Ее звали Валентина.До сих пор это простое имя ассоциируется у меня с запахом белорусского парфюма,лютыми истериками и до синевы выбритой пиздой.Чтоб ничем не пахло,-обьясняла мне она,сидя на краешке ванной с розовым станком в руке,а я отстраненно наблюдал,как черные завитушки ее волос падают в пенную воду,и тонут,как души моряков.Хотя из ее пизды действительно ничем не пахло.Странно,но это порой напрягало.Будто лижешь не живую плоть,а элемент андроида или просто кусок резины.Из жопы не пахло тоже.У всех женщин пахнет по разному,иногда гадко,иногда приятно.Мне кажется по запаху пизды можно определить характер.Быть может,где то в мире целый институт занимается исследованиями на эту тему,а я об этих смелых ученых ничего и не знаю...А Валя не пахла ничем ниже талии,оставаясь для меня загадкой.В сущности,женщина интересна до тех пор,пока в ней чуешь хоть какую то тайну.В Валентине было много тайн.Мне каждый раз,когда я трахал ее,казалось,что я имею разных людей.Иногда она бывала холодной,иногда горячей.Бывала надменной персидской царевной и пошлой портовой блядью.В одну ночь она сосала,заглатывая мою опухшую залупу,причмокивая и стеная,в другую-брезгливо,искоса разглядывала мой хуй и наотрез отказывалась взять в рот.Только по отсутствию запаха вагины,я узнавал свою Валю.Быть может,она была ангелом?Нет,скорее демоном.

У нее были серые глаза и маленькая грудь.Я смеялся,как ребенок,когда она брала мой ствол и пыталась елозить им между сисек.Она не обижалась.Она кусала меня за хуй,плечи,шею,царапала спину до крови и закатывала истерики.Когда она кончала,я боялся смотреть ей в лицо.В нем проступало что то нездешнее и оттого жутковатое.Так насильник орк мог бояться смотреть в глаза измученной им эльфийке.В былые времена таким женщинам приносили жертвы.Или жгли на кострах.Сжигать ее у меня не было желания,а принести ей я ничего не мог.Зарплата у строителя невелика,и времена смутные,а у Вали деньги водились.Я не спрашивал откуда,и не знал где она работает.Но в ее квартирке всегда было пиво и коньяк.Натрахавшись,мы пили и закусывали лимоном,слушая русский рок и дурачась в постели.Мне было хорошо.Было ли хорошо ей?Не знаю.
Иногда она не брала телефон и не открывала дверь,если я приходил,не условившись о встрече.Я стоял под дверью,прислушивался,но в квартире была тишина.В такие минуты я хотел умереть,выбить дверь и убить Валю...Потом ехал домой и напивался.Потом мне звонила она и я судорожно,подвывая от радости,одевался и ловил такси на ночь глядя.

На парковой скамейке сидела красивая женщина. Каждый день она приходила к Круглому озеру и, подставляя лицо весеннему солнцу, кормила лебедей. Мария, так ее звали, пристально глядела на воду. У ее ног играл маленький мальчик. Рисуя на песке узоры, он спрашивал женщину:
-Почему мы должны заботиться о птицах, мама? Ведь они не заботятся о нас.
-Кто-то должен это делать, - отвечала Мария и бросала в воду шарики, скатанные из картофельного пюре.

Картофельное пюре приносил смотритель парка - странный и добрый старик. Сутулый, в потертом синем костюме, он ставил алюминиевую миску на скамью рядом с Марией и обращался к белоснежным птицам:
-А теперь, уважаемые студенты, перед вами уникальный случай деформации сознания...

Стены круглой аудитории наполнились шелестом перелистываемых конспектов. Юные медики в белых халатах принялись торопливо записывать речь седовласого профессора.

-Женщина. Тридцать пять лет. В прошлом - работник библиотеки... Недавно утратила единственного ребенка. На фоне психологического стресса развилась феноменальная травма - дисфункция адекватности зрительного ряда. У нее возникло искажение геометрии пространства... Проще говоря, Мария не видит окружающих ее предметов. Не видит стола, не видит аудитории, не видит Вас... Чтобы понять, что перед ней препятствие, она бросает перед собой картофельный шарик и, если он прилипает к предмету, Мария двигается дальше. Картофельные шарики - единственная связь пациентки с реальностью... Эта болезнь не опасна для окружающих.

- А как вообще люди придумали хуй сосать?
Они лежали, еще не отойдя от любовной схватки, и курили одну сигарету на двоих.
Иван глубокомысленно затянулся:
- Это старая история. Даже не история, а целая легенда.
- Расскажи, а? - загорелась она. - Я так люблю тебя слушать!
- В последней фразе слово "слушать", по-моему, лишнее.
- Ну не выступай, рассказывай!
- Ладно, внимай, - Иван загасил сигарету и начал:
"В незапамятные времена жила-была глупая девка. Она была такая глупая, что постоянно ходила в гору, разбивала во время молитвы лоб, причем попУ, а если ее посылали за бутылкой, одну и приносила.
Родители ее переживали:
- Откуда эта напасть? - спрашивала мать у отца. - Почему у ней мозги не работают?
- Ее мозги в цирке лилипутов должны выступать, а не работать. Если они вообще есть. Давай ее из дома выгоним, пусть себе ума поищет.
Так и сделали, выгнали девку из дому и пошла она ум искать.
Долго ли коротко, но дошла девка до места невиданного, забором огороженного. На заборе - проволока колючая, а на воротах звезды нарисованные. Смотрит - солдат грибок охраняет. Не тот, который на ногтях, а от солнца. Только подошла, а он:
- Стой! Стрелять буду!

А вы не задумывались, что пора и у нас вводить порку?
Чтоб какая-нить холеная рожа не отделывалась миллионом штрафа за очередное свое преступление (или сынок отмазанный), а получила свой десяток плетей с протяжкой... Да на центральной площади, да чтоб по ящику по центральным каналам показали...

Фото из Ирана, там это с успехом практикуют.

Ночная автострада уносилась вдаль, сияя огнями. Джеймс решил навсегда покинуть Лас-Вегас - этот проклятый город в пустыне. В нём он оставил всё, что получил в наследство от отца. А ещё Марту. Эта продажная сука была с ним, пока были деньги. Как только последний доллар ушел на чай парковщику, Марта потеряла к Джемсу всякий интерес. А ведь он любил её. По-настоящему. Впервые в жизни.

Она была прекрасна - тонкие правильные черты, чуть вздёрнутый аккуратный носик, большие зелёные глаза и капризные пухлые губки. А внутри оказалась пустота. Грязь и мерзость. Оставшаяся после крупного проигрыша тысяча была потрачена на кольцо для Марты. Она рассмеялась в ответ. И ушла. Исчезла, словно и не существовала никогда.

Джеймсу было тридцать. Тридцать бестолковых лет. Годы беспутного скитания из штата в штат. Колледж был заброшен после второго курса. Сначала погибли родители, нужно было заняться похоронами, разобраться с наследством. А потом просто исчез интерес к жизни. Джин, ночные бабочки, какие то непонятные приятели. И игра. Рулетка, покер, Блэк Джек. Джеймсу везло. Пока он не попал в Вегас. Круговорот города, где похоронена американская мечта, закрутил, затянул и перемолол. Как многих других. И теперь Джеймс уезжал прочь от него. Куда? Неизвестно. Зачем? Непонятно.

Пока же Мохаве осталась позади, а где то впереди воды Колорадо неслись, подобно времени в необъятный океан забвения. Джеймс неожиданно даже для самого себя свернул с трассы на пыльную просёлочную дорогу и заехал под старый разбитый мост. Словно какая-то сила завлекла его в это странное место.

Заглушив мотор, он вышел из машины и сел на землю. Жить не хотелось, ничего не хотелось. И земля не хочет принимать.
- Не оборачивайся. - Красивый женский голос откуда то из темноты, казалось проникал в самое сердце. - Прошу, не пытайся рассмотреть меня. Просто выслушай.

В Италии убитая горем немецкая овчарка, владелица которой умерла два месяца назад, все это время ходит в церковь, в которой состоялась похоронная церемония.

Хозяйкой пса по кличке Томми была 57-летняя Мария Маргарита Лочи. С того момента, когда женщина нашла овчарку совсем маленьким щенком в поле недалеко от своего дома, собака стала ее самым верным другом на последующие семь лет.

- Куда побежал, выродок?! - пьяный Петр кинул в убегающего мальчишку сапог, - Догоню, убью!
Однако догнать четырехлетнего, шустрого, мальчугана ему было не суждено. Как всегда, впрочем. Петр был настолько пьян, что только встав из-за стола, сразу рухнул плашмя на деревянный пол. Даже мыши разбежались в разные стороны.
Стаське было всего четыре года, однако горя он успел хлебнуть - на все десять хватит. Матери нету, отец беспробудно пьет, братьев-сестер тоже не оказалось... Плюс еще собака злая во дворе и петух больно клюётся. Игрушки Стась видел только у соседских ребятишек, но радости и восторга к ним не испытывал.
Иногда, раз в несколько дней случалось счастье, и отец приходил с работы трезвый. Тогда даже кормил. Но, в основном, его кормила бабка Агафья - старая соседка, у которой, к слову сказать, своих детей никогда и не было. Слава о ней ходила недобрая. Её хата располагалась на окраине деревни, и все ее старались обойти стороной. Мужики рассказывали, что у нее было три мужа, и всех она отравила. Однако Стаську она любила и помогала, чем могла. То штаны сошьёт, то на корове покатает. Так и жил Стась. Друзей нету, семьи, считай, тоже нету... В деревне его называли дурачком, ведь тогда еще не знали таких умных слов, как "синдром Дауна".
В этот день Петр выпил слегка больше обычного, однако, упав на холодный пол, из-за давно нетопленной печки, встал и схватился за ружье. Стаська сразу смекнул, что ему лучше убегать, и врезавшись с разбегу в тяжелую дубовую дверь в старой дырявой фуфайке вывалился во двор. Бежать было некуда - снег, который доставал мальчишке почти до пояса мешал бежать, и единственным выходом было спрятаться в будке у собаки. Сзади послышалась брань и крики пьяного отца, времени не было.
Стась забился в самый угол с тал ждать. В будке было холодно, а сено, которое никогда не меняли, воняло псиной и было грязным. Но все же лучше, чем попасть под горячую руку своему отцу. Конура казалась огромной и страшной, но это было спасением.

Испанский политик Карлос Дельгадо знает толк в развлечении.
Кто-то оценит эту шутку жестокой и будет прав, не хорошо так.
Информация может быть неприятной для просмотра.

Далекий 1986 год. Тяжелая зима. Намереваемся попасть в Выборг, на смену экипажа. Дошли до Таллина. С ходу ударились об лед. Отскочили от него как мячик. Утерли сопли. Ждем подхода ледокола "Мурманск".
С темнотой, л/к "Мурманск" степенно подошел. Махина. На его трубу посмотришь - шапка падает. Завел буксирные концы и взял нас в "ласточкин хвост". Т.е. непосредственно, нос нашего "Сибирского", упер в свою корму. Изготовились к прыжку. Ждем. И тут на "Мурманске", по-спортивному бросив сцепление, ударили в клавишу газа! Е-мое! Да наш "Сибирский" летом, по чистой воде, - никогда так не бегал. 15,16,17 узлов. Щеки на скулах оттягиваются к ушам. Деревья мелькают. Кружка с чаем со стола съезжает. Вот-вот на глисс выйдем. Некоторое время лихо плывем. Второй штурман подходит к локатору, с желанием определиться на местности. Включает. И тут же с "Мурманска" раздается крик марала, узревшего соперника по половым игрищам: "Сибирский"!!! Немедленно выключите свой локатор! Вы мешаете им нашему радару! Что за самодеятельность?! Где ваша судоводительская этика?! " и прочее, прочее... Ледокольщики, - они очень строгие. Но, справедливые. Второй штурман вырубил радар. И благополучно сдал вахту старпому.
Чиф принял вахту и стал нервно метаться по мостику. Приглядываясь к далеким огням на берегу. Вслушиваясь в разговоры по радио. Потом, приняв обреченный вид, подошел к радиотелефону и мягким, вкрадчивым голосом поинтересовался "Мурманск! Какие ваши действия?". Тамошний старпом недоуменно вопрошает в ответ: "Как какие? Подходим к приемному бую! Зовите Ленинград-лоцман! Идите в Питер!". Наш старпом схватился за сердце. "Мурманск!!! Вы с ума сошли!!! Нам же в Выборг надо!!! А не в Питер!!! Вы куда нас притащили то???". "Мурманск" притих. В его недрах происходила ответная реакция неуправляемого расщепления. Пока, снаружи - ее было не видно. И вдруг,"Мурманск" стало раздувать во все стороны. Но, молча. Давление нарастало. Критическая масса ледокола заполнила собой ночной горизонт. Дождались. Шипящий звук из самых ледокольных печенок, переходящий в фальцет на УКВ диапазоне: "Сволочи! Вы чего молчали, а? Да я щас подъеду, да в трубу вам нассу! Да, я вам покажу, как над гордостью ледокольного флота измываться!" и прочее, прочее. Наш старпом аргументировал ответно "Да, вы же сами, запретили нам определяться по локатору! Мне что, по звездам ехать, как в первом классе??"."Мурманск" ответно перло, как тесто из тазика. Старпомы схватились в радиопоединке.

Вы не поверите, когда узнаете возраст этой красотки.
Эта известная модель Кристи Бринкли, если вам это конечно поможет.

Шел снег. Фонари на улице работали как наши депутаты: через одного. И, по крайней мере, на улице это было красиво. Людей на улице уже не было, и машины почти не ездили. Казалось, что кто - то нажал на паузу, и жизнь остановилась. Лишь снег падал и падал. В окне на пятом этаже горел свет. Шторы были задернуты, и комнату освещала маленькая настольная лампа. Комната была детская. В углу стояла коробка с игрушками, из которой вывалились не вмещающиеся радости, и почти всюду были разбросаны машинки. Мальчишка не успел прибрать все перед сном, и его папа теперь ползал по комнате и собирал этот автопарк. Мальчик спал.

- Завтра, как обычно?
- Да.
- Хорошо, тогда до свидания.
- Всего доброго.

Он закрыл за няней деверь, и пошел на кухню. Снял с плиты сковородку с котлетами, положил себе в тарелку пару штук, и достал бутылку виски. Ужин готов. Поужинав, он заглянул детскую. Сын проснулся, и сидел на кровати.

Мальчик открыл штору, и смотрел на падающий снег. Папа зашел в комнату.

- Папа, а когда я умру?
- Что?
- Я скоро умру?

Он не знал, что и ответить.

- Нет, малыш, не скоро. Очень не скоро. У тебя впереди долгая и счастливая жизнь. Не говори ерунды.
- А ты? Ты скоро умрешь?

Папа сел рядом с сыном и обнял его.
- Нет, и я не скоро. Мы будем жить долго - долго.

На факультете считалось, что проверять идеи космического масштаба (других просто не было) - это просто глупость и бессмысленное времяпровождение. Да и зачем? Типография альма, извините за выражение, матери запросто печатала идеи и подогнанные под них результаты. Разумеется, такое не могло пройти в реферируемых журналах с дураками-рецензентами. А в собственных мурзилках-сборниках из серии "сами пишем, сами печатаем - сами и читаем", пожалуйста. Но, чтобы уж точно никто не постиг высот наших наук, на сборник ставили гриф "для служебного пользования". Это позволяло некоторым авторам печатать по двадцать статей в год, получать премии, и, не поверить, даже гонорары. Всё просто: студентов заставляли покупать мурзилки. В целях повышения ликвидности процесса превращения чистой бумаги в макулатуру.

Но иногда, вопреки законам природы, эти сборники доходили до реферативного ЖХима или даже, не приведи Господь, Chemical Abstracts. И тогда неслись в нашу сторону письма-запросы на публикации, в которых запросто повергались ниц законы сохранения вещества, энергии и прочих химер образованной сволочи. Но никогда и никто не ответил на эти запросы. Великий проректор Лукьяный, придумал хитрую систему взаимоотношений с иностранцами: только мышь могла проскочить в лабораторию к автору новой гениальной теории. Все же приглашения на союзные конференции поступали сразу в первый отдел. Для дальнейшей отправки в макулатуру. Так что вреда такая наука не приносила. Обычно.

Михалыч пил как верблюд примерно с пятнадцати лет. Есть такой тип людей, которые умеют это по-настоящему. И не важно что - от мерзкого белого крепкого до спирта любого качества, включая метиловый. Лишь бы был разбавлен этанолом в соотношении один-к-одному. Чтоб не ослепнуть. Однажды Михалыч выпил дихлорэтан. Затем, последовательно, чуть не умер, пролежал положенное в реанимации, выехал из больницы на носилках, месяц был похож на изнасилованную Бабу Ягу в ступе-коляске, бросил пить на несколько лет, омолодился, и, однажды, прийдя на факультет, продал полкило олова за поллитру и снова запил. Через месяц, на новый год, перепутал коньяк с хромовой смесью (а это на минуточку концентрированная серная кислота и бихромат калия - окислитель, от которго загорается бумага). Стакан с темно-оранжевой жидкостью стоял рядом с салатом. Михалыч поднял его к свету и, как говорится в известной повести про петушков, немедленно выпил. Наступила пауза. Кто-то от страха закричал. До Михалыча дошло, что он выпил нечно не то. Не меняя выражения лица, он тут же съел две столовые ложки соды и продолжил банкет.

Удивительный случай произошел с парнем по имени Leif.
Он написал заявление на отпуск и отправился отдыхать.
Каково было его удивление, когда он вернулся на рабочее место.