовитца - послезавтра же в школу.

"Вы считаете, опорожнить мочевой пузырь так легко?" - думал Илья Олегович, стоя над унитазом и ожидая хоть какой-нибудь струйки.
К кому он обращался - совершенно неизвестно, ибо, во-первых, никто и никогда не высказывал ему соображений о лёгкости этого дела, а во-вторых, в квартире просто никого больше не было. Поскольку Илья Олегович уже много лет жил один.
Телевизор и радио в данный момент тоже ничего подобного не утверждали. Так что мысль Ильи Олеговича носила чисто риторический характер.
Осознав всё это, Илья Олегович улыбнулся изяществу своих ментальных построений, затем ещё раз улыбнулся тому, как сконструировалась у него фраза: вы считаете... и так далее. С местечковой интонацией фраза-то.
Тут же вспомнился школьный товарищ Ёсик. Мальчик из добропорядочной, положительной еврейской семьи: папа - торговый работник, мама - медицинский. Старшая сестра - коротконогая, плотная, тёмно-карие глаза, волнистые густые чёрные волосы, пушок над верхней губой, россыпь угрей по щёкам и на лбу. И Ёсик - большеголовый, рыжий.

На каникулы Ёсика отправляли в Винницу, к родне, и первую неделю после возвращения из него такие вот фразочки и пёрли. А смысл фразочек был всё больше гопнический, поскольку общался Ёсик в Виннице в основном с местным хулиганьём.
Очень это всех тогда забавляло. Эх, и сколько же лет прошло, вздохнул Илья Олегович. Без малого шестьдесят... Некоторые столько и не живут...
Струйка всё не выдавливалась, и Илья Олегович припомнил ещё, что Ёсик всегда побеждал в их соревнованиях кто выше сцыканёт. На обращённой к мусорным ящикам глухой стене здания школы его отметка стабильно ложилась на уровень второго этажа, самого его верха. А Илюша обычно занимал второе место. Тоже, между прочим, почётное.

Верка сперла вареное яйцо и алюминиевые ложки. У нашей первой учительницы. Пока мы пили чай и беседовали, у Верки чесались руки. Она суетливо ерзала и подтягивала колготки. Причем колготки были под джинсами. Сильными пальцами Веерка защипывала джинсы вместе с колготками и короткими быстрыми движениями поддергивала вверх. Наблюдать ее возню было как-то неловко, и мы с Антониной Валерьяновной постоянно отводили глаза. Я узнала об очередной клептоманской выходке только в полутемном подъезде. Верка, краснея, предъявила трофеи. "Ты чо, дура? Ладно, на рынке или в магазе, а то у родной учительницы! Ничего святого!" - шипела я. Возвращать было неловко. Верка сунула яйцо в карман, а ложки в мою сумочку, и мы, повесив носы, поплелись на остановку. Хлюпал дождь и мы как-то тоже похлюпывали носами.
В город мы приехали недавно. Взрослые и самостоятельные были всего пять дней. Прущая изо всего организма взрослость проявлялась у Верки самым неожиданным образом. Ладно бы просто пьянствовала, а то клептомания. Откуда что берется? Тумбочка в нашей комнате была набита карандашами, зажигалками, стаканами, дешевой тушью, жвачками, шнурками, сигаретами прима, заколками, резинками для волос и прочими богатствами. Всю эту добычу Верка тщательно оберегала.

На остановке мы ждали пока из серого пасмурного далека материализуется оранжевый Икарус. Я вспоминала напутствия родных и соседей, про то, что в городе кругом одни маньяки. Поэтому девственниц почти нет. А таких, как мы, - наивных, глупых, деревенских, - сразу видно. Поэтому нас сразу хотят или обокрасть, или изнасиловать. Или и то, и другое. А у нас ведь девственность - единственная ценность. Алчные горожане покусятся и на нее, и на деньги, в трусы зашитые.

- Старик, расскажи нам сказку, - попросили дети.
- Садитесь, сорванцы, - лукаво улыбнулся старик и отложил газету. - Я расскажу вам сказку. Жил-был волк. Огромный, страшный серый волк. Огромный, как волк, страшный, как крик пенсионерки с первого этажа, серый, как мои будни. Волк жил в лесу, как это водится у всех волков. Огромному волку требовалось огромное количество еды, но всю дичь в лесу вечно пугали люди: шумные, грубые лесорубы, поющие девочки, люди, постепенно отвоевывающие у леса место для своих огородов и домов. Огромное, гордое животное начало просто голодать. Сильный и свободолюбивый зверь, способный охотиться, не мог найти себе пищи. На тропинках, где он когда-то охотился, теперь гуляли дети, громко распевая песни и распугивая дичь. И в какой-то из дней волк не стерпел и ринулся к дому, который наглые люди построили прямо в лесу. Он ворвался в дом и проглотил какую-то старушку. После еды он вознамерился отдохнуть и прилег на опустевшую кровать. Но и поспать ему не дали люди. Заявилась какая-то девчонка, задающая глупые вопросы. И когда волк уже хотел сожрать и ее, она подняла крик. На крик прибежали лесорубы и зверски убили волка. И даже над мертвым волком они издевались. Они вспороли ему живот и были горды своим зверством. Так погиб последний из гордых волков.
- Лесорубы - изверги! - гневно вскричал один из детей. - Я вырасту и отомщу им.