Американский полковник американской морской пехоты Сэм Смит был чистокровный американец. Он сидел в своем бункере на глубине двадцати восьми метров под уровнем асфальта, потягивал коктейль "Санди" или попросту огуречный рассол и попыхивал трофейной "беломориной".

Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появился начальник особого отдела ЦРУ и ФБР Макс Брамс.

- Сэм! - закричал он с порога, - умоляю вас, не стреляйте по Кремлю, там наши люди!

Полковник плеснул остатки рассола в рот и, скривившись, прохрипел:

- Черт вас дери, Макс, почто вы прерываете мой утренний моцион?

- Пото, полковник, что десять минут наши солдаты дали залп по Кремлю! - кося красным глазом на пачку "Беломорканала", прокричал особист 4-го особого батальона морпехов.

- Доннерветтер, карамба, готденет, Макс, я не пойму, что плохого в том, что мои ребята накрыли это гнездо красных?!

- Полковник, я же сказал вам по-американски: в Кремле наши люди!

- Сколько?

- Все!

Полковник подавился дымом и, прокашлявшись, бешено уставился на особиста:

- Макс, вы с ума сошли!

- Трофейные газеты нужно читать, полковник! - заорал Брамс, - прикажите же, в конце концов, прекратить обстрел!

История рассказана Сашкой, стареющим балбесом-повесой. Сашка живёт у женщин, которые иногда сдуру пускают его к себе пожить. Называет себя русским, но какой-то он плосколицый и кареглазый, при нужде очень резво перемещается на своих коротких кривых ногах. О его несгибаемой половой силе ходят легенды, за счёт этого своего дара он и существует. Какая-нибудь дура, очарованная его неутомимостью в любви, пустит его к себе на постой, а потом не знает, как от него избавиться.
У Маринки он жил третью неделю. Сначала всё было хорошо, но потом, как это заведено у глупых баб, она начала задавать дурацкие вопросы про деньги, типа:
- Сашок, неплохо бы тебе и поработать немного, хоть копеечку какую в дом бы принёс. Вот у нас в овощном отделе грузчик нужен, десять тысяч будешь получать. Поговорить с хозяином?
- Зачем мне ваш овощной отдел, я жду приглашения от одноклассника в его фирму, он берёт меня коммерческим директором. Там мне платить будут гораздо больше.
Но Маринка в скорое начало его коммерческой деятельности не сильно верила, и напряжение в отношениях нарастало. Она уже начала делать намёки, что пора бы уже и съёбывать, раз работать не собираешься. Но уходить Сашка не собирался. А куда уходить то из тёплой и сытной квартиры?
Но если с Маринкой Сашке ещё как-то удавалось ладить за счёт своего длинного полового хуя, то вот с её котом Варягом отношения не заладились с самого начала. Видимо, натерпелся бедолага от прежних сожителей. Гладить себя он не позволял, сразу начинал шипеть и гневно водить хвостом в разные стороны. Ссать Варяг повадился исключительно в правый сашкин ботинок. После первого прецедента Сашка попытался выкинуть его нахуй с балкона, но Маринка встала ему наперез своими грудями.

Иногда по ночам Василий Семёныч кричал во сне. Могучий и тоскливый звук, порождаемый непонятно каким органом высохшего тела, метался по квартире, отскакивал от стен, усиливался собственным эхом и, ворвавшись в комнату постояльцев, заставлял моего соседа Ромку и меня вздрагивать и просыпаться. Что именно Семёныч кричал, мы разобрать не могли. Жуткие вопли вскоре стихали. Но однажды Василий Семёныч устроил концерт минут на двадцать и останавливаться, похоже, не собирался.

Первым не выдержал Ромка.
- Как же достал этот алкаш! Воет и воет. Пошли разбудим его, а?

Мы соскочили с кроватей и пошлёпали босыми ногами в комнату хозяина квартиры. Семёныч лежал на спине, закрытый до подбородка одеялом. Невероятные усы рассекали подушку строго напополам. В свете луны узкое лицо, обычно жёлтое и морщинистое, казалось бледным, абсолютно спокойным и даже почти благородным. Мне вспомнилась иллюстрация из книги, изображавшая мёртвого Дон Кихота.
- Кажись, перестал, - шёпотом сказал Ромка.

В ту же секунду оба уса подпрыгнули вверх, приняв положение "без десяти два", и Семёныч исторг трубный стон, от которого у нас с Ромкой подкосились ноги и стало нехорошо на душе.
- Феляаа! - Мой слух с трудом выковыривал непривычные звукосочетания из вязкого, как смола, баса. - Фелькааа!
Я протянул руку, чтобы потрясти дядю Василия за плечо, но не успел.
- Офелия! - новая рулада едве не повалила меня на пол. - Офелия! Где ты, ёб твою маааать!! Офелияааа!!
Мы с Ромкой переглянулись.
- Гамлет, блин, - хихикнул приятель.

Любопытство прогнало сон. Мы постояли над Семёнычем несколько минут, ожидая, не начнёт ли железнодорожный слесарь Василий Семёныч призывать Джульетту или Дездемону, но напрасно. Семёныч издал ещё два или три стона, уже более привычным уху тембром, перевернулся на бок и затих. Представление закончилось.

Вспомнил я историю про собственную алчность и дурость. В 1992 году я проиграл в карты 25 тысяч. рублей. Масштаб цен точно не помню, но за месяц работы на стройке я тогда получил 15 тысяч, при том что работали мы за троих, стройка была богатая, а работа полна опасностей - то водка паленая попадется, то дачники, для которых что-то пообещал стырить, взял аванс и кинул, репу начистят.

Ну все же если так прикинуть, сравнив нынешние и тогдашние цены на водку и дорогие кроссовки (мне с того времени запомнились только эти покупки), то в ценовом эквиваленте на сегодняшний день это тысяч 30. А такие деньги наверное и сейчас имеются не у каждого 13-летнего подростка. Дважды за неделю отхватив в дыню, я понял, что карточный долг - дело чести. В июне я проиграл, в конце июня и начале июля получил в бубен, а в июле мы с мамой поехали в город Оренбург.

В Оренбурге при посещении магазинов в голову мне пришел блестящий бизнес-план - купить двадцать футболок с капюшоном (в нашем предуральском запердяеве их тогда не продавали), выгодно сбагрить на родине и на барыши погасить долг или его часть. Удивительно, но мама повелась на мое гонево и вложила в эту утопию практически все отпускные.

В 90-е наша страна, как Буратино, верила в возможность внезапного обогащения, и самое удивительное - многим это удавалось. Но разумеется не мне. Когда мы приехали домой, весь рынок был завален такими же футболками, но азиатского производства. В то время как раз началась разнузданная торговля товарами народного потребления с поездов "Москва-Пекин" и "Москва-Улан-Батор", которые проезжали и через наш город.

Актер, который должен был играть Ромео, очень волновался перед премьерой и постоянно репетировал сцену приема яда. Яды были в свободной продаже в буфете и поэтому немудрено, что Ромео ушел в тяжелый запой.
Джульета знала роль назубок, но ее гражданский муж был жутким ревнивцем, которые презирал любое искусство. Зато очень сильно любил бокс. И поэтому немудрено, что за неделю до премьеры на лице Джульеты ярким синим цветом расцвели два фингала. Причем синяки таких размеров и такой цветовой гаммы, что гримерша на всякий случай купила эмалевой краски в хозмаге.
Назначить на роли Тибальта и Меркуцио двух, неспособных терпеть друг друга человек, возможно, было мудрым решением с точки зрения достижения естественности эмоций при игре актеров. Но было категорически неправильным с точки зрения следования сюжету. Потому что от репетиции к репетиции, поединок этих двух персонажей становился все более яростным и протяженным. И исход поединка становился все более и более непредсказуемым. Смертельно ранить могли и Меркуцио, и Тибальта с абсолютно одинаковой вероятностью. Единственное, что немного спасало ситуацию, это то, что находящемуся в постоянной нирване, Ромео было абсолютно все равно за кем из этих двух типов с яростью гнаться и кого убивать. Поэтому сюжет всегда более-менее возвращался в привычное русло.

Размышления обо всем не давали сосредоточиться директору театра на разговоре с человеком, нанимающимся на работу.
- На какую работу в нашем театре вы претендуете? - рассеянно спросил директор. - Сразу скажу - актеры нам не нужны. Даже гениальные. Даже прирожденные. Даже удивительно талантливые.
- Актером я не хочу. - не поднимая глаз отвечал соискатель на работу. - Глупо создавать картинку, которую сам не можешь увидеть.
- Да-да. - глядя в окно сказал директор. - Осветители нам тоже не нужны.

Валентина Константиновна особо никогда маразмом не страдала. Как говориться, она им наслаждалась. В свои 82 года она была грозой двора, созданием, таившим в себе вселенское зло. Свою ярость она вымещала на всем том, что находилось в зоне досягаемости её старческого зрения, а уж если кому-то повезло оказаться в зоне действия её костыля, то тут вообще наступал полный пиздец. Причины агрессии всегда были разные - от "раскулачили, антихристы, батю, восемь мельниц было" до "праипал, Гарбач, сцуко, Саветский Саюз". Каким макаром ко всем этим беспезды печальным событиям имели отношение окружающие старушку люди, никто не понимал. Впрочем, бабке на это было как-то похуй, и она продолжала свою подрывную деятельность.
Короче, старуха скучать не давала никому, в результате чего у ближайшего окружения вредной бабки образовалась идея-фикс - закатать старуху пятиметровым слоям бетона к хуям собачим. Однако, эта "женщина" по ходу собиралась прожить еще лет стопиццот, ибо "зло, бля, вечно, неистребимо и пошло все на хуй".
В один замечательный и чудесный день Валентина Константиновна покрыла все свои прежние рекорды долбоебизма, что правда привело к избавлению двора от её присутствия на неопределенный срок.
Началось все с того, что внучок этого исчадия ада, замечательный паренек Вася, оставил у бабушки в квартире свою любимую игрушку - огромный радиоуправляемый джип-пикап. Казалось бы, хуй с ним, но... Короче, Валентина Ивановна за день до этого попросила внука научить её управляться с шайтан-арбой. Вася с удовольствием поделился с бабушкой искусством вождения радиоуправляемых внедорожников, а на следующее утро с чистой совестью попиздовал в школу, благополучно оставив машинку и бабушку наедине.
Валентина Николаевна приступила к выполнению своего хитрожопого плана.

Я - артист хора. Еду на ночном поезде на концерт в другой город. По дороге (вагон жаркий был) носом пошла кровь - это фамильное, бывает.. Приехал утром - и в поликлинику. Сел с книжечкой в очередь к ЛОРу, передо мной человек 5, после меня тоже. Захожу к врачу, прошу: помогите, вечером концерт, а вдруг и там что-то подобное случится. Врач - дама лет 60-ти, внушает доверие: "Садитесь, молодой человек, сейчас прижжем ваш сосудик, все с концертом будет ок!". Достает инструменты, начинает совать в мой нос. Из пробужденного сосуда хлынул поток. "Ничего, сейчас остановим..." Дама применила несколько известных ей способов - результат плачевный: поток не останавливается! Я сижу тихо, в нос запихано 2 метра (это правда) бинта, пропитанного специальными медицинскими растворами.
Проходит 40 минут. После четвертого вытаскивания очередного бинта из моего бедного раздувшегося носа врач говорит молоденькой ассистентке, лет 17-ти: "Не могу остановить кровотечение, нужно везти в областную больницу, там либо остановят, либо будут оперировать. Я пойду вызову скорую, а ты пока наложи повязку на нос для транспортировки больного". Ассистентка говорит: "Инна Александровна, я не умею накладывать на нос бинты.." Врач заводится: "Вас в медучилище повязки учили накладывать?!" - "Да, учили, но я помню только повязки для головы!" - "Ну накладывай на голову, заодно и нос обмотай!!".
Врач скоренько ушла, а ассистентка начала обматывать голову мою бинтами, оставив только прорези для глаз. Прошло еще время, вернулась взволнованная врач и сообщила, что скорая приедет через 10 минут. Действительно, точно через 10 минут в кабинет зашли два санитара-орла и уставились на мою перебинтованную головушку. Врач доложила им, что у пациента кровотечение не останавливается и нужно быстро везти в областную, назвав санитарам фамилию врача и отделение.
Санитары взяли меня под рученьки и поволокли с 4-го этажа в машину скорой помощи. Народ из очереди в кабинет, ранее начинающий сильно нервничать, сразу притих, визуально оценив вывод пациента с перемотанной головой.

Холодно... Мороз пробирает до костей... Почему я не мертв? Почему я еще жив? Почему я не умираю? Хочется умереть, ведь больше ничего нету в моей жизни... Помнится раньше была работа, квартира, жена, дети... А сейчас... Кто я? Что я? Живу день ото дня... Не знаю доживу ли я до завтра, или помру где-нибудь под забором...
Ночь медленно уходит. Холодное осеннее утро. Медленно встает солнце. Я просыпаюсь на лавке и наблюдаю, как встает солнце. Больше нельзя оставаться здесь... Есть риск замерзнуть ночью. Это летом можно на любой лавочке прилечь-поспать... А сейчас все-тки есть риск... Хорошая была лавочка. Ни одного мента не доколупалось чего я тут сплю. Пойду, может пожрать что-нибудь найду...
Холодное осеннее утро... Медленно осыпается листва... Люди бегут куда-то. Все довольные жизнью, у всех есть что пожрать, у всех есть крыша над головой... Хорошо им... А я иду медленно... Мне спешить некуда... Только желудок в последнее время сводит с ума.
Подхожу к ночной забегаловке. Здесь работает один хороший человек. Он недоедки не скидывает в канализацию. Он все это дело ложит в мешки и кидает за зданием. Хороший человек, понимает, что есть люди без домашнего очага, им тоже кушать очень хочется... Итак... лежит пакетик. Это хорошо... Можно сказать завтрак, может быть, раздобуду. Посмотрим в пакетик... Куски недоеденного хлеба - это хорошо. Что же еще... Смесь, можно даже сказать каша из всяких салатов и кусков катлеток и бифштексов. Нормально... Пойдет...

Взял пакет и иду дальше... Иду в парк, там место очень хорошее есть. Ветер не пробивает, можно спокойно присесть и поесть.
Постепенно солнце разогревает воздух. Странно вчера чуть не здох от холода, а сегодня вроде тепло. Главное чтобы завтра морозом не прибило... Навстречу идут люди... Смотрят мимо... Создается такое впечатление, что я невидимка. Что никто меня не видит. Да им просто пофигу я, и моя жизнь им тоже пофигу! Тяжело жить все-таки...
Красиво сейчас в парке... Никого нету - это хорошо... Хотя виднеется несколько бегунов. Бегают по утрам - здоровье свое берегут. Яркая листва лежит под деревьями. Не хочется никого раздражать своим присутствием, своим никчемным существованием... Подхожу к моему местечку... Вот суки! Нассали прямо в моем уголке. Резкий запах мочи бьет в нос. Пофиг... Главное здесь можно укрыться от лишних глаз...
Постелил заныканую газетку в неизгаженом месте... Присел...
Есть все-таки хорошие люди на белом свете. Добра и счастья бы ему побольше... В пакете нахожу четверть бутылки недопитой водяры. Хоть будет чем погреться ночью! Ем медленно, несмотря на страшный голод. Живот уже не принимает пищу. Точно помру скоро. Хлеб идет хорошо. Как же я раньше не замечал, какой прекрасный запах у хлеба. Странно... Раньше я вообще ничего не замечал... Жил и летал в облаках. Не зная, какой подвох заготовила мне судьба...

Это произошло не так уж давно - всего десять лет назад. Но почему-то кажется, что и не случалось вовсе.
Так бывает с памятью. Она, как свет - вроде волна, но из отдельных частиц. Вот и не выходит порой воссоздать событие целиком - одни вспышки, пунктир, болотные огни.
История человека, услышанная мною десять лет назад в загородной электричке, должна была улечься в памяти целиком, но - увы...
Я сейчас буду врать, плутать и додумывать. Но в промежутках между тусклыми маячками - они все-таки есть и ведут в сентябрь 1999 года...

Девочке исполнилось шесть, и я еще не знала, что проживаю с нею последний беззаботный год перед школой. Я одергивала ее, просила сидеть смирно - лучше книжку почитай, не мешай людям!
Девчонка вертелась, не слушалась, бегала по вагону и не давала покоя утренним пассажирам. Два с половиной часа до дальней станции Водораздел казались ей невыносимыми, вот и развлекалась, как могла.
Впрочем, особо портить жизнь было некому - кроме нас с дочкой, ехавших на свидание со старенькой дачей, в вагоне было двое - бабка в дальнем углу, да невнятный мужичонка наискосок.
Не смотря на шум, бабка спала, хоть из пушки пали, дядька мою пигалицу словно не замечал. Киржацкие скулы поджали глаза, обветренная, полуазиатская морда - как у всех здешних, деревенских. Ну, вобщем, дядька из серии "пиджачишко на мне старый, да хуишко небольшой".

- Ну, Аля, сядь же, наконец! - взмолилась я.
И она села - бухнулась рядом с мужичком. Мать ей, по ходу, надоела, хотелось общения.
Дядька ничуть не удивился, сверкнул неожиданно чистыми длинными зубами.
- Хорошая кызымка у тебя!
Он на меня не смотрел, не сводил узких глаз с ребенка.
- Я таких люблю, черненьких. Кровь у них горячая.
Мне стало нехорошо.

"Почему ты не здороваешься?" - спросила меня однажды родительница, когда ее знакомая, которую мы встретили на улице, отошла.

- Но я же ее не знаю! - сдавленно возразила я.

- Надо здороваться, даже если не знаешь, - философски заметила мама.

Я устыдилась, я была очень благостным ребенком. После чего стала истово здороваться со всеми проходящими мимо нас взрослыми. И не было в этом издевки, а было лишь усердное желание быть хорошей и вежливой. И чтобы дали сахарку.

Теперь с незнакомцами я вежливая просто до омерзения. И со своей этой псевдо-интеллигентской натурой мучаюсь с тех пор, как научилась вербальному общению. Природная чуткость характера зело препогано сказывается на качестве жизни, ибо я как тот вежливый лось из анекдота - даже если делаю кому-то хреново, то перед этим всенепременно обложу жертву реверансами, книксенами, а потом, галантно расшаркавшись и мучительно краснея, удалюсь, чтобы тихо страдать в рубище до конца дней. Человека обидела!

Я завидую чернейшей завистью тем, кто на корпоративке может запросто осадить трындящего не по делу пьяного коллегу и пойти курить. Лично я буду слушать этот бред и по-крокодильи улыбаться до полной атрофии лицевого нерва. Видите ли, благородно-гимназическое воспитание мое предполагает, что нельзя оскорбить человека отказом выслушать его. Я постно сижу, очень хочу уйти, но предательское сознание мне шепчет: а вдруг ты у него последняя надежда? Ты его сейчас оттолкнешь, а он пойдет и кирдык. Харакири, сэппуку, секир-башка? Поэтому с возрастом я все более приобретаю свойства и очертания жилетки. У нас это наследственное. Мама тоже жилетит вовсю.

Утром в московском метро всегда тесно. Я зашёл в вагон на своей станции в плохом настроении. Утро, после выходных первый день работы, а на улице дождь, в общем, не весело. Далеко в вагон постарался не уходить, на моей станции выходит мало народу, потом хрен вылезешь. Ехать пять остановок. Обычное дело, от скуки смотреть на симпатичных девушек и ловить их взгляды. Внешностью я не обижен, 28 лет, высокий (186 см.), подкаченный, светлые волосы, глаза голубые, проблем с сексом нет. Но в этот день в метро я испытал странное, ощущение.

Постараюсь рассказать подробнее.
На следующей станции сильный людской поток занёс меня почти в середину вагона. В этот день, наверное, решили все поработать. Мы стояли так тесно, что пословица "яблоку негде упасть" была очень актуальна. Но тут я обратил внимание, что прямо передомною стоит молоденькая девушка, небольшого роста, худенькая, с тёмными длинными волосами, спадающие до плеч. Ровный пробор её причёски чётко смотрел на меня. Я осторожно склонил своё лицо и попытался уловить её запах. От головки девушки приятно пахло. Тогда я протянул свою правую руку над её плечом, взялся за поручни рядом с её маленькой, молоденькой ручкой. Так получилось, что я стоял как раз прижавшись своим пахом к её маленькой попке. Джинсы на мне были тонкие, куртка короткая, а на девушки были неплотные штаны и тоже короткая куртка. Это я заметил, кинув молниеносный взгляд в низ, причём успел заметить её стройные ножки, в высоких сапогах.

Не знаю, показалось мне или нет, но через пах, я ощутил тепло исходящее от её тела и к члену слегка прилила кровь. В этот момент поезд тронулся, и мы слегка потёрлись друг об друга. Член мой моментально отреагировал и дёрнулся. Я покосился на девушку, но она как будто ничего не почувствовала. Может, и правда не поняла, сперва. Поезд продолжал набирать ход, вагон раскачивало и я тёрся пахом об попку молоденькой девушки. Член мой напрягался на полную мощь и несколько раз дёрнулся. Я увидел, как девушка стала беспокойно поворачивать голову и поправлять волосы свободной рукой. Наверное, хотела посмотреть, кто стоит сзади нее. Мне стало стыдно, и я попытался повернуться корпусом. Кто ездил в час пик в московском метро, знает, как непросто это сделать. Но всё же мне удалось слегка повернуться, и моя левая нога оказалась вывернута. Напряжение в штанах немного спало. Но через несколько секунд я снова почувствовал рядом её нежную попку, девушка вместе со мной слегка повернулась. Тут я понял, что ей понравилось ловить пульсацию моего члена. Я ровно поставил ногу и уже целенаправленно прижался девушке. Член мой мгновенно проснулся и по нему пробежался импульс, который передался попке.

Полночь. Дом Капулетти. Под балконом Джульетты.

- Джульетта? Ты ли это? Что - не спится? Ты грезишь об мне, надеюсь? Да?
- А.. Это ты.. Ромео.. Для чего пришел под мой балкон ты на ночь глядя?
- Да вот, хотел того.. тебя увидеть.
- Увидеть только?
- Ну.. еще потрогать. Конечно, только если ты позволишь.
- Позволю. Может быть. Скажи однако - с чего ты вдруг так воспылал ко мне? Ведь ты же Розалину вожделел, не правда ли?
- Немного. И давно. Уже неделю-десять дней, как я к ней охладел. Она мне надоела.
- Не от того ль, что зелен виноград?

- Да вот еще! Она за мной хвостом таскалась. И писала письма, порой длиннее Нового Завета. Надушенные чем-то жутко сладким, таким, что я, пожалуй, лет пятнадцать теперь на сладкое глядеть не стану даже. И в каждом затемненном уголке меня хватала, лезла целоваться, шептала жарко о любви ко мне.. И все такое.. Словом, допекла. К тому же, не ахти умна девица. И не чета для отпрыска Монтекки.
- Слыхала я, увы, совсем другое. Как будто бы она тебя в упор не видит.
- Враки! Злые языки.
- Ну хорошо, допустим. Только вот какое дело.. Я ведь тоже буду из рода Капулетти. Не чета для отпрыска возвышенных Монтекки.
- О чем ты! Безусловная чета. Чиста, невинна, но при этом вовсе не недотрога и без мух в башке! Да ты в стократ умнее Розалинды. И краше. И фигурой удалась. И возрастом.. уже.. Так я залезу?
- Ко мне?!
- Нет, к бабушке твоей! Ну а к кому же!
- А если кто-нибудь войдет внезапно?
- Со мною шпага! За свою любовь сумею постоять, поверь, Джульетта!
- Как романтично! Ну а если двое войдут? Иль четверо?
- Ну что ж.. Тогда женюсь.

Тихой субботою Валера Васищев совершал вечерний моцион со своей таксой. Тобик радостно повизгивал на мир, наполнявший его нос запахами старого московского двора. Пара шла мило и радостно, наслаждаясь природой родного двора любимого ими с давних, ещё памятных времён. Да-а-а...тогда и травы больше было и заборчиков не было ,а тот "запоржец" по утрам тарахтел,мешая заснуть после ночной смены...трава-то точно позеленее была...

Благостное созерцание хозяина и пса нарушило лязганье, донёсшееся со стороны остова украинского чуда сохранившего, впрочем, не смотря на трудную старость, свои замутнённые временем стёкла. "Бомжи что ли?"- вяло подумал Васищев. Его ленивое созерцание снова было потревожено странными звуками из старого авто: "Непонял..."-удивлённо перекинул в другую руку поводок хозяин. Такса, разделяя любопытство, засеменила на своих култышках вперёд, хрипло давясь на ошейнике. Уже вблизи они услышали всхлипывание,запах табака и бормотание, до пса донёсся затхлый запах человечьей спермы. В дверном проёме виднелась слезливая рожа в фашисткой каске, печально бившаяся об руль. В помятом горем лице, мутно взглянувшем на себя Валера узнал своего соседа Женьку Бухалова, сидевшего за рулём рыдвана в майке, резиновых сапогах и, почему-то, в гандоне натянутом на хуй вместе с яйцами.
- Жека, ты хуле слёзы пускаешь? Ебанулся паря?- Валера плохо разбирался в моде, а потому проигнорировал облик Бухалова.
- Ааа...ты...-устало крякнул Жека, одетый в нелепый костюм.
- Ты часом не охуел? Жена не дала выпить или жопу ебать? Сапоги-то нахуя?
- Отъебись, рожа собачья, я страдаю.

Компания замолчала. Даже пёс, перестав вилять хвостом, присел на задницу, почуяв,что всё им наблюдаемое добром не кончится.
- Жена моя с каким-то больным уёбком ебётся.-первый прервал молчание Жека,- я в смятении,стрёмно мне и непонятно...изжога заибала...Как же страшно жить.

На шее у Адольфа Гитлера висела связка русских баранок. Он сидел, подперев правой рукой подбородок и, закинув одна на другую ноги увенчанные парой дырявых носков. Гитлер был по пояс голый в слегка увлажнённых cсачьём семейных трусах, позоривших своими цветочками нацию в лице его лучшего представителя - сына германского народа. В промежности у него была алюминиевая миска, наполненная красивыми аппетитными баранками которые он с детским удовольствием пожирал, громко хрумкая. Позади, чуть сбоку, стоял барон Мюнхгаузен. Он держал на собачьем поводке Колобка, у которого на затылке красовался след чьего-то тяжёлого армейского сапога. Поводок опоясывал Колобка поперёк, чуть стягивая и вдавливаясь в его сферическое тело. Видно было, как грустное лицо сказочного хлебца было истомлено нынешними, весьма не лёгкими, обстоятельствами его хлебной жизни. Или может быть совсем иначе - по лицу Колобка можно было подумать, что он торопливо ожидал окончания нынешнего нерадостного настоящего и молился о скорейшем приходе светлого будущего. При взгляде на Колобка можно было подумать, что ему осточертело кататься по дорожкам нынешней реальности - вид его был усталым и мученическим. Мюнхгаузен переминался с ноги на ногу, тихонечко так, боясь потревожить Фюрера, он часто останавливал свой взгляд на его волосатой спине. Барон постоянно, как-то по-детски, смешно фыркал и глупо моргал, немного дольше обычного сжимая веки. Могло показаться, что его глаза устали и он, закрывая их на чуть-чуть, давал им немножко отдохнуть. Барон иногда шамкал ртом, сминая свои старческие губы, как бы жуя их, от чего казался совсем стареньким беззубым дяхоном, впрочем, он был ещё тот живчик. Его длинные усы забавно, несколько дёргано, развевались. Было, похоже, что они хотели собрать всю пыль, летавшую по помещению, желали очистить его от микробов и бактерий и, даже его геройская треуголка, казалось, была полна решимости и старалась помогать усам в таком нужном и благородном деле.

Солнце наполовину скрылось за горизонтом. Маугли с грустью смотрел на закат, привычно устроившись между Балу и Багирой.

- А может ну его, а? - с надеждой спросил он.
- Ты - человек, маленький брат! - строго напомнил Балу, - И твое место - среди людей. Мне будет ужасно не хватать тебя, Лягушонок, но так лучше. Понимаешь, вы одной крови.
- Ты уверен, учитель?
- Да, маленький брат. Об этом знают все джунгли. Ты должен вернуться к людям. Так будет лучше.
- Так будет лучше - эхом отозвалась Багира.
- Как скажете, - вздохнул Маугли.
- Помнишь ли ты все, чему я учил тебя, маленький брат? - в голосе Балу послышалось напряжение, - Может, парочка-другая закрепляющих оплеух...
- Успокойся ты, Железная лапа! - вмешалась Багира, - Он все помнит.
- Не волнуйся, учитель! - твердо сказал Маугли, - Все помню. Все, до последнего слова.
- Пора спать! - Багира длинно зевнула, - Завтра на рассвете ты отправишься искать свою новую семью, Лягушонок.

Маугли мягко шагал по тропинке, повторяя про себя последние наставления Балу. "Выбери берлогу попросторнее! - поучал старый медведь, - Если берлога высока и широка, рядом есть водоем и много зелени - значит, она принадлежит сильному роду. У них всегда бывает хорошая охота, всегда найдется кусок мяса и глоток воды для нового рта. Будь вежлив! Произнеси Заветное Слово - и тебя примут с распростертыми объятиями".

Берлога, подходившая под описание, показалась в полдень. Просторная, каменная, ослепительно белая. Над высокой оградой колыхались верхушки деревьев. Маугли прислушался и явственно различил плеск воды. Все сходилось. Он вздохнул и, легко взлетев по стволу примыкающей к ограде пальмы, бесшумно спрыгнул внутрь.

- Шать! Шатукай шмажки вхарь оло гмать! - закричал кто-то за окном.

Сидевший напротив Сида худой вытянул шею, чтобы лучше рассмотреть, что происходит во дворе. Под бледной, тонкой кожей заерзал бугор кадыка.

- Гавник шудыть вмажишь. Вуркавец вхар хараматить шкуранить. Шмурт навырест хотехо сканавить. - поделился он увиденным.

- Оло, олого! - присвистнул второй, и тоже посмотрел в окно. Его шея представляла полную противоположность первого - небольшой буфер между большой лысой головой и несуразным туловищем в малиновом пиджаке, сильно топорщимся на спине.

Худой втянул шею, почесал подбородок и сказал:

- Гавники отлованные. Тудыняные, а нажмиша олого жашкец. Шутанова сканава!

Второй согласно закивал:

- Жашкец. Шать оло гмать.

Худой перестал чесать подбородок и уставился на Сида. Потом на его лице расплылась улыбка, и он толкнул локтем второго, продолжающего изучать происходящие за окном.

- Щурт охурышыл!

Второй вздрогнул и нервно повернулся к Сиду:

- Охурышил?

Худой засмеялся:

- Вхарь! Ну что? Комрадит маленько? Ухрювать столько, шважки откинишь. Шать ого гмать.

Второй опять закивал:

- Да-да, молодой человек. Смешивать в таких пропорциях опасно для жизни. Шважки, можно и вправду откинуть. Сами видите.

Этот вопрос, поднятый однажды, заботил многих. Сначала, мы вместе со знакомым железнодорожником Евгением Баргиным травили байки на этот счет и весело смеялись во время застолья над изумленными гостями. Потом кто-то всерьез упрекнул его за ненаучный подход, и требовалось доказательство, что произойдет страшное. Что действительно произойдет нечто...
Итак, мы отправились на запасной путь. Вблизи вокзала ставить опыты не рискнули, зато на разъезде Топляки нашли и хороший ровный участок для разгона состава, и собственно объект опыта - древний купейный вагон на 36 посадочных мест, с гербом СССР на борту. В качестве локомотива использовали не менее антикварный маневровый тепловоз. Хотелось бы, конечно, собрать состав помощнее, но толкач от товарняка отцеплять не стали - ему оставался час до отправки.

Итак, в кабину тепловоза полез машинист Степаненко. Мы с Евгением с комфортом устроились в сортире прицепленного купейного вагона. Заготовили обрезок трубы, лом и черенок от лопаты, чтобы все это бросить в унитаз. Женька вручную перевел обе стрелки, ведущие на прямой участок и соединяющие пути со следующим большим разъездом.

- Что, выпьем перед полетом? - спросил он, вовсю хлебая самогонку.

Пьяный проводниик в принципе не так опасен, как пьяный машинист, но когда на душу взял алкоголь и машинист, мне стало жутко, и я тоже выпил стакан.

Рафаил Степаненко завел мотор. Состав тронулся так, что заскрежетали проскальзывающие диски. Маневровый тепловоз сумел разогнаться только до семидесяти километров в час, хотя по субъективным ощущениям были все сто сорок.

- Ну... С Богом!!! - перекрестился Евгений, закладывая в дальняк черенок от лопаты и нажимая педаль.

Стоял ясный морозный день. Граждане, спешащие по делам, зябко ежились на пронизывающем, забирающемся под одежду, ветру. Улицы города украшал, выпавший за ночь и еще не почерневший от выхлопных газов снег. Повсеместно, дворники в оранжевых жилетках и прорезиненных валенках посыпали дороги солью , чтоб незадачливый прохожий не разбил себе ебальник на каком-нибудь, наиболее скользком, участке тротуара. Все говорило о том, что плаксивая сучка осень наконец-то связала ласты, а на ее место заступила суровая сволочь зима. На центральном проспекте как обычно было шумно. Рядом со зданием городской администрации образовалась нехилая пробка, и все окружающее пространство заполняли рев моторов и матюги водил.

Баба Нина сидела на небольшой лавочке и продавала семечки. Пробка создала большой наплыв покупателей из числа пассажиров авто, и к середине дня половина продукции была реализована. Бабулька радовалась, в уме подсчитывая выручку. Снег вокруг слепил. От яркого света, она щурила близорукие глаза и, то и дело, поправляла съезжающий с головы, вылинялый красный платок.

Изредка до Бабы Нины доносились матерки водителей и она, будучи очень набожной, закрывала ладонями уши, дабы не слышать сквернословия. Так она сидела и глазела по сторонам, пока ее внимание не привлекло движение на крыше "собеса". Бабка тут же перевела взгляд туда.
На покатую, припорошенную снежком крышу выполз мужик в телогрейке и шапке "петушком", с собой он пер объемистый сверток. Кое-как примостив его у чердачной будки, недавний пациент стационара для душевнобольных, а ныне художник-инсталлятор Степан Попов достал из-за пазухи ополовиненную бутыль объемом не меньше "ноль семь" и крепко к ней приложился, потом вытер губы, удовлетворенно крякнул и пошел к железному ограждению на краю ската. Там он долго смотрел вниз, затем вернулся к свертку и извлек из него два грубо вырезанных из картона крыла. Прицепив их к рукам, Степан снова потопал к краю крыши.

Охранник странно посмотрел на меня, когда я входил в бизнес-центр. Обычно он на людей вообще внимания не обращает, подумал я, а тут такое внимание... . Я прошел через турникет и тут же выбросил охранника из головы. На моем этаже было непривычно тихо. Хотя рабочий день уже начался, немногочисленный народ тихо сидел по своим углам и даже не пытался делать вид, что работает. Я закрыл за собой дверь кабинета и успел поймать очень странный взгляд секретаря. Очень странный взгляд. Очень похожий на взгляд охранника. Я машинально проверил ширинку. Вроде бы все нормально. Что происходит?

80% офисных сотрудников, придя на работу и включив компьютер, первым делом открывают почту, а потом новости в интернете. На всех официальных сайтах была тишина. В городе все хорошо, доллар падает, нефть дорожает, президент в очередной раз направил какое- то обращение куда-то ... я закрыл окно браузера и откинулся в кресле. В неофициальных источниках были какие - то дурацкие новости о случаях помешательства людей и нападения на окружающих. Я вспомнил дорогу на работу, когда я полусонный рулил по обычному маршруту. Вроде бы ничего странного, если не считать, что пробки на привычных местах были сегодня существенно короче.

Что- то не так. Я подумал и достал телефон.

- Я тебя разбудил? - в трубке сонно замурчали и, наконец, она ответила.

- Нет, я уже вставала, но потом решила, что еще рано и опять уснула...

- Ты знаешь, тут какая-то фигня в городе творится. Ты сегодня не выходи из дома, ладно?

- А что случилось? - она разом проснулась.

- Ну, ничего особенного, просто мне что-то тревожно. Давай я побуду параноиком, а ты мне подыграешь? Обещай сегодня никуда не ходить, хорошо?

Звонит мне три месяца назад Люська Лапина с третьего подъезда и говорит:
- Привет. Приходи мне помогать с английским.
- Привет - говорю - Ты чё бухая? Какой нах английский? Я, бля , по русски хуёво говорю. - Я охуел от раскладов, чесно.
- Сейчас - говорит и идёт куда-то. Дверь, слышу, закрыла и давай ржать. - Гегегеге! Ну, ты и впрямь Вадюха неразборчивый какой. Это я тебе при маме про английский говорю, а сама поебатсо предлагаю. Мама сейчас на евангелистское собрание идёт. Так, что бери мартини, торт и заходи.
- Заебок! - говорю. "Мне ебатсо хотелось уже давно. Думал дрочить начинать".
Я быстренько хуй помыл, подмышки побрил, труселя новые одел с черепашками и попиздячил.
Идти не далеко - через один подъезд. Сначала в магаз зашел, поллитра взял и кекс. Насчёт мартини это Люська прикалывалась так. Водку она жрёт будь здоров. С кексами. Любит их.
Купил, короче, подымаюсь к Лаптевой, а тут мамаша её на встречу идёт.
- Здравствуйте. - говорит - Вы к нам английский помогать учить?
Вежливая такая, а хуле - у них семья-то верующая.
- Здрасте. Ес, Ес, окей - говорю и пляхан в рукав прячу.
- Ну, молодцы. Умницы просто.

Поднялся я, в двери звоню. Люська открывает, довольная такая вся, необычная.
- Привет - говорю - хуле такая довольная?
- Да у меня течка закончилась. Я теперь ебатсо хочу пиздец.
- Точно - спрашиваю - закончилась? А то я крови боюсь до пиздеца.
- Точно - говорит - не сцы. Мартини взял?
- Взял - и пляхан ей показываю.
Ну, значит, зашли мы на кухню, водки вьебали с кексами и Люська говорит: