Семион Святославович переживал момент возвращения из безмятежного сна в отвратительную реальность. В реальности было жарко, непонятно какое время суток, неизвестное число, непонятно местонахождение, пахло перегаром и очень хотелось пить.
- Вставай, грязное животное! - раздался счастливый голос супруги Семиона Святославовича, Надежд Павловны. - Пьяное, грязное животное!
Семиона Святославовича передернуло от такого обращения и едва не сдурнило.
- С ума вы что ли сошли, Надежда Павловна? - разлепил он слипшиеся губы. - Что за обращение, голубушка? Вы, ма шери, никак, телевизор смотрели?
- Понятно. - помрачнела Наденька. - Засыпал мужчина, а проснулся вновь культуровед и филолог. Сиест тристемент, мон ами.

Семион Святославович вдруг осознал, что не помнит абсолютно ничего со вчерашнего вечера. То есть он помнит, как его уговорили выпить коньяку, как мило они обсуждали влияние мирового революционного процесса на культуру России, как продолжили шампанским, как перешли на пиво... А вот с момента обсуждения причин популярности французского утопического социализма до оскорбительной фразы утренней Надежды Павловны - память представляла обширное белое пятно.
- Вы знаете, Наденька... - неуверенно начал Семион Святославович. - Каким-то странным образом у меня совершенно исчезла память о вчерашнем вечере. Как будто Бахус огромным ластиком застолья уничтожил все.
- Включая ваше реноме, Семион Святославович. - ехидно поддела Надежда Павловна. - Опять же, этот проказник запачкал вашу одежду остатками еды, порвал ваш плащ и...

-О-о-о-о-о! Ну, ты мужик! - пацаны, расположившиеся на лавочке детской площадки, оживились, - Настоящий братан понимает, чем толпу подогреть!
Криво улыбаясь, Лёха передал в жадно протянутые руки пакет с двумя полторашками "Очаковского" и поллитрой "Столичной".

Вот незадача! Надо же было наткнуться на них именно тогда, когда он вышел погулять с Ленкой...
Таких прогулок было уже множество за те полгода, как они начали встречаться. Но каждая прогулка для Леши была как первой. Когда он брал её руку, сердце радостно стучало, а в голове взрывались фейерверки удовольствия только от осознания самого факта того, что она - рядом. И, если Лёша не ошибался, Лена испытывала то же, нечто подобное. Они могли часами разговаривать, на абсолютно разные темы, и им никогда не становилось скучно. Могли гулять, кататься на роликах и, даже молчать вместе, получая удовольствие от каждого мгновения, когда они находились рядом друг с другом. Лена стала настолько близким и, можно сказать, родным человеком, что Леша иногда недоумевал - как же он раньше без неё жил?

Несмотря на волшебное настроение и радугу в сердце, заметив в темном внутреннем дворе три смутных силуэта, Лёха сразу понял - не к добру это. Встречи можно было бы избежать, только если сразу повернуть назад. Но, потеряв несколько мгновений на размышления и продолжая, по инерции, двигаться на встречу подозрительной троице, Лёша понял, что повернуть назад, да ещё с девчонкой, он уже не сможет. Вдруг ещё, она подумает, что он струсил? А так, может и пронесёт ещё. Чай, не в Бутово живём. До родного подъёзда всего-то сто метров...

Сезон закончился, вещи уложены, и все были готовы ехать по домам, но начальник объявил общий сбор. Все знали, о чем будет речь: кому оставаться зимовать, сторожить обезлюдевший поселок до весны. Остаться должен один: среди белого безлюдья двое, обезумев, часто кидались друг на друга, и к весне оставался один. Двоих оставлять нельзя, таков неписанный закон.

Когда люди расселись по лавкам, и начальник спросил, кто хочет остаться, все притихли, задумчиво заводили глазами по окнам, стенам, потолку.

- Я понимаю, всех ждут дома, все хорошо поработали летом, все полгода не видели большой земли, но надо, товарищи, надо, - вновь заговорил начальник.

В наступившей тишине послышался рокот заходящего на посадку вертолета.

- Володя, может, ты... - подала голос медсестра Нина. И все сразу ожили, задвигались.

- А что, Вовка, - подхватил радист Серега, - оставайся, у тебя ведь все равно никого.

Володя и сам понимал, что останется он: у всех на большой земле жены, дети, матери - семьи, одним словом, а у него лишь мать да сестра которые уже привыкли, что Вовка то сидит за воровство, то мотается по стране.

Последние дни странные сны снились Эдельвейсу Зохаровичу Мошкену. Нехорошие.

Случилось несчастье.
Ну, как несчасье? - У Мошкена в деревне бабка умерла.
Ну, как бабка? -  Да  не бабка вовсе, а дальняя родственница преклонного возраста.
Сто лет в обед. Седьмая вода на киселе. Да и не виделись тыщу лет. Но всё-равно жалко.
Мошкин телеграмму получил  "Баба Зина умерла". Без приглашения, даже без подписи. Но заверенную фельдшером. Чтобы Мошкин не смел сомневаться.
Ехать в деревню Мошкин не собирался, а собирался пойти сразу  после обеда на почту да отправить ответную молнию с соболезнованиями, с чем положено, как у людей. И вот пока раздумывал  подходящие случаю слова, задумчиво водя карандашом по журналу "Экономика и жизнь", личных детских воспоминаний осталось немного: "Что там обычно пишут? Соболезную... Сочувствую... Тяжёлое горе, постигшее нас ... Понесли тяжёлую... невосполнимую утрату... Мир праху... Или земля пухом?"
Но творческие планы Мошкина были жирно  перечеркнуты нагрянувшим прямо на работу  дядей Петей, срочно возвращающимся из командировки с заездом к Мошкену: "Всё бросай, собирайся! Поедем! Телеграмму получил? - вот начальнику покажи - никуда он не денется, отпустит, как миленький! Баб-Зину-то помнишь? Давай-давай-давай!"
Сопротивляться не было никакой возможности. Как говорится, легче было согласиться, чем искать достойный повод отказаться. Да, дядька настырный такой, громоподобный, просто Громозека какой-то.

Пса вчера интересного встретили. Здоровый такой, один шнобель только как мой ботинок. Слоняется среди толпы неприкаянный. Ляжет, встанет, почешется, побродит туда-сюда. А никто внимания на него не обращает. Только охранник, начальство видно приказало, так издали "Кыш! Кыш!", а подойти боится. За начальство дураков нет на зуб себя пробовать.

Мы говорим "Чё, братан, скушно тебе?" Обрадовался, но виду не подаёт, только брови так прыг-прыг. Ну, действительно же, народу вокруг как грязи, а до тебя дела никому нет. Голуби, и те цынично срут на голову. Смотрит на нас, мол "И чё?" А у нас дать-то и нечего. Только у Никиты пара леденцов, да у меня, как у дурачка, полные пазухи семечек. А некоторые собаки любят, ага. Я зачерпнул, протягиваю ему. Он языком с ладошки так шлёп, видно, не голодный, чисто что б культурную беседу поддержать. Половина семечек просыпалась, конечно.

Тут же эти твари, голуби. Наглей, сука, чем в Щёлкове. А псу семки между пальцев насыпались и застряли. Эти лупоглазые засранцы мира семечки из пальцев у него чпок-чпок, ему щекотно. Терпел-терпел, потом кааак вскочит! Кааак даст лапами по земле! Как гаркнет! Охранник обосрался и убежал в свой бутик. Все, сука, подпрыгнули! Ну,кроме нас и голубей, главное. Этим вообще все пофиг. Жрут что с лап насыпалось, и дерутся. Я пацану говорю "Отдай конфеты". Нет, кулачек зажал, то ли не хочет, то ли жалко.

- В общем, так. С этого дня мы занимаемся повышением нашей женской капитализации!

Так заявила моя подруга, только что расставшаяся с очередным товарищем. Проанализировав все данные, она, подруга, пришла к единственно возможному выводу: что-то сильно не так в Консерватории, то есть с ней самой. Не ценят ее мужики как женщину, не сходят с ума от ласк, не теряют головы и не бросают мир к ее ногам. И все образование, и духовный мир ее, и умение вести часовые экзистенциальные беседы без хорошего секса ничегошеньки не стоят. Ergo: надо делать секс хорошим. Надо, чтоб ценили. Как Клеопатру, или, там, маркизу Помпадур какую. Легендой, легендой становиться надо, а не тереть на тему "во казлы, да?" в течение трех реабилитационных суток после очередного расставания!

Так как вокруг меня стада поклонников тоже не наблюдается, и единственная Клеопатра в моих окрестностях это моя психически нездоровая кошка, то рецепт "повышаем женскую капитализацию" показан и мне. Все мои вялые сопротивления в духе "нууу, я за естественность в отношениях..." были сметены мощным аргументом "Естественно лопушком подтираться, но что-то я у тебя в тубзике грядки не заметила!". Я поныла, погундела, и мы приступили к операции "супер-женщина за 4 недели". Почему такой срок - не спрашивайте, идея не моя.

С занудством маркетолога и пылом желающей раскрыться женщины подруга принялась извлекать из интернета разнообразные рецепты. Программа, разработанная в конечном итоге, включала в себя следующие пункты:

Петрович, покачнувшись, схватился за край стола, чтобы не упасть, поерзал на стуле и продолжил:
- Эх, ребятки, как там, у Пушкина...Подруга дней моих суровых, залупа дряблая моя...
Вот были времена, сынки, в молодости бабы от меня враскорячку с утра уползали, а сколько выпить мог- вы сейчас столько втроем не выпьете!
Тщедушный ночной сторож под влиянием винных паров превращался в сказочного богатыря.

Артем подлил масла в огонь:
- Петрович, да ладно, ты расскажи лучше, сколько баб отодрал? Небось как женился после армии, так кроме своей бабки и не еб никого?
Старичок подавился табачным дымом и закашлялся, делая правой рукой хватательные движения. Артем налил портвейна, Петрович выпил и возмутился:
- Да ты, пацан, не заговаривайся...

Лексей Митрич, лежащий на топчане, заворочался и подал голос:
- Петрович, ты им расскажи лучше, как ты обосрался!
- Вот блять, нашел, что вспомнить, молодежи знать о таком вообще не следует.
- Ну, тогда я расскажу.
Петрович пробормотал что- то неразборчиво и вышел на воздух, хлопнув дверью.

Митрич присел к столу, скатал хлебный шарик, бросил его в рот и затих. Артем набулькал ему полстакана.
- Ну так вот. В шестидесятые годы на заводе у нас был духовой оркестр, на танцах играли. И на похоронах, бывало, да... А на Первомай впереди колонны...
- Ты давай про Петровича, не тяни!

Звонок раздался в пять утра, и я не сразу понял, что это звонок, а потом не сразу нашел коммуникатор. Звонок умолк, и я опять провалился в глубокий сон, но через минуту коммуникатор ожил снова.

- Слуррршаю! - прохрипел я, чувствуя, как голосовые связки встали поперек горла и перехлестнулись.

- Алекс? - раздался знакомый голос, и сразу появилась картинка. - Я прилетела, Алекс! Представляешь? Я прилетела!

- Женя? - удивился я, натягивая простыню, чтобы не сверкать перед коммуникатором волосатой грудью. - Женечка? Ты где?

- Как где? Под Москвой, в галактическом порту! Ты получил мою мыслеграму?

- Нет...

- Я так и знала.

- Женечка! Тебя встретить? - Остатки сна улетели, мозг начал соображать, и даже голосовые связки расправились. - Погоди, дай прикинуть... Если я сейчас подниму флаер и закажу траекторию до порта - буду там только через час...

- Ни в коем случае! - перебила Женечка. - Никаких флаеров! Я сама прекрасно доберусь. У вас тут что-нибудь ездит?

- Ну конечно, - удивился я. - Ездит, и летает. Всегда летало.

- У вас не опасно в такое время садиться в такси?

И ничего в ней демонического не было. Обычная женщина, немного, кажется, уставшая. Возраст определить трудно - где-то тридцать пять, плюс минус пятилетка. Короткая стрижка каштановых волос, внимательные серые глаза. Она даже чем-то напомнила мне участкового детского врача. Даже саквояж в её руках был характерный. Вот прямо сейчас натянет свою радость на лицо и весело спросит "Ну, и кто тут у нас больной?" Мне даже захотелось сказать "Я больной. Проходите, пожалуйста".
-Проходите, пожалуйста, - я посторонился.
Она прошла в прихожую и вопросительно уставилась на меня. Что делать дальше, я решительно не знал.
-М-м....э-э-э..... Может, чаю?
Женщина вздохнула, поставила ручную кладь на тумбочку.
- У меня, вообще-то, со временем ограничено, но не откажусь.
Я предложил ей тапочки, которые толи из брезгливости, то ли по забывчивости оставила жена, когда уходила. Но визитёрша тапочки проигнорировала, и, не снимая туфель, проследовала в комнату. Я, было, хотел её переориентировать на кухню, но как-то осёкся. Всё-таки не каждый день такие гости.

Когда я с подносом вошёл в комнату, дама сидела в кресле и листала томик Мураками Харуки. Подняв на меня взгляд, захлопнула книгу и процитировала:
- Рвота менее болезненна чем кариес или геморрой, и куда как благороднее поноса.

На дрогнувшем подносе звякнули чашки.

Я родился мальчиком. И игрушки у меня были мальчишичьи: зелёный солдат с ППШ, оранжевый воин с секирой, конь на колёсах, шлем, щит и меч. Милитаристское детство. Я доволен. В армию хотел - жуть. Но только чтобы ползать по грязи с автоматом и проходить препятствия. Но среди всех игрушек у меня были газовая плита и стиральная машинка. Игрушечные, не знаю откуда. Может, девочку хотели, заранее купили. А потом смотрят - я вылез, ну и не пропадать же добру.

И я так сразу полюбил плиту и стиральную машину, что использовал их по назначению - готовил и стирал. Ну готовил так, игрушечно, опять же. А стирал по-всамделишному. Родственница когда машинку включала стиральную, то это сигнал: Коля бери свою и присоединяйся. Я присоединялся. садился у ванной комнаты и нажимал кнопку "вкл". Там что-то тарахтело. Это было удовольствие. А ещё на моей машинке были два валика, чтобы отжимать бельё. Я просил у родственницы, чтобы она давала мне полотенца и пододеяльники отжимать. А она не давала, так как валики маленькие а полотенка (и пододеяльники) большие. И давала носовые платки. У меня там любимы были с "Ну, погоди!".

А однажды что-то долго не стирали и я запереживал. Готовили каждый день, а стирали реже. А тут и вовсе как-то вышло, что не стирали. белья уже много накопилось и я решил, что пора. Я сел в ванной и налил в свою машинку воды. Нашёл в грязном белье носовые платки. Они тоже были грязные, а мне только это и надо.Платки засунул в машинку и включил. Машинка тарахтела, а я радовался. Ну потом я её выключил и испытал очередное детское удовольствие от отжимания через валики. Это я любил больше всего. Даже больше, чем Ольку Рыбину. Рыбина - это фамилия, а не существительное.

Однажды Нюма Бульонов совершил хороший поступок - он поймал в полёте падающую старушку. Та как раз начала стелиться над землёй, как самолёт, готовящийся набрать высоту, но из собственного опыта Бульонов знал, что старушки редко идут на взлёт. Обычно они идут на жёсткую посадку без шасси.

Нюма, в качественном прыжке танцора, которому ничего не мешает, догнал падающую тушку в платке и, подхватив её, аккуратно поставил на три точки опоры - две ноги в валенках и клюку.

-- Эк, бабушка, что ж вам дома в гололёд не сидится? - весело спросил Бульонов, - координацию надо развивать...
-- А что, Нюма, твоя координация как? На уровне? - вдруг спорсила бабушка и задорно глянула на остолбеневшего молодого человека.

Тот опешил. Старушка явно не принадлежала к кругу нюминых знакомых. Не менее явно она не принадлежала к сослуживцам, родственникам и вообще к коренному населению Москвы.

-- Не удивляйся, - махнула варежкой таинственная старушенция, - мне всё известно, я же волшебница...

Нюма засмеялся, всё вставало на свои места, он даже где-то читал, что у некоторых психов отлично развиты паранормальные возможности(в существование которых Нюма верил). Хоть какое, но объяснение...

-- Да, да, - согласно заулыбался Бульонов, - крибля, крабля, бумсбля....так ?
-- Сам ты "бля", - совсем не по-сказочному ответила старушенция, - вот как дам клюкой по кобчику, будешь знать как в волшебниц не верить! - и она серьёзно подняла палку.

- Почему люди бухают? Вот вы говорите, что среда, мол, виновата, что пидарасы кругом одни и мудаки женского пола. Или что веры в народе не больно-то стало. А я думаю, что всё дело в случае. И у каждого из нас он свой. Я вот про себя расскажу.
Уважаемый всеми мужик по прозвищу Ваня Грязный, блаженно щурясь, пошевелил пальцами ног с заскорузлыми черными ногтями. Мы только что ополоснулись в речной воде и теперь пекли надыбанную на дачных участках молодую картошку. Уже ароматно дымилось насаженное на заостренные прутики филе лабрадора. Никто, собственно, про алкоголизм не говорил, но была у Вани такая особенность: выпив писят, он начинал проговаривать свои мысли, и по случаю этих мыслей рассказывать эпизоды из своей жизни. Нередко он увлекался рассказом и забывал его повод. Так произошло и сейчас.
- Я вот что скажу. Все счастливые бабы - бляди. Но каждая блядь несчастна по-своему.
- Это как же?

- А вот так, блин, - Ваня затянулся папиросой и сдул комаров с худых, синих ног, протянутых к костру. - Был я сильно влюблен по молодости. Просто пиздец как влюблен. Отоварила меня одна шмара по полной программе - романтизмом, еще той старой, советской заточки. Да не шмара, конечно - девчонка, де-воч-ка. Изысканнейшее существо. Звали ее... Фу, блядь, всё позабыл. Ну, пусть будет Танюха. Танечка О. Была она замечательная раскрасавица, восемнадцати лет. Прелесть, очарование! Высокая, стройная, грациозная и величественная, именно величественная. Держалась она всегда необыкновенно прямо, как будто не могла иначе, откинув немного назад русую голову, и это давало ей, с ее красотой и высоким ростом, несмотря на ее худобу, даже костлявость, какой-то царственный вид. Чистотой небесной, полярным спокойствием веяло от ее задумчивого лица. А как она ласково улыбалась, как заливисто хохотала на приятельский тык! Если бы не эта ее ясная, солнечная непосредственность, я бы близко к ней боялся подойти. Хотя каждая моя жилка, каждая косточка тянулись за ней.

Эх, вот ведь и огородник из меня тоже так себе...
И обидно, как обидно - потому что ведь хочется. Неистребимая дедушкина жила рвет внутренности и так отчаянно просится наружу, что кажется вот-вот и умру. Лишь нечеловеческим усилием воли сдерживаюсь я от того, чтобы не выскочить в свои огороды и не выкопать кривенькую шестигранную клумбу, немедленно заткнув в нее какое-нибудь дохлое Дебарау. И что примечательно - хотя дед полжизни потратил на помидоры, для гармонии с окружением ему требовалось всего два томата - один принимался в начале поллитры, а второй в ее конце. При том и дом и двор, и весь наш нехитрый обиход служили плацдармом для его томатных игр - даже в крохотной моей песочнице могли подсушиваться какие-нибудь особенно ядреные коровьи подстилки.
- Но ведь пахнет, - говаривала я дедушке.
- Так ведь от быка, - отрезал он. - Ты-то помидорки, небось, любишь?

И хотя бычье говно считалось каким-то очень ценным, а помидорки я, действительно, любила, от тесного соседства с органикой детство мое хирело и, в отличие от вышеупомянутых помидорок, цвело "так себе".
Никогда-никогда, - шипела я, стряхивая какашки с носка туфельки. - Низачтонизачто.
Но загад, он, как известно, беден, а гены, увы, едучи.

Я тут где-то недавно слышал, што дети-индиго - это, мол, гении, беспезды. Например, рибёнак ахуенна рубит в алгебре, хотя сопленосец пяти лет от роду; решает там задачи ебической сложности, теоремы доказывает учоным фсяким, да так, што у тех очки трескаюццо вахуе. Вроде бы фсё чики-пуки - таких детей сразу замечают, по радио паказывают и будущее их радужное расписано на стопиццот лет вперёд. Но не тут-то было, ёпта!

Халява - вещь очень нежная и деликатная, и если ты начинаешь пользовацца ей слишкам сука аткравенна - щитай, пиздец! Природа наглецоф не терпит! И палучаецца так, што вопщем-то гениальные детки прадалжают делать научные открытия, но какбэ взамен у них кукушка ваще пиздец какая дырявая становицца. Ну, если, скажем так, крыша и не едет, то шифер трескаецца - тока фпуть! Кароче, дети патихоньку, несмелыме шажкаме сходят нахуй с ума.

И под этой вот всей вышесказанной ебенью я готов подписацца на фсе сто працентаф. Не, ни патамушта я бывший индиго и теперь вот запланированно йобнулся мозгаме. Нет. Проста у меня в садике децкам одна такая индига ахуефшая была. О ней и пойдет дальнейшее повествование...
_______________________

Её звали Лена и она была гениальна. Как нехуй срать перемножала в своей маленькой галаве большие многозначные числа, знала дахуищща умных слов и быстрее фсех ела манную кашу. А ещо у нее была не по годам красивая жопа и зилёные глоза. За это, сопссна, я её и полюбил. Родители у Лены были какими-то алкашеобразными нищебродами, поэтому отдать вумную дочу в спец-приёмнег для мозговитых пездюков они себе позволить не могли. Вощим, яркий цветок гения тупо увядал в опществе мелких ебанатиков типа меня.

Шёл тысяча девятьсот двадцать первый год. Неуютно было в промозглой мгле дальневостоной ночи. Холодно, темно и опасно. Но в забытой богом деревне Гаровка, что нашла себе пристанище под боком пограничного Хабаровска, было спокойно. Окна неказистых домишек зияли темнотой, собаки спали.

В одном из домов на окраине теплилось жирным светом узкое окошко. В густо натопленной комнате склонились над картой три мужских фигуры. Один, длинный и нескладный, обратился к сидевшему напротив брюнету невысокого роста.

-- Ваше Высокоблагородие...
-- Отставить, Фёдор. Я же сказал никаких чинов! Я больше не ротмистр, а ты не подпоручик. Всё! Мы гражданские! Понятно? - бывший ротмистр стукнул ладонью по столу.
-- Так, господин Худяков, привычка-с, - виновато пробубнил дылда, и попытался подкрутить недавно сбритый ус.

-- То-то, привычка, - недовольно продолжал бухтеть Худяков, - соберитесь. Через день-два мы будем в Китае, а там не за горами и Париж...И всё, ни красных, ни белых...Кисельник, вы были в Париже?

Тот к кому обратился ротмистр, седой, но не старый господин, из бывших работников дипломатического корпуса, пожевал бескровными тонкими губами.

-- Да, бывал-с. В десятом году ещё, с Настенькой, царство ей небесное, - он задумчиво затянулся дешёвой папиросой.
-- Ну вот и отлично, - кивнул ему Худяков, - завтра встреча с китайцем. Договоритесь, как думаете?

Миловидная блондинка, обладательница феноменальной груди, улыбалась Николаю из-за пластиковой перегородки кассы. За какие-то несколько секунд, не произнеся ни слова, лишь взглядом и улыбкой, это милое создание дало понять Николаю, что очарована им, ждет от него красивых поступков и решительных жестов.
"Или дорогой билет взять? - с внезапной тоской подумал Николай. - Денег-то хватит. Правда, потом ничего не останется...."
Почти презирая себя, он все-таки попросил недорогое место. Улыбка девушки не изменилась ни на миллиметр, но огоньки интереса во взгляде потухли.
Фильм назывался "Дитя над бездной". Николай уже смотрел этот ужастик из старинных времен, можно сказать, даже знал его наизусть. Он сел на свое место и принялся рассматривать входящих в зал зрителей, из праздного интереса гадая, кто же сегодня окажется на дорогом месте?
Конечно же, на такое удовольствие не мог раскошелиться, скажем, вон тот подросток. И точно - юнец прошел к дешевому месту, недалеко от Николая.
Обладатели vip-кресел объявились перед самым началом сеанса. Дорого одетый мужчина лет тридцати пяти и с ним красивая и высокомерная девушка - лет на десять моложе.
Свет погас, и сеанс начался...

Сегодня на выходе из торгового центра меня окликнули:

- Привет!

- Ээ... здравствуйте.

- Не узнала?

Стоит мужик, смотрит, улыбается. Ну, я женщина вежливая - тоже улыбаюсь. Тупим. Потом он как-то легко поворачивает голову и... - бах! В моей башке очень четко всплывает картинка: зареванный пацан на детской площадке. Ба, да это ж мой первый амант! И с нашей поледеней встречи прошло каких-то 26 лет...

Мне было почти 5, когда я пришла в садик, в подготовительную группу, где дети все были на год старше меня. Недостаток возраста я компенсировала независимостью характера, и в тот первый день на прогулке я тоже решила презреть массовое строительство куличиков и пошла зырить чо там есть еще, в этом их детсаду. За верандой жестокий мир повернулся задним местом к одному из мальчишек группы: пацана окружили одногруппники, ведомые мужским инстинктом коллективной травли - беднягу пытались загрузить дождевыми червями. Недолго думая я схватила первый попавшийся камень и бросилась на амбразуру. Жертва была спасена и утешена, я сообщила мальчику что пока я тут его никто не обидит. Потом посмотрела на него повнимательнее и влюбилась.

...после этого ужасающего обряда вся охрана была перебита. Их подопечный, мужчина в костюме, сильно дрожа, лишь прижимался спиной к сосне, когда нападавшие, расправившиеся с телохранителями, окружили его. Парни достали из черного футляра огромный, блестящий в рассветном утре, меч. На клинке было выгравировано имя мастера. Такути Икагари.
− Такуги Икагари... - прошептал, бледнея, мужчина у сосны.
− Такуги Икагари, - хором сказали парни, одновременно кивнув.
Хорошо бы это было единственное, что парни сделали бы хором этим утром, подумал мужчина в костюме. Но его надежды развеялись, словно слабенький утренний туман. Нападавшие, продемонстрировав оружие наказания, отложили меч в сторону, и стали расстегиваться. Все как один. А потом - делать хором кое-что, чего опасался мужчина в костюме, который прислонялся к сосне уже не спиной, а лицом, да уже и без костюма... Движения парней были скупы, отточены и синхронны. В другое время жертва - крепкий еще мужчина лет пятидесяти, в хорошем костюме и швейцарских часах, - непременно восхитился бы их единением. К сожалению для него, сейчас единение происходило с ним же... Закусив губы, он страдальчески кричал, и обещал отомстить, без особой, впрочем, на то надежды... Наконец, истязание закончилось. Семеро нападавших начали одеваться, накинули на головы капюшоны ниндзя, и окружили несчастного.
− Вы - те самые Семеро Пидарасов? - спросил несчастный своих истязателей.
− У тебя есть еще какие-то сомнения на этот счет? - спросили они, застегиваясь.
Несчастный покачал головой. Одевшись, злоумышленники окружили мужчину еще плотнее.

"Блять, как заебали эти писуны на асфальте! Ну хочешь, чтобы девушка узнала о твоих чувствах - наколи себе на брюхе "Я тебя люблю!" Пусть читает, пока сосет. Нет же, уже на тротуар не плюнешь, везде "Котик, с днем рождения!", "Галчонок, ты самая лучшая!", "Зайка, хватит грызть морковку соседа!" Нет же! Так и норовят пейзаж загадить!"
Брюзжание Алексея имело вескую причину. Возле его подъезда сидел на корточках какой-то еблан и встряхивал баллончик с краской.
"Вломить ему пизды? - раскинул мозгами Леха. - Придет позже и все равно мне вид из окна испоганит. Тут надо дипломатично".
- Здорова, братишка! - прикинулся Алеша рубахой парнем. - А ты чо тут задумал? Письмена на асфальте? Последний привет подруге? "Я Вам пишу, чего же боле"?
Парень спрятал баллончик за спину и вызывающе окрысился:
- Ты чо-та попутал, дядя! Лечи астигматизм.
- Да ладно пиздеть-то! Небось Ольге открыться хочешь? - по мелькнувшему в глазах парня испугу, Леха понял, что не ошибся. Да в подъезде и не было других молодых баб.
- Слушай, дядя, чего ты доебался? Я не знаю никакую Ольгу! - ощетинился пацан. - И знать не хочу!
- Ну и зря! - Леха достал сигареты, предложил парню, закурил и продолжил: - Она хорошая девка, через стенку от меня живет.
Придурок заинтересованно молчал, и Алеша продолжил:
- Только невезучая.
- Невезучая? Почему? - заглотил наживку пацан.
- Да понимаешь, не прет ей в личной жизни. Хахалей у нее много, но надолго никто не задерживается.
- Много?! Не знал...- затосковал парнишка.

На чемпионат мира меня пригласили внезапно.
Я думал, мне еще лет пять нужно для того, чтобы туда попасть. Но они решили, что я уже готов. Ну, что же. Я как раз бегал в парке.
− Фух, фух, фух, фух, - говорил я.
И уже сбегая с горки:
− Хуф, хуф, хуф, хув.
Старички, выгуливающие в парке собачонок, глядяли на меня с интересом. Им, вероятно, казалось весьма необычным то, что молодой еще - а как же, в их-то сто двадцать лет, - мужик бегает не молча, или страдальчески сопя, а резко говорит на каждом шагу "хуф". Ну, или "фух". Наконец, на моем пятом кругу - в наушниках как раз заиграла "Безответная любовь" отвратительной с виду и по замашкам, но очень голосистой и талантливой певички Мары, - один из стариков не выдержал. Я как раз остановился, чтобы прилечь на лавку и покачать пресс.
− Молодой человек, - сказал он, - я могу спросить вас почему вы так дышите?
− Дедушка, - сказал я, - а почему нет?
− Так и что это вы так дышите? - он глядел на меня все-так же доброжелательно-заинтересованно своими выцветшими, а когда-то голубыми, глазами.
− Как это я так дышу? - спросил я, не останавливась в упражнениях.
− Сначала "фух", а потом "хуф", - сказал он.
К нему подошла жена. Такой же Божий одуванчик, как и он. Расслышала в моем голосе что-то неприятное, и инстинктивно прикрывает мужа, подумал я. Выглядело это ужасно трогательно. По качеству спортивных костюмов и по их манере держаться - не постояно-раздраженной, как у всех здесь, а очень мирной и безмятежной - я сразу понял, что они не из Молдавии. Значит, или русские или евреи. В Молдавии было полно евреев, покуда их всех отсюда не выгнали молдаване. Ну, и русских выгнали молдаване.