27 января 2012 года в 16:01
Это было во времена, когда очереди стояли за всем, - даже (и особенно!) за самыми обыкновенными кирпичами.
В конце восьмидесятых, когда мы сколотили бригаду из студентов и работали на третьей, выкупленной коммерсантами, смене старого кирпичного завода, у нас в смене часто появлялся старик: весь высохший, с продубленной кожей, очень смуглый, будто прокоптился в неведомых далях. Его звали Акоп; он и правда был не совсем местный - армянин, репатриировавшийся в пятидесятых откуда-то с Ближнего Востока.
В отличие от местных, Акоп почти не пил.
Кирпичный завод был прибежищем всех пьянчужек округи. Их не гоняли, тем более что бомжи и бичи ночевали на дырявой крыше завода, не замерзая на импровизированном ложе до самой зимы, согреваясь от громадных, еще довоенной постройки печей и, в свою очередь, созывая бригаду свистом, если их покой нарушали очередные халявщики, желающие спереть дефицитный тогда кирпич.
Считалось, что завод делает качественный кирпич, "сотку" - М-100.
Однако выдерживать технологии удавалось только нашей, "коммерческой" смене. Мы высушивали сырец по всем правилам, проверяя его в бесконечных, больше сотни в длину, сушильнях, - и только потом вывозили горячие тележки для обжига, составляя из заготовок-кирпичей особый узор, кирпичик к кирпичику. Это называлось "садка" - последний и самый трудоемкий этап перед обжигом. Если узор из полутора тысяч заготовок был не соблюден, кирпич тогда обжигался неравномерно и отправлялся, - по-крайней мере, должен был отправиться, - в "половье", в мусор, иначе говоря.
Остальные бригады обжигали невысушенный сырец, не выдерживая технологии: сырец плохо пропекался в печи и оказывался низкокачественным. Получающееся "половье" - кирпич, расколовшийся на половинки - засыпали при выкладке "елочкой" на поддон в самую середину. На это никто не жаловался - получить триста кирпичей терпимого качества и сотню "половья" у коммерсантов, проведших на кирпичном заводе в очереди дни и недели, считалось и без того удачей, где уж тут качать права. А уж к садчикам, нам с напарником, вообще никогда не предъявлялись претензии, ибо эта профессия считалась штучной, на уровне джазовых музыкантов, - то есть того, чему научиться нельзя в принципе, только прочувствовать. Ведь, перепутай мы узор выкладки, шанс исправиться оставался, - но это исправление целиком зависело от вдохновения садчика.