Аня растила сына одна. Когда малышу исполнилось пять лет, он начал задавать вопросы про папу. Ей не пришлось ему врать, она честно и откровенно сказала, что Вадим, папа Сани, был милиционером и погиб на задании. Правда, она не рассказывала Сашке, что его отец был застрелен шальной пулей, которая могла попасть в такого же мальчугана как сын. Какой-то алкаш в момент очередной "бытовухи" вытащил из шкафа ружье, застрелил в упор жену, а потом открыл окно и, периодически прикладываясь к горлышку "роднульки", начал пьяную пальбу по живым мишеням во дворе. Прибывшая опергруппа быстро нашла участкового, прячущегося от пуль за углом дома, совместно решалось, как разбираться с ситуацией. Неожиданно, несмотря на предупреждение жильцов, открылась дверь соседнего с дебоширом подъезда, оттуда выкатился мальчуган и побежал детскими шажками к площадке. Вадим, недолго думая, рванул, матерясь, ему наперерез и поймал пулю, которая должна была прервать толком и не начавшуюся жизнь мальчонки.
Алкоголика скрутили, надавали по почкам, посадили. Аня осталась с годовалым сыном одна.
Что делать дальше она не знала. Правда, когда она, рыдая, уткнулась отцу покойного мужа в плечо, то он, хмуря кустистые брови, сказал: "Дочка, не бойся, одну мы тебя не оставим. Ты смотри за Сашкой, мы присмотрим за тобой".
Сашка, несмотря на "безотцовщину", рос спокойным, смышленым ребенком. Бывали детские драки во дворе, шалости в садике, но и соседи, и воспитатели, понимая ситуацию Ани, на мальчика не ругались.


- Мам, а кто раздувает звезды? - однажды серьезно спросил он ее, когда она укладывала его спать. Перед сном он не любил слушать сказки, считая себя уже взрослым для этого. Он засыпал, глазея на звездное небо за окном, разглядывая причудливые рисунки, образованные созвездиями, улыбаясь, когда звезды ему подмигивали.
- Сынуль, как это кто? - слегка опешила Аня, - никто не задувает. А чего ты спросил?

Не доверять человеку, рассказавшему мне это, я не имею права, потому, как до этого на враках он пойман не был. Да и ситуация вполне правдоподобная. Так, что...

Давно, когда я был примерно как ты, только помоложе, работал в Москве заместителем одного очень большого начальника в одном очень большом министерстве. Но хотя должность и называлась "заместитель начальника", но фактически я был личным его порученцем. Точнее порученцем его семьи.

Ничего плохого сказать не могу, и жилось сытно, и спалось сладко. Мария Петровна, супруга евоная, так вообще была женщина высокого образования и утонченного вкуса. А как одевалась, как одевалась... Сама Коко Шанель свое "маленькое черное платье" сжевала бы от зависти. Да и чего было не одеваться красиво, если это министерство имело прямые контакты с заграницей? А в то время, когда и Прибалтика для Союза была "заграницей", то что уж говорить про загнивающий запад.
Я от нее не то, что матерного слова не слышал или скажем какого-нибудь похабного анекдота, но и голос она никогда не повышала.

А вот Иван Афанасьевич был мужик крутой. Чуть что не по евоному, так мат в пять этажей и обещание что-нибудь сделать непотребное с оппонентом. Но мне грех жаловаться, на меня он орал очень редко. То ли потому, что я хорошо делал свое дело, то ли супруга, Мария Петровна гасила его гнев, не знаю. Но по загривку я получал не часто. Тем более, что половину времени я проводил в поездках по магазинам, где мне выносили завернутое в бумагу что то, пахнущее то сервелатом, то осетриной холодного копчения.

Даа... Времена были такие. Все из под полы, из под прилавков. Меня они тоже иногда баловали, особенно на праздник какой-нибудь, или например когда ездили на охоту в Завидово, пострелять, шашлыков пожарить, водочки понятное дело попить. Столы то там были накрыты даже нынешним не чета. А кушали совсем мало. Остальное то куда девать? И нарезка нетронутая, и балычок ароматный в блюдцах. Ну не выбрасывать же? Вот мне и разрешали, что потребно, домой забирать. Эх, пробовал я недавно балычок сырокопченый... Не то, не то, что тогда... Тогда оно вкуснее было и кушалось... Радостнее, что ли...

Есть в мире такая вещь, как авиационный терроризм. Это когда самолет захватывает террорист и, угрожая летчикам и пассажирам, требует развернуться и лететь в Сомали. Или сам садится за штурвал и таранит башни Торгового центра. Есть такая проблема? Увы, есть. Как она решается сегодня? С большим трудом. Аэропорты напичканы шпионами в штатском, видеокамерами, рентгеновскими установками, рамками и сканерами, которые пытаются обнаружить у пассажиров оружие, взрывчатку, кислоты, колющие предметы... У детей отбирают поилки с водой, пенсионеров заставляют позорно снимать пряжки на кальсонах, а уж если у кого-то металлические протезы... В общем, ад, который кажется нам естественным решением вопроса, потому что другого решения проблемы мы не мыслим. Верно?
А ведь другое решение есть. Оно непривычное, но действенное. Для меня загадка, почему оно не применяется - видимо, пилотам скучно летать без стюардесс, некого ущипнуть за попу. Но не будем забегать вперед, расскажу по порядку. Представим себе, что в кабине пилотов собственная дверь наружу, свой туалет и свои бутерброды. Но их кабина отделена от остального салона совершенно глухой непробиваемой перегородкой. Чтоб она была совсем уж непробиваемой, желательно между кабиной и салоном разместить небольшой машинный отсек. Цель: чтобы ни с пассажирами, ни со стюардессами у пилотов не было обратной связи. Пилоты могут делать сообщения пассажирам, но получать что-то в ответ - никогда. Да и зачем? Что интересного им могут рассказать стюардессы? Вошли в кабину, заперлись, взлетели, полетали, сели. В положенном месте в положенный срок. Кто из пилотов жаждет славы - может потом выйти из своей двери, обежать самолет кругом и встать около трапа, чтобы пассажиры говорили ему спасибо за прекрасный полет.

Меньше всего ему понравилась кукла присобаченная на капоте длинного и сверкающего Линкольна. Но он всё равно умилися ей как детскому желанию своей невесты. Лимузинов было два - один для молодых и свидетелей и другой - для близких родственников. Сначала Юджин был против такого антуража, но его ненаглядная сделала такие бровки домиком, какие только она умела делать когда ей что то было надо, и он не смог ей отказать. Он очень любил, просто обожал, даже боготворил свою невесту и потому согласился на все прибамбасы, которые жуликоватые одесситы (как будто одесситы могут быть другими) напредлагали им в конторе занимающейся подобной лабудой.

Но когда вся кавалькада подъехала к его дому, с весёлыми гудками - первыми аккордами марша Мендельсона, и нарядные люди с цветами высыпали на улицу, Юджин признал, что иногда он мог бы поступаться своей мачо натурой и делать небольшой уклон в сторону своей романтически насторенной будущей жены. Оно может того стоить.

--- Женечка, ну это будет самый замечательный день в нашей жизни... Пусть он запомнится нам таким красивым и светлым каким вижу его я, --- миниатюрная ручка Алисы Оглоедовой, будущей миссис Верлицкой, легла туда куда обычно ложатся ручки обожаемых невест в решении подобных вопросов, --- разве тебе не хочется увидеть меня такой красивой, в белом платье с фатой и в лимузине и что бы фата развивалась в открытое окно - пусть все нам завидуют... это же для тебя, ты же знаешь как я тебя люблю... --- Алиса потёрлась тонким носиком с трогательной горбинкой о плечо Юджина. И он конечно сдлася. Да и кто бы не сдался?

Слава богу средства позволяли. И вместо скромного бракосочетания в Лас Вегасе, как планировал жених, был задуман грандиозный вечер на триста персон в Распутине. "Пусть девочка порадуется, у неё такое красивое личико когда она счастлива, никогда не буду её обижать" - слюняво расчувстовался Юджин, что не было ему свойственно до встречи с Алисой. Он всегда мечтал именно о такой жене - тонкой, ранимой, чуствительной и чуть-чуть экзальтированной. Его мужское "Я" требовало и мечтало о защите родного существа от напасатей жестокой реальности.

Откуда невозмись у него возникло какое то странное, гнетущее чувство, что всё это неправильно, что всё что он думает и хочет совершить в высшей степени безнравственно и невозможно. Ему даже почему-то сильно, со злостью, захотелось укусить её за что-нибудь. Гена выругался и на мгновение призадумался, пристально и с интересом всматриваясь в лицо мёртвой девушки. Кто она? Может быть она была студенткой медицинского колледжа или университета и хотела помогать людям, а может она была ночной жрицей любви или одной из всех этих модных прожигательниц жизни видимых им не раз? Кем бы она ни была при жизни, теперь она так тривиально лежала на цинковом выдвижном столе провинциального морга и ни о чём не волновалась, а над ней склонился как стервятник над куском падали мрачный санитар по имени Генадий.

Он расстегнул ремень брюк, думая о том что он делал подобное десятки раз, но теперь ему вдруг почему то стало как то не по себе, какое то жалкое подобие морали стенало и ныло в нём. Какой то маленький кусочек прежнего целомудрия увещевал в его мозгу. Санитар вдруг подумал что когда то, в своей не такой уж далёкой юности, он не осмелился бы даже думать о таком противоестественном половом акте. Но эта жизнь уже давно успела развратить его.

Да, эта ненормированная, порой зловонная и на редкость проспиртованная и проституированная жизнь санитара морга. Ему почему то ещё вдруг припомнилась девочка-утопленница лет тринадцати, которой он овладел вот так же. Её нежные черты лица и то что его чуть не схватили с поличным когда он уже закончил и вдруг услышал как поворачивается ручка входной двери. Он успел тогда отскочить и кое-как, одним рывком, натянуть штаны и прикрыть её синеющие, детские гениталии плюшевым платьицем, которое было на ней. Теперь это не могло повториться, ведь он предусмотрительно закрыл дверь на защёлку. Взобравшись на столешницу, Гена расстегнул джинсы на трупе девушки и принялся стаскивать их. Покончив с нелёгкой работой, он с животным удовлетворением отметил для себя что у покойницы красивые ноги и розовые трусики с бахромой. Характерная синева трупа нисколько не смущала его, даже напротив, она добавляла какую-то искорку в его извращённые фантазии, а может даже была их квинтэссенцией. Затем он нежно запустил свои руки ей под ягодицы и принялся с наслаждением стаскивать с неё трусы, когда с ними было покончено, он на мгновение уткнулся в них лицом. Надышавшись аромата поношенного женского белья, Гена бережно скомкал их и положил на стол сбоку. Но тут внимание, похотливо облизывающегося, санитара привлекло какое то бугристое образование. Откинув немного воротник блузки, и расстегнув пуговицу, он обнаружил странный амулет на шее мёртвой девушки. Не то африканский, не то индийский, он изображал кровожадно оскалившийся, получеловеческий анфас и был разукрашен разнообразными косточками маленьких зверей, скорее всего, птиц или мышей. Гена очень удивился неожиданной находке, а особенно несоответствию стиля амулета- стилю одежды девушки. Он прикоснулся к тотему-амулету и вспомнил что труп поступил к ним сегодня после полуночи и что виной всему неожиданно выскочившая машина, которая сбила женщину где то на М... улице, у П... моста. Затем Гена начал методично, пуговица за пуговицей, расстегивать блузку, с удовольствием для себя замечая что замок лифчика находится спереди. Трясущимися от нервного напряжения руками, он с третьей попытки расстегнул его и припал к немного разъехавшимся в разные стороны, синим, холодным грудям, своими тёплыми и шершавыми губами. Внезапный приступ асматического удушья заставил санитара достать из кармана ингалятор и принять порцию едкого медицинского пара. Отдышавшись, Гена подмял свои штаны под колени и спустил трусы, его скипетр отображал крайне высокую степень возбуждения. Сотрясаясь всем телом от будоражащего волнами вожделения, он впопыхах раздвинул ноги своей "жертвы" и припав всем телом, помог члену нацелится. Потом закусив нижнюю губу и покраснев от натуги с силой протолкнул в разжавшуюся мёртвую плоть свой рычаг. Он повторял свои толкающие движения снова и снова. В какой то момент ему показалось что труп шевельнулся под ним, Гена остановился и наигранно цинично спросил у покойницы:

- Твою мать!

Серое осеннее утро началось для Вити с того, что он промочил носки. В ванной из-под линолеума совершенно неожиданно натекла лужа мыльной прокисшей воды.
Надо сказать что подобная оказия не была для него сюрпризом - он недавно вьехал в эту квартиру и уже успел сменить десяток сгоравших друг за другом лампочек, прочистить засорившуюся канализацию и перекрасить пол в спальне.

Квартира-сталинка, на третьем этаже трёхэтажного дома, казалось жила своей жизнью. Она находилась в районе Расточки - окружении бывшего завода расточных станков, который на данный момент был самым старым в городе Н. В его дворах пролегали остатки рельсов с выштамповкой 1918, некогда шикарные квартиры дополнялись открытыми лоджиями, размером с хорошую комнату и все дворы были огорожены массивными арками и заборами. Этот шикарный отголосок прошлого не шёл ни в какое сравнение с тесными и некрасивыми хрущобами советских пятиэтажек.
Тем не менее, всему приходит конец.
Дома из шлакоблока потихоньку давали трещины и списывались под снос, стены обсыпались, но администрация не спешила расселять их жильцов.
И даже регулярно дающие течь стояки с горячей водой их не смущали.

Вот и сейчас Витя, стоя на коленях, усердно отдирал прикленный в ванной линолеум, под которым действительно собралось целое озеро.

Витя матерился, собирая воду тряпкой, и все думал о том, что же могло стать причиной появления этой воды здесь.
Задрал голову наверх - потолок сухой. Проверил краны и слив у ванны - сухие, под ними - ни капельки.. Хотя стоп.
Под противоположным концом ванны в полу красовалась здоровенная круглая дырка. Сырая полоска вела от неё прямо к луже, как бы указывая на причастность к совершенному деянию.

Было это году так примерно в 87-м. В разгар летнего сезона - август месяц - мне нужно было срочно добраться из Евпатории в Мурманск. Сами представляете. Всеми правдами и неправдами я добрался до Киева, из Киева в Москву, а из Москвы в Мурманск - ну никак! Нет билетов, и не предвидится на месяц вперед. Проводники не сажают "левых" пассажиров на такие расстояния.
Тогда я решил добраться до Питера. Все ближе к цели, да и поездов побольше. Билетов, разумеется, тоже нет. Не беда, стал бродить вдоль отправляющихся составов и с третьей попытки нашел "понимающего" проводника, заплатил денег и оказался в совершенно пустом купе. Добрый проводник заверил меня, что я, скорее всего, доеду в полном одиночестве. Вот только белье он мне почему-то выдать не может, но все подушки и одеяла - в полном моем распоряжении. Поезд, кстати, был ночной.
Ну, ничего. На четвертые сутки передвижений в общих вагонах и ночевок на вокзалах условия мне показались королевскими.
Часа в три ночи я проснулся от стука в купе. На пороге стоял заспанный и очень взволнованный проводник.
- Поднимайся, пассажиры на эти места пришли!
- А я куда?
Проводник думал не долго: - Лезь на багажную полку и до конца пути не высовывайся!
Делать нечего, я взял два одеяла и подушку и начал взбираться на места для чемоданов.
- Нельзя! Нельзя два одеяла! Только одно! У меня больше нет! И подушки нет!
Ну нет, так нет. Я постелил одно одеяло и, скрутившись в позе эмбриона, стал слушать, как внизу еще раз открылись двери, и семейство средних лет с двумя детьми стало устраиваться в купе, как проводник с извинениями принес недостающее одеяло, как что-то почавкали, как стали укладывать детей и т. д. В общем, все бы было ничего, и доехал бы я на багажной полке в ночном полумраке до Питера, если бы тетка не оказалась настоящей стервой. То она долго пилила мужа за какие-то грехи, то гоняла его по разным поводам к проводнику, а под конец заявила, что из окна дует, и окно это надо занавесить одеялом. Муж в очередной раз сходил к проводнику и сообщил, что одеял нет. Тетка опять завела унылую песню, какой у нее муж растяпа и как она всю жизнь должна все решать сама. А потом с радостным воплем, что вот же с багажной полки край одеяла свисает, стала тянуть мое одеяло на себя.
Тут надо сказать, что я обладаю довольно выраженным кавказским типом лица, сильно загорел, четыре дня не брился и плохо мылся, ношу довольно густую шевелюру, которая к тому времени превратилась в торчащие в разные стороны патлы. Естественно несколько секунд я молча боролся за свое последнее одеяло, а когда понял, что проиграл, высунул голову и, оказавшись с теткой глаза в глаза, в жутковатом свете ночников рявкнул: "Это мое одеяло!.. "
Так я впервые узнал, что женщины падают в обмороки не только в водевилях...

- Второй тайм начался с атак ювенского "Туринтуса".
- Это Куман. Вы, наверное, узнали его кучерявые ноги.
- С чувством выполненного долга встает с нашего нападающего армянский защитник.
- Мяч пролетает между головами Левицкого.
- Шовковский получает пас от своего друга по жизни - Владислава Ващука. КСТАТИ ОHИ ЖЕHАТЫ.
- Мяч у голубых - я имею ввиду "Hаполи", вы не подумайте ничего такого.
- К этому матчу специально проводился опрос журналистов и комментаторов. Hадо было угадать счет и автора первого гола Я поставил на 0:0, а первый гол, на мой взгляд, забьет Клинсман.
- Hа мой взгляд, в финале встретятся сборные Франции и Бразилии, а чемпионом станет Англия.
- И мяч, преодолев последнее препятствие МЕЖДУ HОГАМИ вратаря, влетает в ворота.
-Я давно говоpил: не yмеешь - не симyлиpyй
-Из-за pадости, что забил гол такомy сильномy и гpозномy
сопеpникy, Баджо повесился на воpотах!
-Виалли выкатился за боковyю линию вместе с ногами сопеpника.
-Хyли Лопес бьёт по воpотам!.. Хyли - это его имя-
-Кpивов хотел пpобить сильно и точно, но не полyчилось
-За левыми воpотами pасположилсь болельщики "Лацио". Они все
голyбые.
-Валентин Иванов молчит. Даже я это слышy.
-Вот Тихонов бежит за мячом, подбегает к вpатаpю и овладевает
им.
-Литманен имел тpёх защитников - двоих сзади и одного пеpед
собой.
-С мячом немцы, в данном слyчае - фpанцyз.
-Защитник датчан поднял ногy, и атака голландцев захлебнyлась.
-Удаp был очень сильным. Мяч попал в головy защитника. Если
есть мозги, возможно, бyдет сотpясение.

Все эти научные фантастики и прочая поебень насчёт пересадки органов животных людям и наоборот - полная хуйня.
Я знаю это точно, ведь у меня был барсук. Маленького и беззащитного я выменял его у рыбаков на пачку "Полёта", которую спиздил у отца.
Где рыбаки нашли барсука я ниибу.

Я назвал барсука в честь, любимого мной героя. Мстительного, романтического ублюдка - Эдмонда Дантеса.
Со временем Дантес вырос, ожирел, и начать давить кур. Поэтому его пришлось поместить в клетку. Там он грыз овощи и злобно фырчал на тех же кур.
Почему Дантес так не любил кур я также ниибу.

Однажды я и мой лучший друг Димка играли во дворе в индейцев. Я был индейцем, а Димка ковбоем. У него был красивый пистолет, а меня нож. Мы договорились, что это томагавк.
Димка начал на меня нападать и кричать, что я краснолицый.
- Хау! - крикнул я, - Бледнолицый завоеватель!
Махнул ножом и отхуярил Димке ухо. А хуле? Индейцы всегда побеждают.

Бледнолицая мразь разревелась и побежала домой, забрызгивая кровью мой двор.
Рядышком осталось валяться Димкино ухо.

Мне стало скучно и я начал думать, чем себя занять. Понятное дело, что объектом моего внимания стал вестибулярно-слуховой аппарат товарища.
Сначала я думал его зажарить, но потом передумал. Я решил, что это мой трофей. Вернее - скальп.
Я начал бегать по двору и размахивать ухом, как бы радуясь победе.
- Фыр, фырррр! - Вдруг заволновался Дантес и начал бросаться на сетку в клетке.

Подходящий момент

Бабушка у Наташи была психотерапевтом без диплома. И без кабинета. Ну, и денег она за это не получала. Это был такой кухонный психотерапевт. Она учила всех находить "ключи к сердцу". Каждый вечер с бутылочкой кагора к ней прибегала какая-нибудь несчастно-влюблённая девица или обиженная жена. А то и мама, замучавшаяся с подростком-балбесом. Наташку выгоняли из кухни и за неплотно закрытыми дверями искали эти еще не найденные или уже потерянные ключи. Но внучка не терялась - подслушивала. Понимала - не понимала, но впрок.
- Ты не при дуром, - поясняла бабушка клиентам. - Надо выбрать подходящий момент...
- Надо попробовать! - потянуло нашу Наташеньку на эксперименты. В первом классе она решила начать эти эксперименты. К кому бы ключи подобрать? К Сашке Демину! Девчонок презирает, носится на перемене, как угорелый, толкается. Или еще выскочит из-за угла - и ка-а-ак гавкнет! Многие девочки пугаются. А учительница географии однажды даже уронила глобус.
Надо, надо подобрать ключ - хотя бы и консервный. Или вообще - гаечный, еще лучше.
Задача сложная. Вот Тоня пыталась подкупить его пирожками. Вкусные домашние пирожки. Так он слопает, а потом дразнится:
- А у моей мамы пирожки вкуснее!

Хотя все знают, что его мама готовить не умеет, не любит и не будет. Она так сама говорит.
А Лариска-отличница списывать этому безобразнику всегда давала, да еще и домашнее задание пыталась объяснить. Сашка списать - спишет, слушать ничего не хочет, говорит, что и сам все знает, только ему неохота.
Однажды хулиган-затейник придумал новый фокус для пугания девчонок. Принес в школу огромного хищного вида жука-дровосека. Держал его на ладошке и совал всем в нос:

Как-то раз довелось расселять нам квартиру в Москве. Все было очень честно, справедливо и в рамках закона: за убогую трешку хрущевку в огромной помойке насыщенной газами, флюидами и эманациями зла, мы дали людям замечательный дом в экологически чистой Орловской области и мешок денег. Ну, не то что бы дом был совсем замечательный, да и мешок денег был не такой уж большой и купюры в нем лежали все больше десяти да пятидесяти рублевые, но все же. Я считаю, что солнце воздух и вода, прилагаемые к дому, стоили той небольшой суммы, которую мы имели за оказываемую в переселении помощь.
Как же выпивающие жители московской квартиры решились улучшить свои жилищные условия?
C трудом - пришлось с ними немного поработать. Был вызван специально обученный человек, по кличке Батон: в торжественной обстановке ему вручили деньги на водку и отправили общаться с жильцами.
Те, естественно приняли водку с Батоном радостно и доброжелательно. Водки было много, Батон вел себя пристойно: знай, подливал да бегал в магазин за пополнениями. День, второй, неделя и вдруг у Батона, посреди праздника души и желудка заканчиваются деньги.
А хозяева квартиры, надо сказать, расстроились очень. Они по простоте душевной полагали, что снизошла на них в лице Батона благодать со счастьем и водка теперь не закончится никогда. - Ничего, - утешил жильцов Батон. - У меня есть друзья - отличные ребята: они помогут решить нам нашу маленькую проблему.
- Да хоть черти лысые, лишь бы водка была, - не желая выходить из запоя, стонали жильцы. - И быстрее!
Черта лысого, поблизости не случилось, да и вообще - никаких таких персонажей в схеме переселения не намечалось, потому появился отличный парень- я. Посочувствовал горю людей и ненавязчиво предложил им выход из ситуации, - а давайте кА ребяты я вам дам дом и денег мешок в обмен на вашу квартиру. Нет, отвечать прямо сейчас не надо, что вы. Подумайте пока. На вот, Батон, тебе денег малость и сидите, размышляйте.

Я родилась в интеллигентной петербургской семье. Отец мой был филологом с еврейскими корнями, а мать - литературным критиком; она писала статьи для "Невы" и "Литературного обозрения". Воспитание моё заслуживает особого внимания, впрочем тема это нелегкая, и анализировать его сейчас, когда времени остается катастрофически мало, я не собираюсь. Скажу лишь, что к десяти годам я сносно разговаривала на французском и английском, а "Онегина" знала наизусть почти всего. Кроме того, воспитание моё можно с определенной долей условности назвать пуританским. Плохо это или хорошо - решать не мне. Разумеется, подобное детство наложило на меня некоторый отпечаток; нельзя сказать, что у меня были проблемы в общении со сверстниками, но, грубо говоря, сверстники с их житейскими проблемами меня мало интересовали. Так называемый переходный период, в особенности старшие классы средней школы, выдался сложным.

И потому философский факультет Санкт-Петербургского государственного университета стал для меня глотком свежего воздуха. Я наконец-то нашла людей, с которыми было удивительно приятно общаться, и на первом курсе у меня даже снизилась успеваемость, столько нового мне пришлось пережить. Впрочем, моя страсть к иностранным языкам и классической литературе никуда не делась, и вскоре я акклиматизировалась в новой, безусловно благотворной и творческой среде. Спустя некоторое время в мою жизнь вошла Любовь, и она также внесла некоторые коррективы в практически завершенное сознание; так сказать, финальные штрихи. Любовь вышла долгой и счастливой, мы встречались до четвертого курса. Но всё хорошее когда-нибудь кончается. Стоит заметить, что разошлись мы относительно легко и безболезненно.

Две недели назал мне исполнился двадцать один год. В Петербург пришла осень, и серые воды Невы, подняшиеся на добрых полтора метра, создавали тревожное ощущение незащищенности. Я шла по набережной лейтенанта Шмидта к университету. Заканчивалась юность; начиналась взрослая жизнь - учиться оставалось каких-то три месяца. В то время я уже работала внештатным корреспондентом в одном аналитическом издании, жила на семнадцатой линии Васильевского острова в оставшейся от бабушки комнате и не знала, что делать дальше. Перспективы были обозначены довольно четко, но радости от этой самой взрослой жизни я никакой не испытывала. Впрочем, это неважно.

Евгений вылетел из подъезда своего дома и опрометью понёсся в сторону автобусной остановки. Он спешил на работу. Это повторялось каждый день. Одно и то же. Как ни планируй, во сколько не просыпайся, но... всякий раз опаздываю, подумал он. Сегодня, правда, у него была очень уважительная причина. Разговор с супругой за завтраком. И не просто разговор, а разговор особенный. На тему, имевшую для Евгения значение, которое трудно было переоценить.

-Жень, ты не думаешь, что мы как то стали отдаляться друг от друга. - Спросила Оксана, ковыряя вилкой в остывающей глазунье.
-Думаю. - Ответил Женя, не без опасений предполагая, что супруга предложит ему сегодня вечером поучаствовать в разговоре "по душам". Для сближения. Она всегда предлагала поговорить. Причём, на интересующие только её, темы. Он живо представил себе, как Оксана будет размахивать перед его лицом модным журналом и рассказывать о таких страшных вещах, как пре-де-парте и от кутюр. А с глянцевых страниц, похотливыми и сытыми взглядами только что отъёбаных сук на Евгения будут смотреть длинноногие девицы.

Как вариант, могли быть предложены темы о надвигающемся на город вирусе, о последних разработках в области лицевой хирургии, о покупке таких необходимых в быту космических кастрюль с тройным дном и прочая и прочая....
И нужно будет не просто тупо молчать, а принимать активное участие в беседе. Глаза должны гореть, губы дрожать, а ноги подкашиваться. Иначе ему не поверят. А если не поверят, то всё напрасно.... Никакого сближения не будет. Будет ещё хуже.
Нет, не то чтобы Оксане не с кем было поговорить обо всём этом. У неё было много подруг, готовых слушать Оксану и при этом, одновременно с ней, говорить. Но, это было не совсем то. Подруги в процессе разговора никогда не позволили бы себе совершить стратегическую ошибку или тактический промах. Женщины более чувствительны к словам, нежели мужчины. Поэтому, они научились думать об одном и одновременно говорить совсем о другом. Неважно о чём. Своего рода игра без победителя и побеждённого.
И совсем другое дело, мужчина. Особенно близкий, которого хорошо знаешь. При разговоре на мало интересующие темы мысли его блуждают, он начинает путаться и в один момент может сказать, что нибудь невпопад. Что нибудь совершенно дикое, например "да", когда от него ждут абсолютно другого. Или "нет", когда нужно сказать "конечно, дорогая"... А это уже игра совершенно другого рода. Это интересно и увлекательно. И женщина никогда не упустит шанса поупражняться в подобной игре. А мужчина?

Притаившись в двух шагах от кустов, где происходило захватывающее действие, мы с Димкой слушали затаив дыхание. К нашему чрезвычайному сожалению, из-за внезапно навалившихся сумерек ничего четкого увидеть с выбранной позиции не получалось. Подойти поближе мы не решались, боясь спугнуть влюбленных голубков. Стремительно развивающиеся действия подошли к своей кульминации. Наконец, тихое неразборчивое бурчание кавалера и монотонные плаксивые просьбы дамы, не делать этого, закончились эротическим девичьим вскриком. Он словно прорезал спокойное сумеречное пространство своей невероятной возбуждающей силой.
**************************************
Когда тебе шестнадцать и гормоны днем и ночью кипятят кровь.
Когда наступает долгожданное лето и три месяца не нужно прогуливать скучную школу.
Когда знакомые девочки носят так мало одежды на своих почти совсем развившихся телах, и от них так возбуждающе пахнет желанием.
Когда от онанизма уже на самом деле появляются мозоли.
Когда родители по приходу домой требуют дыхнуть и, не улавливая запаха алкоголя, не обращают внимания на запах сигарет.
Когда так хочется полной, бесконтрольной свободы.
Что же делать тогда?
Нужно идти в поход.

Что такое для нас был выход на природу с палатками на несколько дней? Да все для чего стоит жить!
Природа.
Свежий веселый лесной воздух.
Прохладная быстрая река.
Пьянящая сама по себе свобода без оглядки на слишком бдительных родителей!
Дешевое крепленое вино с поэтическим названием - "Изабелла", несущее с собой веселый шум в голове и четкое ощущение, что возможно все!
Возбуждающая борьба в палатке со своей, ставшей на много покладистей от хмельного напитка подружкой. Вероятность, получить то, чего на свете нет слаще и желанней. А если до конца дойти не удастся, то пополнить багаж эротических переживаний.
В общем, настоящая, приносящая каждую секунду наслаждение жизнь.
Счастье!

Босой щипач Филимон Рогалик, или попросту Фима-Кныш, был самым невезучим вором в Бердичеве. Настолько невезучим, что с Рогаликом боялись связываться даже цыгане.
Но не этим Фима славился по округе.
Он был единственный в своём роде вор с душой подлинного романтика.
Милиция обожала Рогалика и почти не била при задержании. Фима был неглуп, находчив и весел, редко отпирался в содеянном и попадался почти всегда. Его ловили за руку даже ночью!
Ну кому ещё могло прийти в голову - замереть на бегу и взглянуть, не сбилась ли с дороги погоня...
Он крайне сочувствовал своим жертвам, но труд патологически ненавидел. Зато любил сочинять истории про знаменитых бердичевцев. Обретая вдохновение с заходом солнца, рассказывал Фима поначалу довольно витиевато. Однако ближе к полуночи он забывал о красотах слога, устремляясь навстречу изумлённым глазам и разинутым ртам своих слушателей.
Вот один из таких вечеров.
Поздняя осень сопит и фыркает дождевыми каплями, словно заболевшая лошадь.

В марле облаков гаснет сизая подкова заката. Козий выпас на опушке леса пропитан запахом мокрых листьев. Вытянув ноги к костру, Фима, маленький и невзрачный, с непомерно длинными руками и большой головой в рыжеватых кудрях, сладострастными, медленными движениями чистит от кожуры только что испечённую картофелину. Посолил-понюхал её, сделал пару крупных глотков самогона из мятой солдатской фляги. Выдохнув, крякнул. Занюхал краешком рукава, укусил картошки - и тут же, прямо в пасть, сунул буланому коньку, неотступно следующему за хозяином, круто посоленную краюшку хлеба: на-ка заешь, Баська! Буланый благодарно чавкает, тряся нечёсаной гривой.
Время приступать к рассказу...

У Мошкена Эдельфейса Зохаровича внезапно появился сын.

Именно -  совершенно внезапно.
А ведь от такой неожиданной радости можно и разрыв аневризмы получить.

Звонок прозвучал, как гром среди ясного неба. Какая-то объёмистая тётка - рыжая, кудряво-химическая, словно овца каракулевская,  -  заявилась к Мошкену домой с пацаном на руках:

- Вот, паразит, получай сына! Значит, сделал дело - и  в кусты! А я одна пои-корми?! Помнишь, как надругался над бедной женщиной? Девушкой... Цинично лишил её всяческой  невинности! Помнишь, как сильничал, гад? - сразу в дверях получил срок Мошкен.

- Да, но... - опешил маньяк-склеротик, ничего не понимая.

- Ага, вспомнил! И никаких "но"! - взяла быка за рога рыжая овца, сунув счастливому отцу в руки отпрыска - Вот, сынок, твой папочка!

Эдельфейс Зохарович настолько растерялся, что принял ребёнка  и стал его зачем-то внимательно разглядывать.
Мальчик скорчил противную рожу, высунул язык - "бе", а потом ещё и плюнул нерадостному папочке в глаз, чем привёл Мошкена  в сознание.

Однажды я вспомнила, что брату с сестрой уже почти 7 лет, а я этом возрасте очень любила разного рода логические загадки. Вскоре они уже безошибочно знали, что когда "А" упало, а "Б" пропало, на трубе осталась "И", а также что у семи быков у шеи хвостов не бывает, и я решила перейти к более сложным задачам.
- Сейчас я задам вам новую и сложную загадку. Как засунуть страуса в холодильник?
- Зачем? - хором спросили брат с сестрой.
- Ну, это такая загадка, которую должны решить все американские шпионы перед началом работы.
- А холодильник большой? - невинно поинтересовалась сестра.
- На страуса хватит.
- Ну, в клетку посадить можно... - задумалась сестра.
- Клетку? В холодильник? - фыркнул брат.
- В маленьку клетку! - доходчиво пояснила Настя.
- А если он замерзнет? - глобально подошел к решению Коля, - нам надо его заморозить?
- Не надо! - испугалась я, - там специальный холодильник, в котором не замерзают.

- Кстати, можно от него убегать чтобы он разогнался и с разбегу в холодильник ап, а я дверцу хлоп! - мудро улыбнулся Николай.
- А можно страуса взять, с балкона кинуть, и... - Настя начала за здравие, но потеряла мысль.
- А внизу кто-то будет с открытым холодильником бегать! - не выдержала мама.
- Все, баста, хватит, все делается проще! - не выдержала уже я, - открывается дверца, засовывается страус и дверца закрывается! Все! Это призвано провер... ну хватит... это призвано проверить... ну, ребят, хватит ржать! Вашу способность... а, в принципе, она у вас очевидно есть! Внимание! Второй вопрос!

Сидоров стоял в торговом центре и сквозь стеклянную витрину смотрел на толстую продавалку, разрезающую пополам палку колбасы. Отрезанный кусок колбасятины она заворачивала в целлофановую пленку, взвешивала, наклеивала ценник, принимала деньги, пробивала чек, колбасу в пакет и отдавала покупателю. Следующий...

Ее рыжие волосы, были стянуты в хвостик, на голове фирменный, бело-зеленый колпачок, такого же цвета брючки и пиджак, на груди бейджик: "всегда рады вам помочь".
Двойной подбородок выдавал нездоровый образ жизни, а тонкие губы, как обычно намазаны ядовито-красным цветом... Если бы не этот цвет губ, он бы никогда не узнал её в этом наряде.

Сидоров простоял минут тридцать, глядя на этот конвейер: колбаса, нож, колбаса, ..., ...,
Он представлял себя то колбасой, то ножом. "С-у-к-ааа, ты, Виктория", - крутилось в голове Сидорова.

***


....двенадцать лет назад.
По имени она его никогда не называла, только Сидоров. Рядом с ней он ощущал себя взрослым и успешным человеком, ведь возле него была такая ебабельная телочка Виктория. Сидоров забыл всех своих друзей собутыльников. Теперь у него никого не было, только Виктория.

Ему нравилось пройтись под ручку с Викторией по вечернему городу, встречая возбужденные и завидущие взгляды прохожих парней, пускающих слюни. Сидоров в эти моменты баааалдел от счастья.
Они любили целоваться на улице, на виду у всех прохожих. А ебля , как думал Сидоров, была просто замечательной. Сначала Виктория надевала на член Сидорова презерватив и, как думал Сидоров, делала самый заебательный в мире минет, до неё у него не было женщин, минут пятнадцать она мусолила обрезиненный хуй Сидорова, затем ложилась на спину раздвигала ноги, а Сидоров йоб её изо всех сил. Всё происходило в такой тишине, что становилось неуютно.
Сидоров быстро кончал, откидывался на спину и задумчиво смотрел в потолок, на котором красным маркером были написаны стихи Виктории о ненависти ко всему мужскому полу из-за его лицемерного и потребительского отношению к женщинам.

Моя приятельница Ю., о которой я уже как-то писала , происходила из семьи, приверженной здоровому образу жизни.
А я в той же самой молодости легко поддавалась чужому влиянию.
В свое оправдание замечу, что противостоять Ю. было (и есть) невозможно. Энергия в ней клокочет как лава в кратере просыпающегося вулкана. Давление нарастает, а затем все это бабахает и накрывает окружающих толстым слоем вулканических пород и пепла.
Как-то она позвонила мне: - Ты уже забыла, как свежий воздух пахнет! Завтра мы едем на дачу!
Я что-то слабо вякала про хорошую память, про электричку, автобус, пять километров лесами-буераками и про -16 по Цельсию.
- Не дрейфь! - сказала Ю. - Братец купил иномарку, поедем как ротшильды, протопим, глинтвейнчик сварим, а в воскресенье на лыжах побегаем. Все - собирайся.

Тогда "иномарка" звучала круто.
Но звучанием крутость и ограничилась.
Иномаркой оказался ржавый дребезжащий форд, почти мой ровесник. Но я сохранилась не в пример лучше.
Ну ладно, поехали. Ю, ее брат-турист, друг брата и я.
Поначалу так и ничего. Печка, правда, почти не грела. И бедная иномарка тряслась как контуженая, стеная и сетуя на судьбу-злодейку, выдернувшую ее с чистенькой европейской свалки и забросившую в печальные заснеженные равнины, Но худо-бедно продвигалась.
А потом асфальт кончился.
У меня крепло подозрение, что ротшильды ездят как-то по-другому. Ну, по крайней мере ездят, а не толкают. Или же у них есть специальные люди для толкания и вытаскивания.
У нас таких людей не было, так что мы, можно сказать, на руках донесли иномарку до этой поганой дачи только к сумеркам.
Мне хотелось убить всех. Особенно друга семьи, тоже туриста. Потому как выяснилось, что сумку с вином для глинтвейна он забыл. Зато взял с собой гитару. Слушать про солнышко лесное на трезвую голову - это мазохизм.

Свершилось! Очаровательная Стела кладет мне на стол большой голубой конверт и ослепительно улыбается восстановленной полимерной улыбкой.
- Поздравляю, Бенедикт Ильич, Вам письмо из Департамента Исполнения Наказаний.
Сигара едва не выпадает у меня изо рта. Мне чрезвычайно тяжело контролировать эмоции, и все же я из последних сил держусь, отвечая привычным неуловимым кивком. Вежливо поклонившись, секретарша закрывает за собой дверь. Я же в нетерпении хватаю бумажный четырехугольник.
Письмо!
Вот оно, передо мной, как в старые добрые времена напечатанное на гербовой бумаге, заверенное круглыми штампиками. Хорошо, что не все еще окончательно перевели в электронный формат, и такие штуковины иногда приходят. Это ощущение первобытного предвкушения, от которого дрожат твои пальцы, когда ты рвешь конверт - оно поистине бесценно.
Письмо пахнет Имперской Канцелярией. Я хорошо выучил этот запах. Все здание Департамента пропиталось им насквозь, и даже курьеры оттуда пахнут по-особому. Страшное и прекрасное письмо. Сколько же сакрального смысла заключено в этих скупых официальных строчках. Сколько крови и страданий, и торжества.

"Департамент Исполнения Наказаний сообщает Вам о своем решении назначить Вас Исполнителем приговора ? 3318 от 28.03.2042"

Значит, все было не зря. Все эти пожертвования в фонд городской бедноты, выступления, отчисления, патронажи. Все было не напрасно, и теперь пришло время пожинать плоды. Я будущая звезда вечеринки, великий и ужасный Исполнитель, палач, о котором напишут в глянце и городских порталах.
Господи, ты прекрасен, я люблю тебя!