Время собирать камни, которые в Вас бросают... Они - основание Вашего будущего пьедестала...

Одна из главных ошибок человека - ложь самому себе.

Я не ругаюсь с глупыми женщинами, а умные не ругаются со мной.

Имея один маркер можно разрисовать всё кроме этого маркера. Имея два маркера можно разрисовать вообще всё.

Мы слишком редко видимся, чтоб при встрече пить чай...

Каждый шаг, каждый поступок, даже самый продуманный, может оказаться неверным. Как бы то ни было - это лучше, чем стоять на месте.

Каждый настоящий мужчина, должен уметь пугать коней и поджигать избы...

Здоровый цинизм - это промежуточное состояние, между юношеским максимализмом и старческим маразмом. Он позволяет глубже постигнуть природу человека, потому что на себе её не познаешь: сидя в мешке, трудно судить о его цвете.

Каждый человек, где-то в глубине души, хранит кладбище тех, кого он любил.

Хотя и сладостен азарт:
по сразу двум, идти дорогам -
нельзя одной колодой карт,
играть и с Дьяволом,и с Богом!

Бабушка монгольского вида скромно стоит у стены. Перед ней лежит узорчатая плошка. Временами бабушка осеняет прохожих крестным знамением и Христом-Богом просит просит на хлеб.
Проходящий мимо парень опрокидывает плошку на бок. Мелочь золотистым ручейком хлещет на пол.
- Шайтан! - кричит ему вслед бабка. - Атунхэнчи! Аллах тебя покарает!!!
Потом нагибается, с трудом, пересчитывая, собирает монеты и продолжает просить Христом-богом.


Девушка лет двадцати пяти и молодой паренек, спящий у нее на коленях.
Паренек подобен беззаботному котенку, а девушка - мудрой опытной кошке, которая взяла над ним опеку.
Мальчик проснется - и они снова станут на равных.
Для окружающих.


Весна. Нищий у входа пускает кусочком зеркала солнечных зайцев. Зайцы прыгают по вестибюлю, гоняются друг за другом и вообще радуются жизни.


На неудобном трамвайном кресле сидит женщина того возраста, когда место еще не уступают, но уже об этом подумывают.
Из под ее короткой юбки виднеются ноги, отполированные мужскими взглядами просто таки до зеркального блеска.

Петрович руководил одним из ЛПУ МГ ОАО "Газпром". За, исполнившиеся ему, шестьдесят лет Петрович прошел огни, воды и трубы, причем трубы перед тем как пройти еще и построил в большом количестве, ибо начинал будущий Газпром в числе первых. Начальником Петрович был от бога: управление свое знал до последних штуцеров и гаек, как мог обеспечивал подчиненных жильем, зарплатой, "путевочными" льготами и медобслуживанием, построил в поселке школу, лучший в республике детский сад и даже роддом. Не на свои же строил, спросите? Да не на свои. Но "выбивал фонды", организовывал стройку, смотрел за нами - подлецами-подрядчиками именно Петрович, а это немало.

Петрович и сейчас мужик жесткий и требовательный, когда на пенсии, а уж тогда - я уж не знаю как и объяснить. Ненавидел он лентяев и бездельников лютой ненавистью. Как всякий руководитель советской поры Петрович их сначала перевоспитывать пытался, а не получалось - шугал и гнобил по-страшному и боялись они его как огня на своем производстве. Они даже своих ленивых детей им пугали, рассказывая про Петровича людоедские истории, а уж новых сотрудников пугать начальником - сам бог велел.

Запуганная таким образом Ольга, только-только устроившаяся в строительную группу ЛПУ, совсем не удивилась, когда какой-то "шутник" заявил ей, что на ЛПУ существует график, по которому все женщины коллектива ходят к Петровичу домой доить корову. Петрович де корову недавно купил, а самому доить в лом, жены нет - разведен, вот он барщину и устроил. Ольга вообще-то девка боевая, себя в обиду не даст, она даже прорабом на стройке работала, но. Но так сложилась судьба, что ее, выскочившую в свое время замуж за красавца-танкиста, муж увез служить в таджикский Ленинабад, а уж из Ленинабада их попросили сразу, как только советская власть с дружбой народов кончились. Детей еще двое маленьких. Беженцы в общем. И на трудную судьбину несмотря, Ольга собрала остатки мужества и отправилась к Петровичу, если не протестовать, то хотя бы сказать, что коров она доить не умеет.
- Петрович! - начала Ольга с порога кабинета, но фразу не закончила и неожиданно для себя заплакала.

Гид вспотел и задыхался.

− Группа из Южной Кореи, сюда! - сказал гид.
− Ориентируйтесь по флажку, - сказал он.
− Взгляните пожалуйста на мемориальную доску, - сказал гид.
− В этой простой кишиневской школе учился с 1990 по 1993 годы сам знаменитый писатель Лоринков, - сказал он.
− Группа из Северной Кореи, пожалуйста, не притирайтесь к нам, - сказал гид.
− Вы оплатили только экскурсию, без гида, - сказал он.
− Пошли на хуй, макаки, быстро! - сказал он группе из Северной Кореи.
− Мужичок, мужичок, - сказал гиду мужичок в узких грязных джинсах и бывшей оранжевой майке.
− Мужичок, дай "пятерку" на пиво, - сказал он.
− Яньзцибугьдабагу! - сказал гид машинально.
− Че? - сказал мужичок.
− Пошел на хуй мудила, чтоб я тебя здесь больше не видел, блядь, - сказал гид.
− Вот что я сказал тебе по-корейски, - сказал он по-русски.
− А сейчас повторяю по-русски, - сказал он.
− Охрана! - сказал он.
− Лады-лады, - сказал мужичок

Отошел и тихо смешался с толпой под рассеянными взглядами охраны, прочесывавшей двор. Гид покачал головой и продолжил собирать группу у мемориальной доски с профилем писателя Лоринкова. Выполненная в мраморе, доска ослепительно сияла белизной на фоне серой стены старой кишиневской школы. Двор здания, покрытый потрескавшимся асфальтом, сквозь который пробивалась, - словно ученики школы сквозь наркотический и алкогольный дурман к знаниям, - всякая разная трава. Мужичок сорвал пучок травы, и стал продавать ее группе из Греции как священную траву с могилы самого писателя Лоринкова. Охрана нервничала, и ничего не могла поделать, во дворе собралось слишком много народу. Тысячи полторы человек, кучкуясь, переходили от крыльца школы ко двору, а оттуда на задворки, все шумели, толкались, гомонили... Везде висели указатели на английском, французском, японском, арабском и еще многих других языках. Общего на них было только одно.

- Если бы все были такими - же умными и целеустремленными как мы - рассуждал Петр - то мир наверняка стал бы лучше.
- Я, то знаю! Ведь мне это сказал учитель, а он то уж точно знает все. Он очень многому меня научил, всего полгода назад когда я приехал в этот большой город, чтобы получить образование, я был совершенным глупцом, у меня не было денег, и не было ночлега, учитель помог мне тогда, наставил меня на путь истинный и сегодня настал момент когда я отблагодарю его. Петр встал из - за стола, взял в руку тяжелую черную сумку и захлопнув дверь вышел из квартиры. В то ранее утро лишь редкие прохожие могли видеть неприметного молодого человека, быстрым шагом направляющегося к автобусной остановке. Петр четко знал все то, что ему предстоит делать, задание выданное ему накануне он выучил наизусть, и теперь каждый его шаг, каждое его движение приближали его к моменту когда все то, чему его учили уже около шести месяцев и то, к чему он шел всю его сознательную жизнь с самого рождения, подвергнется испытанию. Такому испытанию которое дается человеку один раз в жизни, и которое в конечном итоге решает все. Петр нисколько не сомневался в том, что сделал правильный выбор, он искренне верил в то, что это и есть его судьба.

Ровно через сорок минут Петр вышел из автобуса и быстрым шагом направился ко входу в огромное офисное здание, открыв дверь, он проигнорировал полусонного охранника и пройдя несколько метров по узкому коридору, оказался у двери. Перехватив сумку в левую руку он открыл дверь и вошел. Учитель уже был здесь. Роли были распределены еще накануне, а потому мужчины молча принялись за работу. Петр разложив содержимое своей сумки на полу, переоделся и сейчас стоял в двух шагах от своего учителя.

Сидоров был атличнег. Реальный такой атличнег, питёрошнег. Распесдяй, конечно, но тем не менее, в дневнеке униво было уныло и скушна - адни питёрке. Хуле. И правдивый он был ну просто до опизденения. Охуенно правдивый, или как исчо говорят особо умные люди, патологически честный был мальчег. Только вот с поведением незадача, это да. Драчун был и ваще, ну такой. Хулиганистый. Всегда пытался доказать сверстникам, что он круче. Погоняло у него было, панятна дело, Вовочка, хотя папа с мамой назвали Сидорова Егором. Учителя тожэ удивлялись, гыгы, чойта мол Сидоров всё Вовочка да Вовочка, хотя он - Егор. Но это - хуй сним, история несколько в ином аксепте будет.
Значиццо, дело было так: как-то во время распития разливной вотке кампашка десятикласснекаф завела разговор о половой ебле. И выяснилось, что Вовочка нихуя исчо не ёпса в свои шестнадцать лет. Впрочем, могло так оказаццо, шта и никто из пацаноф, что с отвращением втягивали в себя тошнотворную разливную водку и закусывали пижжеными по дороге к клубу незрелыми яблоками, тоже не ёпса. Но кагбы напесдели, что все ебуцца давно и помногу. И тока правдивый Вовочка честно призналсо, что тока дрочит. Особо сильно над ним никто не ржал, подъёбнули пару раз, да и фсё. Обижать Вовочку было чревато, ибо был он довольно силён, да к тому же занималсо самбо. Так што, по ебалу дать за ним никогда не заржавевало. О как.
Ну хуле, папесдели да забыли. Да только мысль о собственной ущербности глубоко засела в вовочкином сознании. Он стал вдруг замечать, что к нему липнет говно. То голупь на него насрёт, то в собачью кокажку вступит на лугу. Ващето, в деревне это дело обычное, хуле. Пошоркал подошвой по траве, да дальше пошёл. Однако подобные происшествия стали Вовочку раздражать. Сформировалась в его мозге мысль, что говно к нему липнет строго в соответствии с тем, как он облажался с половой еблей. Типа, раз девственник, то и всё говно теперь его. Пока не станет круче всех пацанов в вопросах ебли, то быть ему поговнуходящим. И попадающим под бомбардировки стай галок.

Всё когда-нибудь заканчивается. Особенно часто и некстати это случается с баблом и водкой. Вот и для дяди Гоши светлая полоса майских праздников неожиданно окрасилась в темные тона финансового кризиса. Он шароёбился по авиазаводу-кормильцу в поисках беспризорных и компактных материальных ценностей, но ничего походящего под эту категорию не находил. В основном, попадалась габаритная недвижимость, невыносимые дюралевые самолеты и другая неликвидная хуйня. Такие чудесные вещи как медные провода, брезент и канализационные люки давно уже было не найти на заводе, благодаря стараниям находчивого дяди Гоши. Последнее время ему приходилось довольствоваться разной дрянью, в виде пожарных краников, металлической стружки и пиздец какой колючей проволоки. А тут закончилось всё, кроме колючки.

Но на последнем выносе жадный дядя Гоша засыпался, я бы даже сказал, завалился. Протискиваясь через проходную, обмотанный под фуфайкой проволочным коконом расхититель запутался в турникете и рухнул, как пингвин, на кафельный пол, беспомощно растопырив ручёнки. Вахтер потом рассказывал, что такие душераздирающие, леденящие кровь вопли он слышал только однажды, на скотобойне. После сеанса иглоукалывания, сопровождаемого большой потерей крови, дядя Гоша получил погоняло "дуршлаг" и от стрёмной колючей проволоки отказался навсегда.

− Спускайся, идиот! - кричали солдаты.
− Больно не будет! - обещали они.
− Мы тебя просто в задницу трахнем, и отпустим! - смеялись они.
− Не корчи из себя героя! - злились они.
− Давай, урод, не порти нам весь день! - орали они.

Лейтенант молдавской армии Юкианел Мисимеску горько покачал головой.

− Быдло гребанное, - прошептал он.
− Ничтожество, - сказал он негромко.
− Плесень на бортах блестящего корпуса империи, - сказал он.

После этого Юкианел расстегнул роскошные брюки с лампасами - лучшего шитья в городе, - и помочился на солдат. Ответом ему был взрыв ярости. Солдаты грозили кулаками, плевались, и вообще, вели себя недостойно. А ведь путь воина, - думал лейтенант, - предполагает немногословие, сдержанность и ледяную улыбку на лице в любые моменты жизни.

Так что лейтенант холодно улыбнулся и стряхнул последние капли.

Медленно вращаясь, - словно в каком-то блокбастере, - они полетели вниз, отчетливо видные из-за своей яркой желтизны на синем июньском небе Молдавии тем, кто стоял внизу, задрав головы. Капли летели, пока лейтенант, застегивавший ширинку, выпрямлялся. Летели, когда лейтенант поправил на плече роскошную золотую ленту, на которой была нарисована голова быка - старинный молдавский герб. Все следили за каплями, словно завороженные. Оцепенение прошло, когда капля попала прямо в лоб командующему генеральным штабом Молдавии, генералу Андрюхе Попову, и разлетелась от удара тысячью мелких желтых микроскопических брызг. Какое прекрасное зрелище, подумал лейтенант Юкианел. Надо бы написать об этом стихотворение, подумал Юкианел. Если успею, подумал Юкианел. Солдатня внизу в ярости завыла, кто-то уже тащил лестницы. Лейтенант пожал плечами, и, глядя в телекамеры, выстроившиеся внизу фалангами, понял, что пора заканчивать. Чувствуя себя последним Мессией, лейтенант крикнул:

Жена никогда не знала, для чего предназначена эта штука.
Даже не задумывалась наверное.

Ну, стоит под ванной какая-то хрень на палочке, и стоит. Там много чего стоит, что её не касается.

Не задумывалась, пока однажды не поймала этим вантузом мышь.
Как они друг друга нашли, непонятно.
Но под рукой очень кстати оказался именно вантуз.
Вантуз оказался отменно удобной мышеловкой.

Мышь сидела тихонько под вантузом.
Жена радостно плясала вокруг.
Какое-то время они через этот вантуз мирно переговаривались, решая, как быть дальше.
Кому из них пришла в голову мысль о совочке я с уверенностью сказать не могу.
Но так или иначе, жена взяла совочек, и аккуратно двигая, очень осторожно, что бы случайно не прищемить мышу лапы, стала перемещать вантуз вместе с мышом с пола на совок. При этом она просила мыша внутри подпрыгивать, и перед каждым движением командовала что-то типа "Але!-Оп!"
Потом они оделись, и стараясь не делать резких движений, что бы не нарушить целостность конструкции и не причинить неудобств несчастному животному, в одной руке совочек, в другой плотно прижатый к нему вантуз, отправились на помойку.
Она торжественно несла хрупкую конструкцию через весь двор, как контейнер с органами для пересадки самому себе, вызывая нездоровое любопытство соседей и бродячих собак. Немногочисленные свидетели могли слышать, как она при этом негромко разговаривает с вантузом, оправдываясь и в чём-то его убеждая.
Потом она призналась: по дороге у неё один раз мелькнула подлая мысль о том, что животное можно было никуда и не носить, а просто смыть в унитазе. Только один раз мелькнула. Но она тут же устыдилась собственной жестокости.

- Ну что, Маш, может, объяснишь?
- О чём ты, любимый? - о, эти невинные, невиновные глаза. Лживые сучьи губы. Как ёбнуть бы по ним.

- Где ты была позавчера днём?
- У Кати... Я же тебе говорила...
- У Кати?
- Да. Что? Позвони ей, спроси, если не веришь.
- Да зачем же я стану ей звонить? И без этого ясно, что вы с нею заодно и всегда друг дружку отмажете. Если это в ваших интересах... Я-то ведь прекрасно знаю, что ни у какой Кати ты не была, как бы горячо она меня в этом не уверяла. Да. И не надо делать такое удивлённое... лицо. Толян мне сказал, что видел тебя в центре, в летнем кафе... Да не одну...

Глаза всё те же, а вот цвет лица изменился - покраснела. Но не сильно. Это ей всегда шло. Так-то, красноватая тварь.

- Толик? Видел меня в кафе? А он ничего с перепою не перепутал?

Молча глядеть на неё, жечь усмешкой. Затем сказать:

- Да нет, не перепутал. И он уже почти неделю не пьёт, так что не надо. Больше того - он был трезв настолько, что даже на мобильник тебя сфотал - знал, что я не поверю... Вы там так трогательно мнёте друг дружке пальцы...

Глаза забегали, румянец усугубился. Чует, мышка, что попалась. Вот кто мне объяснит: как, как, как можно быть таким лицемерным существом?!

Нежно любимый муж позвонил после двухдневного опоздания с работы и сообщил что скоро будет, и не один. Суприз типа. Ну, я сюрпризы люблю. Особенно когда мужа два дня не видела. Я отложила любимую скалку и стала ждать.
Вскоре в дверь постучали.
Физиономия благоверного несла следы двухдневных возлияний в виде заплывших очей, и аромата благородного перегару.
-А я не один! - сказала физиономия. - я с Толяном!
Вот только Толяна мне не хватало, подумала я, но спорить было поздно, ибо второе тело, принадлежавшее Толяну незамедлило впасть в квартиру.
- А я не один! - сказал Толян.
- Вижу.. ты с моим мужем.
- Не угадала! - радостно пукнул вчерашней шавермой Толян. - я с Аллочкой!
Аллочка чинно вошла следом.
Аллочка, как мне показалось, была заметно трезвее своих спутников, на полуметровых шпильках в юбке слегка прикрывающей лобковые волоса и с немытой причёской на голове. Мужики заулыбались. Я нахмурилась. Толян последние лет пять был женат, определённо не на Аллочке, и имел супругу с повышенно мягким характером, и гадить в душу бабе с ягнячьими глазами, для которой вся жизнь с её грёбаным смыслом в Толянчиковом счастье, по-моему гнусно. Я - другое дело. Глаза у меня не ягнячьи, и характер гадючий. Я и скалкой могу.
Вся компания ввалилась в единственную комнату гремя авоськами и распространяя запахи перегара, отрыжки и нестиранных носков. Расположились. Достали провиант.
- А не сходить ли тебе на кухню, дорогая, не сотворить ли нам закусончик? - поинтересовался супруг.
- А вы уверены, что банкет требует продолжения, мой господин? - поинтересовалась я, со всем сарказмом на который была способна.
- нууу лааадно тебе - вступил баритоном Толян, - мы и тебе нальём.
А то. В принесённой авоське оказалось богато. Две двухлитровые сиськи пива, бутылка водки и бутылка кальвадоса. Я нервно икнула:
-Это кто у нас такой эстет-кальвадософил? Надеюсь не спиздили?!
-Это мальчики для меня купили - подала голос нимфа с дивана, ковырнула в ухе и изящно обтёрла пальчик о краешек дивана.
-Это они мне оставят. в качестве компенсации. за моральный вред. -сказала я проследив за движением пальчика по дивану. - и за материальный ущерб тоже.

Я с ней познакомился на выставке холодильного оборудования. У пункта выдачи бесплатных напитков. Я пятый стакан пива просил, а она воду пила. Жара была, лето. "Интересуетесь компрессорами германского производства?" - спрашиваю, кивая на стенд с массивными агрегатами.
- Да, отвечает, - меня вообще интересуют детали и механизмы, которые в тепловых машинах задействованы. Термодинамика - один из моих любимых предметов в университете. Карно, Ренкин, я восхищаюсь трудами этих людей. Сколько они сделали для человечества!
- Насчёт Карно,- сообщаю, пригубив холодного пива, - вас полностью поддерживаю, а вот про Ренкина, не смотря на все заслуги, я нехорошее слышал.
Некоторое время я с удовольствием выдерживаю удивлённый взгляд больших карих глаз.
- И что же Ренкин? - сдаётся любопытная студентка.
- Как-то он с научным докладом в Эдинбурге выступал. Только закончил, с кафедры ногу спустил и тут из штанины что-то выпало. Сначала думали брелок от ключей, бывает, через дырку в кармане вываливается, но потом пригляделись, а на полу анальные шарики лежат!

Студенточка снова удивилась, но на этот раз в её взгляде промелькнул страх. Однако секунду спустя она расхохоталась.
- Скажешь тоже, - отсмеявшись, добродушно проговорила она.
Мы ещё немного побродили по выставке, а затем отправились в кафе. Её звали Сашей. На ней был светлый сарафан в мелкий цветочек и кожаные сандалии. Она была небольшого роста, немного крупная, но не толстая, а просто широкая в плечах. Светловолосая с гладкой белой кожей она не была красавицей, но обладала правильными чертами лица, и в целом Сашу можно было назвать привлекательной. Ей только не хватало женственности, я сразу это заметил. Она вела себя естественно и совершенно не применяла ко мне женских чар. Позже я убедился, что этими чарами студентка Саша просто не владеет.
В кафе она пила газированную воду, ела овощной салат и без умолку говорила о науке.

Работа братья - это пабочный эффект жызни, но порой нах без ниё тугавато приходицца в смысле жрачки и ваще. Вот и я осчутил фсе прелести безденижья и ваще прозябания, когда меня папёрли со стройуправления. А с работой каковато хуя в нашэ непрастое время напряг. Пасланявшись па стройкам и будучи послан неаднакратно так далеко нахуй, что если б все эти посылы материализовались, то я б оказался в районе Папуа сука Новой Гвиней. И вот плюнув на всех этих измученных кризисом работадателей с тревожными и падазриттельными литцами, я решыл найти работу чериз гозету сцуко.

Чево я там мои маленькие читатели не вычитал. Кто сцуко тока не требуецца в наше нелёхкое время. И какието органайзеры и бля бизнесмаркитолаги и нах ваще мерчендайзиры. Я пака читал, чуть глоза не поломал нахуй от невираятных соеденений знакомых с децтва букв. Наконец, ноткнулся на знакомую рубрику на букву "п". "Плиточники". Не требуюццо сцуко. Молдаване видать полнастью захватили рынок и лехко кантралируют этот нелёхкий бизнес. И тут сматрю прадавцов требуецца хуева туча. Ва все мыслемые и немыслемые магазины и ваще. Во думаю. Пайду таргавать хуле. У меня с децтва к тарговле предраспаложеннасть. Ещё када я вкладыши от жвачек Андрюхе Коломойцу впаривал.

И тут нах на глаза попадаецца абъявление в жырной, как Лолита Миляфская, рамке. "Требуеццо нах продавец в секс-шоп. Строго мужык суко. Бабам не беспокоиццо. Шоб был приятной норужности. Шоб дефки от него кипятком сцали и раздвигали ноги от его одного всгляда. Аплата ебанистическая. Всем антониобандерасам званить па тилифону..."

Как ни поеду отдыхать в санаторий (правда, съездил за всю свою жизнь пока всего три раза, вот собираюсь в июле в четвертый раз), обязательно нарвусь на чудаковатого соседа по номеру. Хотя, может, и сам такой. Но речь-то сейчас не обо мне.

Ходок

В санатории "Енисей" соседом по палате у меня был некто Николай Петрович, крепкий еще на вид мужик, за шестьдесят с небольшим лет.
В столовой нас рассадили по разным местам - у Петровича диета. Он устроился неподалеку от меня, напротив улыбчивой молодящейся блондинки. После ужина Петрович исчез. Вернулся в палату уже ближе к десяти.
- Погуляли, поговорили,- довольно сообщил он мне.- Чувствую, что она не против... Еще немного поднажму- и Валька моя!
Стали укладываться ночевать. Петрович снял брюки. Колени у него были перемотаны эластичными бинтами.
- Мениски,- дал пояснение Петрович.- Оперировали, да толку-то. Теперь вот без этих перетяжек ходить не могу.
Потом он туго стянул голову специальной повязкой. Пожаловался:
- Мозги болят. Я же недавно попал в аварию, получил сильнейшее сотрясение.
А еще он перед сном съел целую пригоршню разноцветных таблеток.
- И ты при всех своих болячках да возрасте еще и по бабам бегаешь?- потрясенно спросил я его.

- Ну кто-то же должен за ними бегать, - обреченно вздохнул Петрович.
Утром меня ждало очередное потрясение: проснувшийся Петрович слез с кровати на пол и в туалетную комнату пополз... на четвереньках!
- Тебе плохо, Петрович?- вскрикнул я.- Давай дежурного врача позову.
- Мне не плохо,- задыхаясь, ответил он.- У меня так всегда по утрам. Просто мениски страшно болят. Но ничего, разомнусь, и все будет нормально.
И ведь точно, размялся, туго перебинтовал колени и на завтрак уже шел едва ли не вприпрыжку.

Отряд двигался быстро и совершенно бесшумно. Дюжина человек, полдюжины мулов. Ухали совы, шумела листва, сверчали сверчки. Факел идущего впереди Пабло де Риверы лишь слегка разгонял ночной мрак. Пабло был опытным следопытом, он мог вести отряд и днем и ночью, находя следы даже при свете Луны. Однако этой ночью он явно перестраховывался.
Идущий в середине колонны командующий отрядом Карлос дель Эстелья был погружен в свои мысли. Он, как и его товарищи по оружию, был озабочен предстоящей работой. Конечно, они делали это уже много раз, и, как говорят в Каталонии, не одну собаку на этом съели, и все же на душе у командира было неспокойно.
Он вспомнил день, когда они выступали. Как на улицы высыпал весь город. Как трубили трубачи и палили палачи. Как кардинал их благословил на богоугодное дело, а дочь самого короля уронила с балкона свой платочек. Последнее грело особенно, обещая несколько часов жаркой страсти по-испански, а если повезет и по-французски.
-Привал. - Скомандовал де Ривера и отряд неспешно разбрелся вдоль дороги. Короткий отдых, за который лишь начинаешь снова чувствовать свои ноги, и снова в путь. Вот почему закаленные воины с довольным кряканием усаживались у стволов деревьев и на холодные камни. Когда каждая секунда твоей жизни может стать последней, начинаешь ценить каждое хоть мгновение.
Карлос дель Эстелья подошел к развалившемуся в траве следопыту.
-Как думаешь, далеко еще?
-Ты же знаешь, командир, что я только направление держу. Растоянием командует она. Захочет, хоть сейчас подпустит, не захочет, и всю ночь пробегаем. Да что я тебе объясняю.
-Эхе, - задумчиво наморщил лоб Карлос. - Меня предчувствия терзают нехорошие.

- Слышь ты, блин, нытик, поговори у меня, - написала Софья Насонова в комментах, фразу которой одобрили все праздно-участвующие одной группы контакт, адресованную некому выскочке, который посмел обозвать их сообщество обывателями и проявить к ним своё непочтение.
- Софья! - раздался голос из кухни.
- Чего тебе? - нервно и раздражённо, своим звонко-хабалистым, нарочито манерным, как это делают участницы дома 2 голосом, спросила она.
- Кушать иди.
-Ща, иду! - недовольно, из-за того, что улетучилась очередная ехидная и "глубокая" мысль, от которой её отвлека мать, ответила она.
И написав ещё что-то наподобие: "Будь проще - и к тебе потянуться люди", довольная своей оригинальностью и глубокомыслием она пошла на кухню кушать. День складывался удачно: сидя в контакте, раздавая свои советы на любую тему направо и налево, Софья готовилась к совмещённому марафону велосипедистов и роллеров. Покушав, она кинула грязную тарелку в раковину, и ушла готовиться.

Пока она собиралась, в голове её витали простые мысли о том, как она встретит настоящего мужика, как тот будет долго и упорно добиваться её, и как затем она выйдет за него замуж, а он будет зарабатывать деньги. Потом она родит и будет воспитывать бэбика, работая чуть-чуть не ради денег, а ради собственного удовольствия, т.к. с точки зрения множества таких Софий, Ксюшек, Маринок и Анюток, именно так и должно всё происходить в жизни и никак иначе.
Одев джинсы и красную футболку, Софья захватила свой защитный синий шлем, купленный ей родителями, роликовые коньки и вышла на улицу. Погода стояла тёплая.

Когда вот так просто - то это не интересно!
Гораздо интереснее - под катом! ))

Своего первого быка молдавский матадор Диего убил без зрителей.

Да и сражение происходило вовсе не на арене для быков, которой в скромном селе Гидигич, что в Молдавии, просто неоткуда было взяться. Так что Диего, которого в мире звали Раду Тиру, просто привел быка за село на пастбище у пересохшего ручья. Глупый деревенский бык, которого звали Лупка, смотрел на Диего доверчиво, шел, переваливаясь, потому что на тучных деревенских харчах отъел харю, бока и яйца. Особенно яйца, подумал Диего с болью, глядя на быка сзади. Мысли о яйцах навели его на мысли о любимой и, увы, неверной жене Ольгуце, а те, в свою очередь, на мысли об измене и уходе этой самой жены. Хотя "уход" это, конечно, красиво сказано, подумал Диего с болью. После чего пнул несчастное животное в бок.

− Давай, хомбре, пошевеливайся! - крикнул Диего своего будущему сопернику, который и не подозревал, что ему вот-вот придется сразиться не на жизнь, а на смерть.
− Торро, торро! - крикнул Диего единственное известное ему слово, связанное с корридой.
− Му-у, - с обидой ответил бык, и, не понимая, чего от него хотят, потрусил в ложбинку у бывшего ручья.

Диего повел плечами, вдохнул воздух полной грудью... Теперь следовало подумать над тем, как схватится с быком. Дело в том, что матадор Диего не очень себе представлял, как именно проходит коррида. Более того. Он не только никогда в ней не участвовал и никогда не видел ее в живую, но даже не смотрел корриду по телевизору. Дело в том, что телевидения в молдавском селе Гидигич не было вот уже семь лет, потому что селяне давно украли кабель. Зато была мобильная связь и именно благодаря ей единственный матадор Гидигича, - в миру слесарь Раду Тиру, - узнал о том, что жена Ольгуца Тира уходит от него. Этого и следовало ожидать, говорили старики в деревне. Баба, которая подалась на заработки в Испанию, не вернется. Что ей наш брат-молдаван, если в Испании полно Хосе всяких, с деньгами да образованных. Да и характер у Ольгуцы был с детства, по правда говоря, легкий. Такой легкий, словно пушинка молдавского тополя, от которых у всей Молдавии в июне начинается аллергия. Блядина была Оля, в общем. Старожилы села тайком показывали друг другу фото, которое Оля прислала мужу из Испании - еще когда слала домой деньги, - и которое весь Гидигич скачал себе на мобильники. Оля стояла на фото в сапогах-ботфортах, короткой юбчонке серебристого цвета и, почему-то, подтяжках.

-Кооот! Котейка!!! - мальчик осторожно пробирался сквозь руины дома и тихонько звал - кис-кис-кис!!! Сквозь тишину, перемежаемую только случайным стуком отвалившейся потолочной балки или пласта штукатурки, он уже час искал своего кота. - Коот!!! Ну где же ты... - мальчуган всхлипнул и вытер нос рукавом своей рубашонки. На его чумазом лице отчетливо были видны две чистые полоски. От глаз, где иногда пробегали вниз одинокие слезинки.

От дома практически ничего не осталось. Бомба, угодив в него, выворотила наружу все вещи, что так бережно покупали его родители. И сейчас мальчик осторожно переступал через чудовищно изогнутый взрывом торшер, куски стены от своей комнаты с изорванными обоями. Через беспорядок игрушек, скомканных и засыпанных кирпичной крошкой.
- Кис,кис,кис... его тихий шепот был похож на молитву. Молитву, которая умоляла об одном - вернуться на три часа назад, что бы не заворожено ждать клёва, глядя на самодельный поплавок своей удочки, а стремглав бежать домой, пригибаясь от воя проносящихся тут и там самолетов с чужими крестами на фюзеляже и неубирающимися шасси, что б предупредить родителей. Когда он увидел эти чужие силуэты над городом, то первой мыслью было - как же повезло, он расскажет своим друзьям, что видел столько самолетов неизвестной марки первым... наверное снова перелетают на запад, - успел подумать он, как самолеты один за другим начали ложиться на крыло и над городом начали подниматься клубы дыма и всполохи огня. А потом пришли отголоски взрывов и пулеметных очередей...

Процесс ухода на пенсию из армии - это еще тот процесс.
Года 3 ничего не получаем на складах (по выходу получим деньгами), компенсации, выходные пособия...

То, что я расскажу - такое бывает только в авиации. Тут у людей больше свободного времени. По Марксу - богатства общества. Тут он был прав. Если целый день ждешь разрешения на вылет, то чем-то надо заниматься. Кто-то спит, играют в карты - особый разговор, некоторые читают. Но это вызывало подозрение у бдительных товарищей, да и политотдел не дремал.

Разговор не об этом. Такую операцию готовили, ждали подходящую кандидатуру.
Представьте: пара прапоров бегает по службам с обходным листом. Проходя мимо финчасти, наш кандидат видит, как другой прапор у кабинета финансиста, слюнявя пальцы, пересчитывает толстую пачку рублей.
- Это чего?
- Да за баню...
- Какую баню?

- Мы - прапорщики, сверхсрочники, нам по уставу полагалось бесплатно мыться в солдатской бане. Мы же не ходили? - Нет. Так вот 1800 рублей за 25 лет.
Течет слюна и он ничего не видит, кроме этих денег. Рыба клюнула.
- А че делать?
- Зайди к финансисту.
- Ага...
1800 рэ по тем временам - это "Урал" с коляской, который в соседней деревне оторвут с руками за 2500!
- Товарыщчь капитан, мне бы 1800 за баню.