Наши русские мастера-фантазеры, решили проверить Ниву на способность плавать :)

Участницы конкурса "Мисс Земля" вышли в бикини с защитой к окружающей среде.

- Господа, господа! - молодой корнет подозвал своих товарищей-гусар. - Я предлагаю вам одно развлечение: здесь недалеко находится салон некой гадалки мадам Ленорман. Давайте сходим к ней и судьбу испытаем.
- Полно Вам, корнет! Это всё ересь. Неужто нам, православным, стоит верить какой-то католичке-прорицательнице? - подчёркнуто-скептически бросил поручик Лунин.
- Не-не-не, Михаил, идёмте. Это должно быть интересно, - поддержал корнета прапорщик. - Я слышал, что она даже самому Буонопарту предсказала бурный взлёт и быстрое падение. Раз тут она не ошиблась, может и наши судьбы предсказать сможет.

- Входите, - на французском произнёс мягкий, но властный голос за ширмой. Первым решился корнет.
- Ваша жизнь - алмаз огранённый. Яркая жизнь. Но короток век и любовь коротка, - мадам смотрела в хрустальный шар и шептала непонятные слова. Корнету пришлось даже наклониться к ней, чтобы разобрать в её шёпоте хоть крупицы фраз. Но кроме слов об алмазе ничего корнет так и не разобрал.

Следующим вошёл поручик.
- Верёвка на шее твоей. Повешен будешь ты за голову свою светлую.
- Вы что-то путаете, мадам. Я не англичанин, а русский. У нас не вешают, а расстреливают, - усмехнулся Лунин.
- Верёвка на твоей шее православной вместо креста, - добавила Ленорман, оторвав глаза от кристально чистого шара. - Верёвка.
- Ну, спасибо вам. Пожалуй, пойду я, - встал из-за стола Лунин и позвал прапорщика, - Пал Ваныч, Ваша очередь смотреть судьбе в глаза.

Шторм. Корабль несет на рифы и он вот-вот разобьется в щепки. Капитан:
- Спасайся, кто может! Все - за борт!!
- А кто плавать не умеет?
- Ну, иди сюда... Порули!

Москва. Ночь. По улице бредут два медведя. Один учит второго:
- Консервную банку лучше выбирать с мигалкой. Там мясо жирнее.

Муж рано утром собирается на рыбалку. Жена-блондинка:
- Ты куда?
- На рыбалку.
- Поймай, пожалуйста, одну щуку, кило карасей, мешок картошки и пакет молока.

- Скажите, а это Земля вертится вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли?
- Идите вы нахуй, - уклончиво ответил Галилео Галилей.

Разом запихала сейчас в рот полбанана... Коллега напротив посмотрел с уважением и интересом...

Бля... Я ожидал от неё всё что угодно - но плюнуть мне в лицо моей же спермой...

Едет парнишка в метро. Сидит, книжку читает. На остановке входит пожилая дама. Парнишка вскакивает, уступает место. Дама садится.
- Молодой человек, вы из Санкт-Петербурга?
- Да, а как вы догадались?
- А вы мне место уступили.
- А вы не из Москвы, часом?
- Да, а как вы догадались?!
- Вы мне даже "спасибо" не сказали...

Как всегда, в холодильнике из пожрать только выпить!

Эта история началась тогда, когда Дима умер.
Странное начало истории объяснялось тем, что и сама история была необычной.
Умер Дима не то, чтобы классически, но и не экстравагантно. Ну, то есть, не в больничной палате, в окружении родственников, скорбно вычисляющих в уме процент налога на наследство, но и не в обломках мотодельтаплана, разорванного мощными челюстями белой акулы. Авария... Просто авария.
Момент самой смерти он не помнил. Ну, то есть, он помнил, как летел на всех парах в своем новом Лансере, крик клаксона, визг тормозов, громкий отчаянный собственный вопль и боль скрутились в его памяти странным, чересчур ярким букетом. А вот момент самой смерти он не помнил. Его вообще никто не помнит. Смерть последовательна в своей неизбежности и еще более последовательна в своей жадности и потому ничего не дает, забирая, тем не менее, все. Даже себя. То есть, как справедливо заметил один саркастичный мудрец, для человека ее нет. Когда он жив, он жив, и речи о смерти нет. А когда мертв, то уже нет человека. Этот философ лишь не принял во внимание тот факт, что смерть, вместе с жизнью, забирает из памяти и момент своей встречи с человеком.

И поэтому Дима не помнил миг своей смерти. Он пришел в себя уже перед громадными, ажурными воротами. Перед ними был небольшой пятачок серебристой земли, с травой, тронутой словно бы ртутной изморозью. За воротами виднелась обычная для этого места пастораль. Яркий солнечный свет волнами спускался откуда-то сверху, разливаясь по ослепительно-зеленым кущам и травам. Вдали, у самой кромки горизонта виделись небольшие группки облаков, плывущих над самой поверхностью земли.
- Видимо, рай - то ли подумал, то ли сказал Дима.
- Ну, и видимо, и так оно и есть. Рай. - раздался вдруг не тихий такой глас.

Олесей никто не называл, даже дочь. Звали, как и всех мерзких старух, по батюшке - Егоровна. У старухи Егоровны не было ног - у нее были глаза: жадные мутные катарактные бельма, из которых тусклой, но уверенной струйкой сочилась злость.
Комната Егоровны выходила окнами на солнечную сторону, где сейчас провозглашали жизнь сирень, пищащая птичья мелюзга, жирные шмели в пыльце и совокупляющиеся собаки. Эта агитка лета не волновала летаргическую душу Егоровны сквозь окна - они были, что и глаза хозяйки: нерасклеенные с зимы, ушлепанные всеми штампами вселенской неряшливости, полуслепые, осьмушкузрячие.
Егоровна, просыпаясь, ссала в утку, старательно откашливала из легких загустевшую за ночь мокроту и звала: "Лидка, еб твою мать, мамку кормить пора, блядь!" Лидка, по паспорту Лидия Семеновна Дворкина, темным пятном привычно выныривала откуда-то с периферии зрения и начинала тыкать теплой чайной ложечкой в рот Егоровны, справляясь о ее самочувствии, сновидениях, желаниях.
- С добрым утром, мама. Как спалось? - эту фразу "мама" пропускала мимо ушей, накапливая вместе с кашей в утлом своем старушечьем нутре подлость.

- Мам, ты меня слышишь? Ничего не болит? - старуха на это кряхтела и мотала головой, поддерживая обратную связь.
- Может надо чего?
Егоровна шамкала губами, судорожно сглатывала, приподымалась как крест голгофский над грудой подушек и резко тявкала:
- Хуя надо молодого, чтобы старую ебал! - и граблей костлявой по тарелке. - Пиздуй нахуй, сука ебучая! - и хохотала, и бздела, и ссалась тут уж от души.

Синие, голубые, серые

Немного о рекламных ходах.
Новая бутылка теперь больше на 10%. А что мы получаем по сути?