А ведь еще с раннего утра жопа чуяла что-то нехорошее!
Кризис знаете ли - любое собеседование может принести желанное рабочее место и возможность презрительно ухмыляться, глядя на худеющих сограждан.
Вот и сегодня я отправился пройти конкурс на должность в один из бесчисленных государственных органов (все ругают гос аппарат, но всякий при каждом удобном случае норовит сесть на теплое местечко).
Ехать нужно было к девяти утра и я стандартно проспал. Впопыхах съел пару бутербродов, почистил зубы, оделся и торопливо побежал к метро.
Спустившись по лениво ползущему эскалатору, я вошел в вагон. Ехать с двумя пересадками.
Как только двери захлопнлись я с ужасом осознал, что забыл посрать. Пожрать не забыл, а вот посрать как-то не удосужился. Народ почитывает газетки, спит и слушает музыку и даже ни на секунду себе не представляет, что некий молодой человек рядом с ними испытывает страшные муки.

Отложить личинку между тем хотелось все больше, а народ все также меня равнодушно не замечал. Ну думаю: "Чуть-чуть гудну!!!" Так чисто - давление на клапаны сбросить.
Пернул то вроде всего ничего, а народ вокруг зашевелился шопиздецы, и все главное на меня уставились, как будто на моем ебле написано было, что это я нашалил.

Срать. Очень хочется срать. Не какать, не по-большому, а именно срать. Я встаю с дивана - за окном колбасится ночь - и на ощупь, чтобы не разбудить спящих хозяев, направляюсь туда, где по сведениям разноцветных лоскутков моей однотонной памяти должен находиться туалет. Но в туалете кто-то закрылся - о чём свидетельствует включенный там свет - и выходить не желает. Надо подождать. Это понимает моя голова, но не жопа. Она свербит моё сознание своим неестественно естественным желанием, и нет ей никакого дела до того, что я нахожусь в гостях у совершенно незнакомых мне людей, и элементарные правила приличия не позволяют мне постучать в злополучную, но такую желанную дверь. Терпи, маленький белый бегемот из гипса.
Чтобы как-нибудь отвлечь себя от мысли о естественных потребностях своего организма, я пытаюсь вспомнить, как я попал (очень точное слово. Точнее можно только матом) к этим гостеприимным людям. Но избирательная сущность памяти весом в одну тонну - "Льдинка, льдинка, скоро май" - предлагает мне меню из репертуара Ларисы Долиной, и я, досконально его изучив, ловлю себя на мысли, что она совершенно не умеет петь джаз. Хотя и старается.

- Посмотри на себя, - с укоризной в голосе сказала мне ты, - ты являешься пределом мечтаний любого ихтиандра.
- Не понял, - налил я в унисон собственному голосу.
- Ведь ты же уже на самом дне.
- Знаешь, чем хорошо дно? - спросил я, выпил, скорчил рожу и, приняв позу роденовского мыслителя, продолжил собственную мысль: - Тем, что ниже уже некуда.
- Ну и залейся, - ты поставила на стол бутылку водки - спасибо - и вышла из комнаты и из моей жизни. Больше я никогда тебя не встречал. Даже во сне.

Первого любовника своей жены, я пожалел. Я просто выбил ему пару зубов и сломал пару рёбер. Спустив потом почти одетого с лестницы. Со вторым было веселее. При том, что с фантазией у него был полный напряг. Если предыдущего я пару раз вытаскивал из-под кровати и запинывал под неё по новой. Второй тупо спрятался в шкафу. И дрожал так, что трёсся не только шкаф, а и стоявшие рядом пуфик и трюмо.

- Здоров хуило, поебался? - Спросил я, распахивая дверцу.
- Му-ме-мо... - Ответил он, и я так до конца и не понял, означает это да или всё же нет.

С нервной системой тоже было не лучше. Это становилось понятным по тому, как он судорожно теребил в руках так и неодетые трусы, пытаясь ими прикрыться. Мудак, это ж какие надо иметь трусяры, чтоб прикрываясь ими, сойти за кучу неглаженого белья.

- Летать умеешь? - Спросил я, полюбовавшись на этого уёбка вдоволь.
- Мо-му-ме-мо, - ответил он, я не понял и в этот раз, но решил, что летать он не умеет.
- А придётся. - Расстроил я его в конец - Любишь с горочки кататься, люби и саночки возить. И неумение летать в такой ситуации огромный просчёт и в образовании, и приобретённых жизненных навыках.

Я взял его за шкварник и почти волоком вытащил из шкафа.

- Серёж, может не надо, - вдруг вступилась жена. - Всё же как никак пятый этаж...
- Заткнись дура! Ну и хуй с ним что пятый, не тринадцатый же, да и снега под балконом до ебеней матери. - Оборвал её я.

Под катом - симпатичные киски.

Казахстан.
Актюбинск.

Удар. Еще удар. Тупой, гулко отдающийся в ушах. Брызги крови на полу. Алая, слегка темноватая, она упорно собиралась в ручеек и скользила куда то под диван, в темень, казалось, забирая с собой остатки жизни хозяина. Сырдан уже не чувствовал боли, просто упорно пытался ползти к входной двери. В голове засела мысль - доползти, только доползти, как будто там, за этой дверью он восстанет из пепла как сказочный Феникс.
Асхат молча отбросил тяжелый бронзовый светильник, который сейчас напоминал тесак мясника. Вытер кровь о штанину, также молча перевернул тело. Вгляделся в лицо, как бы запоминая каждую клеточку лица, каждый миллиметр.
- Ну что сука, как тебе а? Как тебе это? Я тебя уничтожил, поставил на колени. Я выпью твою кровь, соберу всю и выпью, пидар, - громко, с ненавистью, брюзжа слюной Асхат уже казалось старался, чтобы слова въелись в Сырдана, стали его частью, чтобы он их запомнил и осознал.
- Ты забрал ее у меня, вырвал...
- Акх. Кхххх, - хриплый звук, вырывавшийся с груди Сырдана, больше напоминал неработающее, противно скрипящее радио.
- Что? Что ты там хочешь сказать? А бля? А сука? - уже крики наполняли стены комнаты.
Схватив за горло, начал бить об пол, не замечая брызг крови, плотно ложащиеся на его одежду, Асхат казалось поставил цель пробить пол. Остановился, неспеша вытащил складной нож, подаренный отцом, распрямил лезвие. Глаза, налитые кровью уставились на грудь Сырдана. Удар, нож немного криво вошел. Подержал, провернул и вытащил, схватив за волосы, повернул голову и с силой опустил кровавое орудие на висок. Тело упиралось, нехотя прощаясь с жизнью, с душой. Сырдан как то смешно, по-детски вздохнул, вздрогнул и обмяк...

Да уж...Давненько не писалось, дела, заботы, проблемы, кризис..
А жизнь течет, бурлит, фонтанирует. Весна, опять же.. У шизофреников обострение..

Психически больным людям категорически противопоказано расставаться со своими любимыми.
Хрен с ним, с первым отъездом милого на маленькую далекую горную родину. Подумаешь, запой в десять дней. Подумаешь, психушка с диагнозом алкогольный галлюциноз. Фигня все это по сравнению с этим его отъездом.

Первую неделю со мной жила мама. Караулила, чтобы я ничего с собой не сотворила. Потом сдали меня в клинику неврозов (привет, Щикотиллло), из которой я сбежала через пару недель и нажралась сразу же по приезду домой. Далее - капельница, феназепам, фенебут и нытье доктору на предмет "А в новогоднюю ночь можно хоть бокальчик шампанского?"

А дальше.. О! Приезд товарки по дурке, пьяный секс, беготня от нее по всем комнатам. В конце концов, я подарила ее своему квартиранту. Вполне симпатичный молдованин средних лет, с увесистым хуем, трахал мою подружку Танюху, а я лежала рядом и зырила это дело. Танюха тянулась ко мне руками и губами, молдованин рычал: "В жопу, в жопу хочу!". Закончилось все, правда, печально. За Танечкой приехали мама с братом, в срочном порядке вызванные мной. Ибо Татьяна словила очередной глюк в виде голоса, повелевающего ей включить третий канал телевизора и все-таки отыметь меня по полной программе.

Вот чем моя Маринка хороша, так это комплексностью. Что-то слово выбрал хуйпайми. У Маринки вобщем комплексов нет нихуя. Ну там, в пизду поебацца - это завсегда, иногда хуй сосет с пристрастием, изредка как закричит - "у меня к тебе персОнальное предложение". То есть правильное слово наверное будет - совокупность. Филологи щас начнут, что скорее всего это произрастает от глагола "совокупляцца". Филологам скажу так - нет такого глагола. А "ебацца" есть.

Это было вступление какбы, чтоб вспомнили, кто такая Маринка моя, ога. А дело было под Васьмое марто. Я значит прихожу с работы, естессно с коллегами наколлегился влехкую. Наколлегился это совсем не значит, что на коленях приполз. Бодрым шагом захожу к Маринке, и чтобы у ней глупых вопросов не возникало, типа где был так долго, сразу ей в лоб. Не хуем разумеецца, а словесно:
- А что бы ты хотела на празнег?

Она сразу опешила, стала прическу поправлять зачем-то, и говорит:
- Сказку!
- А я бы выебал тебя между сисек, чем не сказка? - сиське у Маринки, я вам скажу, обалдеть. Я их про себя восьмерочкой называю, всмысле 4+4.

Маринка, когда ей сказать особо нечего, дураком меня называет. Но до того сука ласково, что я особо и не загоняюсь. А в этот раз, она в этого самого "дурака" вложила видимо всю неистраченную нежность, хотя ебались мы исправно весь год. И я её приобнял так, и... Ну, что тут скрывать, ну поцеловал. Моя Маринка потому что.