Мне было пятнадцать, когда умер отец. В этот день на улице лил холодный осенний дождь. Я зашел к нему в спальню и сразу все понял. Не по годам изможденное лицо было неподвижно, а пустые голубые глаза смотрели в серый потолок. Я тихо подошел к нему, поцеловал в щеку и сел рядом с его кроватью. В голове была абсолютная пустота, лишь одна мысль не давала покоя - что нужно делать, когда умирает родной человек. Я встал и пошатываясь побрел в коридор, где стоял телефон.
-Скорая? Пришлите машину, мой отец умер....

С тех пор прошло два года. Я жил в маленькой отцовской комнатушке на окраине Москвы. Чтобы как-то прожить, пошел работать на стройку, а по вечерам коротал время за подготовкой к вступительным экзаменам в институт, мечтая стать инженером, как папа, ходя к 1992 году эта профессия была уже не самой популярной. Мои усилия не оказались напрасными и осенью я смог поступить.

Как называется этот фильм? - спросила Наташа.
- Блин, забыл, - ответил Сергей. - Смотрел его года три назад. Про мужика, короче, который запахи коллекционировал...
К началу сеанса они опоздали. И названия фильмов в "Иллюзионе" на билетах не печатали.
Молодые люди направились к последнему ряду кресел.
Зал был почти пуст. Немного впереди сидела немолодая супружеская пара. Справа наискосок съежился в кресле парень лет шестнадцати-восемнадцати, изнуренного вида. Завершали список присутствующих две женщины на первом ряду - обе в очках и с уродливыми прическами. Наташа почти не сомневалась в том, что это - старые девы.
На экране происходило что-то скучное, главный герой был некрасив, возился со склянками.
Наташа эффектно обняла Сергея и стала его целовать. Ладонью она гладила его по молнии на джинсах и чувствовала, как под тканью нарастает напряжение.
Наташа прервала поцелуй и обвела взглядом зрительный зал. Ее догадки подтвердились. На них искоса посматривал подросток. Наташа шутливо клацнула зубами: покусаю, мол, - и сутулый юнец послушно отвел глаза.
Сергей стал гладить Наташе грудь под кофточкой. Девушка ахнула, повернула голову к экрану. По нему носились на лошадях кавалеристы в мундирах. Наташе казалось, что и по ее телу сейчас, как те лошади по экрану, скачут галопом мурашки. Целый кавалерийский полк.
- О-ох! - застонала Наташа.

Опыты дефикации или Здравствуй, попа - извините! - Новый Год!

Это был какой-то Новый год времён начала приручения дикого капиталистического будущего нашей страны.

Собрался Санин славный коллектив накануне, числа двадцать шестого тире тридцатого, провести корпоративную вечеринку, как нынче говорят! А тогда - просто собрались в ресторане выпить в честь наступающего, закусить, поплясать-повеселиться и так далее, как у кого пойдёт.
Настроение приподнято-новогоднее: ёлки, фонарики, снежинки, шампанское, на работу настрой положительный - все на неё уже положили, начальство за это напротив расщедрилось - ресторан оплатило вместе со всей выпивкой-закуской.
Скоро Новый год! Лепота!

Саню жена сначала отпускать не хотела: "Опять нажрёшься!" - каркает, Нострадамус в юбке!
Но на логичный аргумент "халява!", что возразить не нашлась. А потом у самой в этот же день аналогичный вечер со своим коллективом, так что как-то несправедливо получилось бы, хоть эмансипация и прочая хренотень бродит в неокрепших женских мозгах, но однозначно перегиб вышел бы!
Короче, скребя сердцем, отпустила. А то бы удержала, ха!

...Открываю глаза.
Дома. Я - дома, и одно это уже хорошо.
Ночь прошла успешно. Не ворочался на влажном от пота матрасе, а спал. И кажется, без кошмаров.
Мутит после вчерашнего, но вполне терпимо.
Сквозь тюлевые занавески видны вытянутые силуэты кипарисов. Солнце, настырное, лезет в комнату.
На полу возле кровати стоит откупоренное пиво. Почти полная бутылка, оставленная на утро. Благоразумно. Последнее время я здорово остепенился. Мне тридцать восемь лет, и уже пора заботиться о здоровье.
Спускаю ноги с кровати. Борюсь с искушением выпить пива прямо сейчас, делаю лишь пару небольших глотков и ковыляю в ванную.

В зеркале разглядываю себя - ещё вполне ничего. Грудные, конечно, уже не те, да и руки заметно отощали, но всё же каждое утро я делаю сотню отжиманий, как бы не провёл предыдущий вечер. Дисциплина прежде всего. Иначе не удержаться на плаву, с моим-то образом жизни. Ну разве что последние пару месяцев не делал. Мне и ногти на ногах подстричь некогда, какие уж тут отжимания. Ноги тоже стали совсем худые, от того, что много хожу пешком. Живота почти нет, особенно, если втянуть. Лицо помятое, но надо лишь умыться холодной водой и будет лучше. Беда только, что при такой жаре вода из крана всегда идёт тёплая, с каким-то болотным привкусом. Говорят, её ни в коем случае нельзя пить. Даже кипячёную. Может, и так, но я не трачу деньги на покупную.
Припадаю к крану. Делаю несколько глотков . Набираю в ладони воды и плещу на лицо.

Снег валил всю ночь, все утро, весь день, всю ночь, и снова весь день. Ветер завывал в печной трубе, шкрябал по оконным стеклам, словно огромная бешеная птица бился о стены дома. За окном стояла кромешная темень, даже свет одинокого фонарного столба едва пробивался сквозь пургу. К следующему утру все стихло. От тонкой, дрожащей тишины звенело в ушах. Мишка проснулся, сладко потянулся на своей кровати, босыми ногами зашлепал по холодному полу в спальню родителей. За окнами было темно, словно кто-то задернул их тяжелыми черными шторами. Ни малейший звук, ни посторонний шорох не проникал в дом. И даже легкие Мишкины шаги гулко отдавались в темных углах комнаты.

Звонко, задребезжал, запрыгал на столе будильник. Отец приоткрыл правый глаз и, увидев, Мишку улыбнулся.
-Что не спится полуночник?
-Какой полуночник? Уже вставать пора,- промурлыкала из-под одеяла мама. Она потянулась, как большая кошка, вытянув свои белые нежные руки, обняла Мишку, и прижала к себе так крепко, что было слышно, как бьется ее сердце.
-Ну, что, пора вставать?! - засуетился папа, - он посмешному задрал ноги и выпрыгнул из постели на пол, запрыгал на одной ноге, надевая спортивные теплые штаны.
- Ой, какой ты ледышка,- засмеялась мама, укутывая Мишку в одеяло, - ну погрейся, а я сейчас тебе одежду принесу. Она соскочила с кровати и ушла в детскую.

Ах, у неё снова перемены в личной жизни. В отношениях Да, она поняла, что предыдущие были ошибкой. И предыдущие предыдущим. Но предыдущие предыдущим длились дольше. Она стала умнее и понимает быстрее. И жить торопится и чувствовать спешит. Учеба? Ах, это так скучно. Уныло. Однообразно. Совсем не так, как в сериалах о студентах. Работа? Она наконец-то поняла, что не создана для работы. Работа - это так бесцветно. Звонки. Бумажки. И вовсе не похоже на искрометно-событийный ряд сериальных тёток-журналисток. С реальными она не знакома и принимает верхушку айсберга в виде фото с за искрящийся лёгкий снежок. Вот если бы ей!... Вот если бы она!... Что? Они и правда учились? Что? Они и правда работали? Вот так вот тупо вламывали как лошади? Неправда! Карьера - это... Карьера - это... Карьера - это не для неё. Она создана для любви, как Виктория для Бэкхема. А любовь - это меха, беззаботность и праздность. Море и омары. И много-много-много денег из ниоткуда - из кошелька следующего мужика. Ах, конечно же она его любит. А уж он как её любит!... Купит ей это, купит ей то... Мальта и... Короче, саундтрек к "Бригаде". Любит, любит, любит! Прямо страсть! Прямо сухая спичка и брендовая зажигалка!

А где он сейчас? Э-э-э...ттто неважно! Потому что надо обдумать, собраться с мыслями. Ей. Ему. Такая любовь.

А потом будет ещё и ещё и ещё...

Я не против.

Я - за.

У каждого своя жизнь.

Как случилось, что мы стали жить втроем? Дайте-ка вспомнить.
Если мне не изменяет память, я познакомился с ним в июле 2006 года в китайском ресторанчике на Среднем проспекте. Сколько там у нас натикало месяца три не больше.
И вот он уже живет с нами: со мной и Ольгой. Его зовут Николаша. Я его так зову. Он часть семьи. Незаметный парень. Тихий. Без истерик. Без капризов. Покладистый. Смотрит фильмы, которые смотрю я. Слушает то, что говорю я. Ест то, что ем я. А когда я выпиваю, он не воротит рыло и не нудит: "опять от тебя пахнет", пьет вместе со мной как миленький. Мне с ним хорошо. Я бы запросто обошелся без Ольги, если честно... Мы бы обошлись...
Конечно, чувствует свою зависимость. Конечно, я его содержу. Ну, и что? Я ему нужен. Ни одно живое существо так не нуждалось во мне. Это вопрос жизни и смерти, а не какие-нибудь капризы альфонствующего приживала.

... - Ты... Ты хочешь сказать, что у тебя внутри живет шестиметровая дрянь? Какого черта ты молчал?! Два месяца ты молчал!! в таком духе Ольга голосит уже час. Я рассказал ей все.
- Успокойся. Это безопасно. Что касается меня, то мне он не мешает.
- "Безопасно"? Черта с два! Неужели ты думаешь, я проглочу эту чушь! Я же целовала тебя! Мы занимались любовью!
- Не волнуйся, солнышко. я беру ее за плечи, но она бестактно вырывается. Бычий цепень в основном распространяется через членики.
- Через что?!

- Пизда эта Ленка, - обжора, пизда и блядь. Какого хуя в такую даль из-за нее поперлись?
- Ну и че, Хромой? Сам повелся - сам виноват. Откосил бы, как обычно, хехе.
- Не пизди лучше, мокрушник хуев, думаешь легко в пидора рядиться?
- А тебя заставлял что ли кто?

- Конь, блядь, в пальто. Мамка родная заставила.
- Ну вот и дура. Ты знаешь, че она, кстате, сдуру напиздела?
- Че?
- Что мы с тобой в жопу жахаемся. Понял, да? Сука старая неебаная.

- Ну ты, про мать потише пизди. Урою нахуй. Хоть и не люблю ее. Боялась она, говорила, если жить по-поцановски буду и пиздиться со всеми, то завалят меня вскоре. Материнское чутье, типа.
- А че ты думаешь, я козла этого завалил, он, пидор, кричал, что мы, типа, с Хромым друг друга пердолим, типа, твоя мамка его мамке сама говорила.

Все совпадения, кроме преднамеренных, случайны.

Добрый день!

Мадам Циля, пишет Вам... Даже не знаю как Вам об этом сказать... В любом случае прозвучит это странно, поэтому напишу как есть. Пишет Ваш сын. Я понимаю, даже в наше удивительное время, получить письмо от сына, которого вы ни разу не рожали - странно. Тем более что Вы точно помните все Ваши своевременные аборты и какие-либо случайности исключены. Мадам! Смею напомнить Вам первую нежелательную беременность и доброго врача из больницы на Мясоедовской улице, который дал вам подписать какие-то бумажки. Вы часто вспоминаете эти события. Так вот, уважаемая Циля, Вас тогда серьезно кинули на деньги. Эмбрион, который вы так беспечно подарили врачам, был заморожен и продан. Конкретную сумму я не назову, но уверяю Вас, люди, к которым он попал, не привыкли мелочиться.

Я знаю, что даже на Вашем уважаемом Привозе, ни раз в последние годы поднимали вопрос о развитии генетики, клонировании и прочих ужасах. Увы, именно благодаря этим открытиям все и произошло. Из того самого, замороженного эмбриона, увезенного из любимой Одессы в далекую Англию, я появился на свет. Сначала свет был искусственным, но как только росток должным образом окреп, меня высадили в прелестном университетском парке у самого берега Темзы, в котором я до сих пор и проживаю.

Ян Милей стоял и мрачно смотрел на носки своих ботинок, испачканных в чем-то липком и зеленом. Одновременно он по-ковбойски прокручивал на указательном пальце пистолет и тихо, многоэтажно вспоминал родственников.
- Слышь, Ян. Ты бы волыну на предохранитель, что ли, поставил... - пробубнил откуда-то из-за спины Белецкий. Тяжело сопя, он подтащил тушу голема ближе и уселся на нее, вытирая пот со лба клетчатым платком.
- Там патронов нет... Почему клетчатый? - вдруг спросил Милей, спрятав пистолет в наплечную кобуру.
- Чего? - удивленно переспросил опер и покосился на замызганный платок. - Дак это... жена целую пачку таких купила. Все равно постоянно теряю, так она сразу и взяла побольше. А клетчатый почему... да черт его знает.
Ян уже не слушал, лицо его было сосредоточенным. Потом он скривился и выплюнул на землю выбитый зуб.
- Коренной, - вздохнул Серега, - хорошо он тебя приложил.

Милей оглядывался вокруг, тихо зверея и раздумывая, на ком бы сорвать злость. Белецкий задумчиво глядел на него и вздрогнул, когда старший оперативник в два шага оказался возле туши голема и с размаху несколько раз пнул ее ногой. Полетели глиняные осколки, а на ботинке Яна образовалась глубокая царапина.

ВИЙ - 98
самая страшная в мире история

Вот уже третью ночь семинарист Хома Брут читал молитвы в старой церкви над гробом усопшей дочери пана, очертив на полу круг мелом. Первые две ночи ведьма вставала из гроба и ходила рядом, творя черные заклинания, но не в силах переступить черту. Хома чувствовал, что самое страшное случится в последнюю ночь. Так и стало - вдруг средь тишины послышался шум как от множества летящих крыльев, раздался жуткий вой и изо всех щелей несметная сила чудовищ ринулась в церковь. И в миг все пространство было наводнено страшными чудовищами, и места не было ступить в сторону. Не в силах увидеть Хому в круге, нечистая сила металась рядом, едва ли не цепляя его своими крылами, когтями, клешнями, жвалами и рогами. Они искали Хому Брута, но не могли увидеть.
- Ступайте и приведите Вия! Вий нам укажет его! - вдруг раздался истошный вопль ведьмы.
Тотчас же все умолкло и в наступившей тишине послышалась тяжкая поступь. Взглянув искоса, Хома с ужасом увидел, как семеро жутких существ ведут под руки громадное лохматое страшилище, напоминавшее гигантского паука, человека и волка в одно время. Тяжело ступал он, поминутно оступаясь. Остановившись посреди залы, Вий ощерил рот и произнес густым подземным голосом:
- Поиск Хомы Брута. Начать?
- Да! - заорали упыри и вурдалаки изо всех углов церкви.
- О'кей. - ответил Вий и принялся своими узловатыми ручищами шарить вокруг себя, не сходя с места. Вскоре натолкнулся он на морды упырей, приведших его, и объявил, - Обнаружена старая версия нечистой силы! Для продолжения удалите старую нечистую силу!
По рядам нежити прошел тяжкий вздох, и наконец старые упыри и вурдалаки поднялись и вышли, остались лишь молодые. Церковь вполовину опустела.

За печеньку
Кирюша всегда был у нас с названным братом эдаким "подшефным", сыном полка, главным клоуном (в хорошем смысле слова) и нашими неосознанными до поры до времени гордостью и одновременно стыдом. Четырнадцатилетний пацан с не по годам густой щетиной на хитром ебле выцыганил у нас однажды пару печений. Это было в каком-то весеннем походе дружественного детского турклуба, к которому мы с братаном присоединились, дабы покататься среди льдин на катамаране, слепить голую снежную бабу и побухать вечером, когда пионеры отходят ко сну. Начиная с того памятного печенного вечера юноша, оказавшийся Кирюшей, стал постоянно тереться около нас и с возрастом органично вписался в нашу небольшую тусовку, променяв турклуб на нас, хотя мы к тому времени уже крайне редко выбирались на пленер. В дальнейшем юноша проявил себя веселым, добрым и, безусловно, ебнутым.

Вчера я пошел в охуительнейший ночной клуб Киева. Не то чтобы мне часто доводилось писать такое - ходить в ночные клубы я люблю примерно также как жевать стекловату, просто мой гламурный корешок пригласил меня и пару моих знакомых потусовать с поводом.

В свои 26 я был примерно на 10 лет старше самого взрослого в клубе, и чуваки внутри относились ко мне с таким презрением, как будто я залез в их песочницу и, матерясь и крича "Хайль Гитлер", начал обливать говном их пасочки. "Я слишком стар, чтобы пропереться от этого" - подумал я, но потом вспомнил что я всегда был такого мнения про клубы. И я имею в виду все клубы - от гламурного Царя на Бессарабке до говноклубов на Троещине. Я ненавидел их когда мне было 16 и я ненавижу их сейчас, просто теперь мне больше не надо притворяться.

Я уверен что никто на самом деле не любит клубы. Это заговор. Нам постоянно втирают что клубы это круто и весело, что только задроты не любят клубы, а в нашем обществе кредитных ланцеров и тренингов про то как заработать денег никто не хочет быть задротом. Клубы заслуживают презрения.

Сдавленные интерьеры, неудобные стулья с хуевой едой и разбавленным бухлом втридорога, где второсортные биты качают так что невозможно поддерживать разговор, что приходится закидываться колесами чтобы не сойти с ума от этого беспредела, за который в нашем городе ещё и платишь столько что за сумму потраченную за два дня можно содержать четыре поколения семьи нигеров в Никарагуа.

1.

Лехе Токину всегда везло. Ну, просто везло как последней сволочи. Если мы попадали в женскую общагу для блуда и самоутверждения, то мне все время попадались толстые, грубые кобылы с раздвоением личности, а ему глупые, симпатичные блондинки, специально созданные для необременительного, полового времяпровождения. Иль меня обязательно поймают контролеры, если я забуду взять студенческий билет, а его без этого билета даже в электричках не трогали. Короче, он был отмечен какой то высшей печатью, а я малозначимым штампом где то в правом верхнем углу. В общем, ему опять подфартило. Под самый Новый Год. Были раньше такие денежно-вещевые лотереи по 30 копеек. Их насильно "впаривали" старосты групп, грозя разборками на комсомольском собрании. Приходилось брать и верить в то, что через две недели ты выиграешь автомобиль "Жигули" за пять тысяч. Ну, понятное дело, эти "Жигули" выигрывал кто то в Соликамске иль Куйбышеве, но только не в Курске, только не мединституте, где мы с Лехой честно прогуливали лекции и бухали неистово по комсомольски.
Так вот, Лехе все же повезло и с этой чертовой лотереей. Он героически выиграл надувную лодку "Нырок" за 87 рублей 53 копейки. Об этом он мне и сообщил торжественно и ярко 30 декабря 19.... И тот час мы ринулись в сберкассу в которой был "короткий день". Я еще было заикнулся про саму лодку на предмет экстремальных путешествий по рекам СССР, но был сбит железной логикой - что пить на Новый Год. Как правило все отложенные деньги, кончались примерно за три дня до праздника и приходилось идти на железнодорожную станцию, где за 3 рубля плюс две бутылки водки грузить машины ящиками с ценным бухлом. Естественно пока шла погрузка, происходило и мелкое воровство в пределах ящика горькой настойки "Стрелецкая". Но сейчас мы гордо и независимо шагали по улице Ленина. У каждого в кармане было по 43 рубля с мелочью. Это огромные деньги граждане. Особенно для студентов из медицинского института.

У всех родителей - дети как дети. Моих же аист при раздаче жестко наебал. Причем дважды. Им достались опездолы, разнополые к тому же. Будь папа с мамой ясновидцами - они б родили близнецов, через 15 лет сдали бы их на помойку и жили себе дальше спокойно и счастливо. Но и тут они облажались. И нас с братом разделила пропасть в целых 9 лет. При чем здесь это? Ну хотя бы при том, что не успели они вздохнуть и выпить коньяку по случаю одновременного окончания моего переходного возраста, защиты диплома и сдачи меня замуж, как тут же вляпались в следующий. Усугубленный мужской брутальностью и дурным влиянием старшей сестры на неокрепшую детскую психику.
Братишка перетащил манатки в освободившуюся комнату, съездил ко мне в гости, спиздил постеры "Коррозии металла", "Сепультуры" и "Металлики", выклянчил у меня драные джинсы и записался в неформалы. Многострадальные стены комнатушки вновь украсились "страшными рожами" (да-да, именно так именовала бабушка наших кумиров), к моим добавились еще "Король и шут", "Корн", "Слипкнот". Плюс к моей большемуртинской шестиструнной, брат раздобыл гитару "Урал", выкрасил ее в радикально черный цвет и научился играть на ней "Сектор газа". После чего был признан самым ахуительным пацаном на Нефтебазе и неоднократно пижжен другими претендентами на это звание. Нападающие получали "Уралом" в голову и больше нападать не пытались, а мирились с братом и таскались слушать сольные выступления по вечерам в беседку детского сада.

Я позвонил Левонтьеву утром. Я знал, что старик в это время всегда дома.
- Яков Харитонович, мое состояние ухудшилось. Я заметил, что прихрамываю, хотя нога не болит.
- Почему ты обратился ко мне? Ты же вроде бы на контроле у нейрофизиологов в Институте, с самой операции.
- Мне делали энцефалографию, магнитную, рентгеновскую, что-то еще. Никаких изменений в тканях. Я здоров.
- Чего же ты беспокоишься? Сходи в поликлинику, к неврологу там, может проблема попроще.
- Я стал агрессивен. Я отчего-то не выношу детей, обычных, здоровых детей. Их здоровый вид вызывает у меня неприязнь. И я...я стал писать стихи. Вы были в консультативной группе, когда мне рекомендовали операцию. Все отнекиваются. Боятся ответственности? Помогите мне, вы же на пенсии, вам нечего бояться. Я хочу понимать, что со мной происходит. Вы же выдающийся врач.
- Андрюша, мне самому последние лет пятьдесят постоянно требуются выдающиеся врачи. Геронтологи.
- Вы работали в Кремле!
- Ну и что с того? Ладно, приходи, поговорим. Соседи, все-таки.

Левонтьев встретил меня чаем с пирожками, которые сам и напек. Несмотря на годы, он держался молодцом.
Мы поговорили о моем самочувствии. Левонтьев успокаивал: все нормально, подобные последствия бывают, когда речь идет о сложной операции. Когда вопрос стоит о жизни и смерти, пустяки вроде мнимой хромоты и неприязни к здоровым детям не могут волновать. Я слушал его, и жевал пирожок.

Когда я устроился в проводники, передо мной открылись ниибатца широкие горизонты бывшего Совецкого Союза. Вобщето меня с децтва именно это и привлекало. Теперь можна было легально пиздярить сутками в поездах без риска, что тебя поймают менты и сдадут родителям на пиздюли. Кроме того, надворе наступил рынок, и, получив работу проводника, можно было участвовать, в так сказать мировых экономических процессах. Свои способности к экономическим наукам я проявил еще когда стажировался на поезде Акмола-Аркалык. Аркалык до сих пор щитаетца столицей безысходности и казахстанской гопоты. Ездить туда желающих было не очень многа. Но я с радостью засобиралса в поездку в етот милый городище.

Мой наставник Коля был редкостный пидар: деньгами, которые мы косили на провозе безбилетников, спирта и шкур скотины он делитца со мной не хотел, потому что я был всего лишь стажер. А пахал я, считайте, наравне с ним.
Это классовое сука неравенство сподвигло меня на изучение потребительского спроса пассажиров и первые шаги в нелегком вагонном бизнесе.

Я шел и держал его за руку. Было уже темно, и только редкие прохожие мелькали по боковым аллейкам. Пахло морем и вареной кукурузой. Я оглядывался по сторонам, но все вокруг было для меня неизвестным и пугающе таинственным. Одно я на тот момент знал точно, что где-то рядом был пляж.
Мы шли точно шаг в шаг. Он крепко сжимал мою ладонь в своей и молчал, иногда сплевывая вязкую слюну на каменный забор. Забор выглядел в темноте как живое существо, и когда он плевал на него, мне было жутко неловко. Острые камни беззубо скалились блевотной улыбкой. Даже иногда мне казалось, что вся эта каменная масса неприятно хихикает, чавкая цементным раствором.

И тут один из камней вылетел из стены и снес ему голову. Уже без головы он упал на колени, продолжая держать меня за руку. Я освободил ладонь, осмотрелся по сторонам, и понял что потерялся.
Папа, пока он еще был с головой, всегда говорил: - "Если потеряешься, ищи туалет!"
Но перед тем как последовать этому мудрому совету, я решил заглянуть в отверстие в стене...

Я еще раз осмотрелся, вокруг никого не было видно. Лишь медленно вытекала кровь на остывающий асфальт. Из отверстия в стене веяло холодом и мрачной таинственностью. Чувства страха и любопытства переплелись в одно целое и полностью захватили меня. Я сделал несколько шагов к забору и остановился, оцепенев от ужаса. Вся эта масса шевелилась и дышала, раздувая каменные ноздри. В местах цементных соединений надувались буро-серые пузыри, которые, лопаясь, разбрызгивали вокруг личинки каких-то насекомых.

Костя Шишкин ужинал на Мясницкой, в ресторане французской кухни. Не сказать, чтобы Костя был поклонником фуа-гра или бычьих хвостов по-бургундски, в горшочках. Просто в пятницу вечером найти свободный столик дорогого стоило.
Ресторанчик назывался то ли "Монпелье", то ли "Монпарнас", то ли "Монмартр". Наверное, тут было дорого, но это обстоятельство Костю не отпугивало.
Поедая мясо по-бретонски, он пытался читать деловую прессу и нашел это занятие совершенно отвратительным. Все новости, о которых утром трубила пресса, сегодня вечером уже устарели. Ничего не стоила и бизнес-аналитика. Умозаключения экономических обозревателей нагоняли тоску.
Костя Шишкин отложил газеты и погрузился в меланхолию. Она сладко и томительно пощипывала душу, словно гитарист-виртуоз струны инструмента.
Костя думал о Яне. Вчера она улетела в Швейцарию, где училась в престижном банковском университете. Теперь ее не будет почти год.
Яна считалась Костиной невестой. Вчера они очень трогательно прощались. В Шереметьево-2 Костя махал ей платочком. Он, конечно же, не думал хранить ей верность, но и ничего серьезного в ее отсутствие заводить не хотел. Они с Яной представляли собой идеальную пару. Ее папой был банкир, а отец Кости возглавлял одну из крупнейших страховых компаний. Костя нисколько не сомневался, что родители задумывали какой-то хитрый биржевой альянс. И в клубах, и в развлекательных центрах, и во время объятий и нежностей в Костином пентхаусе, он не забывал, что все это является лишь частью сделки, и что он, что Яна - марионетки в крепких родительских руках.

Есть у меня брателло. Классный пацан двадцати лет отроду. Чуть пофигист, слегка мажор (хочется ему так думать), сильно романтик.

Когда братцу моему стукнуло шестнадцать годиков, встал перед нашей семьёй вопрос-вопросец: куда пойти учиться? Аттестат у нас, скажем прямо, выглядел тухло, особливо эрудицией мы не блистали, в отличниках и околоотличниках не числились. Помимо вышеназванных достоинств мы еще стабильно прогуливали, шарахались по бильярд-клубам, болтались по клубам ночным, попивали пивко и все прочие прелести... В ухе у нас ( в правильном - не подумайте) торчала серёжка, спиз... упёртая у меня из шкатулки, волосёнки мы гелили, носили гламурные сиреневые очки и ,вообще, вели неприемлемый для сына полковника Красной Армии образ жизни.

Мама сокрушалась, папа зеленел от злости, я подкидывала по пятихатке на походы в кофейню и вывод многочисленных барышень "в свет". Короче - картинка знакомая, не так-ли?

На вопросы "чем ты хочешь стать в жизни?" братец отвечал с присущей его возрасту целесообразностью: "А пофик, лишь бы бабло имелось"!

И на семейном совете, переступив через мамины рыдания, мои сомнения и брателлин пофигизм, папа принял авторитарное решение.

- ВОЕННОЕ УЧИЛИЩЕ! - сказал папа.