Как-то батрачил я на "дядю". Офисы отделывал - кровлю там, потолки подвесные и прочую ебань. Поскольку зарплату платили от балды и не много, то забивать хуй на работу было в норме. Приоритетом выступало домино, затем сика, "козел" и здоровый сон на стекловате.
Но иногда мы и работали. Работали почти как в годы первых пятилеток. Неистово и самоотверженно. Это когда за метры и кубы. Ну, вы понимаете. Правда, в тот год мы все прочно сидели на настойке боярышника. Стоило это царство 12 (или 13, не помню точно) рублей, имело 100 мл в объеме и 70% по спирту. Правда, там мелкими буковками было написано "Принимать каплями". Но поймите меня правильно: какой дурак принимает "боярышник" каплями? Это ж не "Корвалол"! Впрочем, и "Корвалол" тоже по каплям - моветон.
Так вот, бежит к нам прораб с выпученными от ответственности за мир глазами и орет:
- Бля, братва, щас "груша" прикатит, надо отмостку городить!
- Городи, товарищ! Разве ж кто против? - хором ответил рабочий класс.
Мы прекрасно понимали, что прибежал он не с пустыми руками. Раствор надо раскидать по быстрому, и еще "зеркало" навести, чтоб трещин не было. А если по трудовому кодексу, то до 17:00 мы его аккурат превратим в развалины Помпеи.
Запахло хорошорублевыми кубами. Но, как истинные гурманы по "боярышнику", мы смаковали предстоящую халтурку словно японские... Как их там? Забыл.
- Деньги - вот у меня в кармане! Поднимаемся, братцы! - взывал прораб.

Эффект Коппа-Этчеллса - это когда лопасти вертолёта начинают искриться, происходит это при взлёте или посадке за счёт трения лопастей и пыли. В тёмное время суток получается красивая картина. Название этому эффекту дал один журналист в честь двух американских солдат, погибших в июле этого года в Афганистане, их фамилии были Копп и Этчеллс.

Просыпаемся!

Стояла жаркая летняя погода. Магазины приветливо хрустели витринами. У железной ограды стройный ряд рекламных урок. В лужу на тротуаре упал и стал тонуть Морискин. Он неуклюже барахтался, не выпуская из руки кожаного портфеля.

- Помогите! Помогите! - кричал человек. - Тону!

Вокруг него вскоре собралась толпа.

- Тону я! - кричал Морискин.

Люди вздыхали и хлопали себя по бокам.

- Как же так? - вопрошали они.

Утопающий извозил уже в грязи брюки и галстук.

- Спасите меня! - причитал он.
- Тонет человек, - торжественно произнесла Клавдия Ванна, уперев руку с барсеткой в бок.

Тощенький Абрам Захарычев тут же опротестовал:

- Да ведь это ж как поглядеть.
- Тону я! - закричал Морискин, пуще прежнего биясь со стихией.
- Ну, это спорно ещё, - сказал Захарычев, - ан, не тонешь? Поди тебя разбери! Это тебе, брат, не фигли-мигли! Диалектика! Понял ты? Об ей умные люди говорили, поумнее нас с тобою.
- Буль-буль, - обиженно произнёс Морискин в лужу.
- Да что же вы над человеком-то издеваетесь? - спросила Наташенька. - Ведь и не пьяница, поди: галстучек, брючки, портфель, опять же, не выпустит никак. Приличный человек, должно, ну, может, так, онанюга мелкий, так кто без греха?

Оставил вчера ноут на полу, наполовину из-под кровати торчал: Тёща подумала, что весы - стала проверить вес свой. Короче, $1500 весит гадина!


В купе поезда едут молодой человек и очень несимпатичная монашка. Поезд приближается к тоннелю, монахиня говорит юноше:
- Если вы попытаетесь меня поцеловать, я буду кричать!
- Я тоже.


Стоматолог пациенту:
- У вас только один зуб сверху и один снизу. Это уже не рот, это клюв.


Товарищи клиенты, уважайте своего менеджера. Ведь вы видите перед собой одного придурка, а он целую группу.


Рассказала сотрудница. Ее муж был в командировке в Словении, вернулся, делится лингвистическими познаниями с детьми:
- Вот, дети, СОРОКА по-словенски будет СРАКА.
Сын-третьеклассник порадовался, запомнил. На следующий день рассказывает бабушке:
- Вот, бабушка, ВОРОНА по-словенски ЖОПА.
Чем не поручик Ржевский?!


Сенсация! В Люберцах найден мальчик, воспитанный... Просто воспитанный.

В белом боку берёзы торчал осколок снаряда, по нему стекал и капал сок. Равномерно, без толку, просто в пыль.
Лёва Задов с детства не любил берёзового сока. Это лакомство, да ещё семечки, были единственными доступными для нищей и многодетной еврейской семьи. Бывало, по дороге из хедера Лёва с братьями до одури напивался прозрачной берёзовой крови, она на время заглушала ноющую, голодную боль в желудке.
Задов не любил вспоминать детство. Он любил кавалерийскую атаку и ещё три вещи, тоже на букву "к" - коньяк, кокаин, красоток. Потому и загнал свой бронепоезд под ударный огонь белогвардейской артиллерии. Ведь намедни был таков, что вполне мог загнать его евреям на Привозе и получить по шапке от батьки.

Снаружи поезд щетинился паркими, стальными стволами максимов.
Внутри, в раскалённом вагоне, стоял едкий запах пороха и обугленного дерева, смешанный с винным перегаром и сладкой вонью горелой человеческой плоти. Броня на задней стенке вагона была раскурочена снарядом, края дыры загибались внутрь элегантно, как лепестки чайной розы, сияли зазубринами.
Посреди вагона лежал труп человека со сломанной шеей, испитым, мрачным лицом, с широко раскинутыми ногами, в тельняшке, почерневшей от гари, грязи и крови. Человек равнодушно смотрел вперёд, он закончил все свои дела, теперь просто отдыхал. По всему вагону были разбросаны куски патронных ящиков вперемешку с лентами.
Движение происходило только в переднем конце вагона.
Толстый матрос Калёма трясся у бойницы. Вцепился руками в пулемёт, как в грудь портовой шлюхи, и содрогался от его мощного тела. Задорный стрёкот Калёма пытался перекрыть отборной матерной бранью. Бой закончился десять минут назад, но оторвать матроса от бойницы было невозможно, ждали, когда закончатся патроны.

Так аэропорт Ржевка, что недалеко от Санкт-Петербурга, согласно снимкам Google выглядел несколько лет назад.

Медведь упал в рампу для скейтбордистов, чем сильно удивил последних. Народ разбежался, но как выгнать медведя?
Ему не протянуть руку помощи. И решили просто бросить лестницу. Мишка сам сообразил что к чему.

Я родился жарким июльским полднем в одной из палат районной больницы под Краснодаром. Мама моя, Доценко Антонина Григорьевна, ускоренно излив воды, без особых усилий произвела на свет крупное звонкое тело, с уже сформированным блондинистым оселедцем и не в меру стоячим хуем. Тело, не прекращая истошно орать, попыталось с ходу присунуть за щеку зазевавшейся акушерке и подрезало хваткой ручонкой золотую висюльку с шеи молоденькой практикантки. В палате, откуда врачи, трижды перекрестившись, выписали нас уже через несколько дней, лежали местные роженицы, преимущественно украинских кровей. Все это время дородные доярки тетешкали моё эго, пытаясь хоть на минуту прекратить высокотональный пронзительный писк.


Спал я мало, много кушал, и как только меня лишали вожделенной обильной цицки, принимался исполнять самые забойные темы из репертуара никому тогда еще не известной группы AC/DC. В общем, как до сих пор утверждает моя маман, за эти дни в моем характере сформировались четыре поведенческие доминанты: ебля, жрачка, склонность к солированию, а так же явные криминальные таланты щипача и вымогалы.
Вернувшись в родную хату, я стал расти вертикально вверх и развиваться интеллектуально вширь, как и положено было в те годы советскому станичному мальчику. В составе организованной мной преступной группировки, состоящей из соседской малышни, целыми днями носился я по колхозным садам и хозяйским огородам в поисках приключений в целом и разнообразных сытняков, вперемешку с пиздюлями, в частности.

Вот так оформили пол в одном из ресторанов Нью-Йорка